Галина Черная - Истории оборотней
— Вам придется научиться жить жизнью того лица, которое вы играете, — с ходу заявил он, резко переворачивая экземпляр книги у хоббита Брандакрыса, который держал ее вверх тормашками. Тот щербато оскалился, что означало улыбку понимания. Агента 013 передернуло, но он, поспешно отведя глаза, продолжил: — Вся линия роли должна укладываться в вашу человеческую линию жизни, дополняться вашим личным жизненным опытом. Тогда все моменты роли и ваши актерские задачи станут не просто выдуманными, а клочьями вашей собственной жизни!
— Э-э, так мы в основном тут вроде и не человеки? — тихо буркнул кто-то.
— Неважно, друзья мои, неважно… Но приступим!
Только тут я заметила, что его бьет мелкая дрожь.
Тэк-с, тэк-с, тэк-с… Если я хоть сколько-то знаю нашего умника, то, кажется, с дьяволом сегодня встретилась не я одна! В перерыве, дождавшись, когда площадка вокруг него расчистится, мы с Алексом подошли к напарнику. Он явно избегал моего подозрительного взгляда, делая вид, что весь углублен в текст пьесы.
— Ты знаешь, что дьявол на Базе, — больше утвердительно, чем вопрошающе произнес командор, внимательно глядя на него.
Бедный Пусик аж подпрыгнул в своем режиссерском креслице и выронил книжку.
— Вы о дьяволе тщеславия? — уклончиво осведомился он, пронзая когтями насквозь брезентовые подлокотники. — Он всегда стоит рядом с гениями искусства…
— Мы о твоем приятеле из Венеции, помнишь, ты соблазнял его в женском платьице, чтобы получить от него информацию о Маске Смерти?!
По мертвенно-посеревшей морде кота стало ясно, что это напоминание было излишне. Значит, он в курсе, и причина его опоздания в том, что дьявол его тоже подкараулил.
— Шшш… Не так громко! — умоляюще шикнул он, быстро оглянувшись на явно прислушивающихся хоббитов.
Хотя они и делали вид, что учат свои роли (или, вернее, разглядывали буквы, потому что большинство из них умеют читать на уровне трехлетнего ребенка), уши у них были чутко повернуты в нашу сторону. Подслушивающего хоббита легко определить по нервно шевелящимся ушам.
— Он забрал мою душу в залог, — отчаянно прошептал Профессор. — Я ничего не смог поделать!
— В залог чего? — не поняла я.
— В залог того, что не расскажет Анхесенпе о том, что было между нами в Венеции!
— А что было-то?! Ведь до интима у вас дело не дошло, как я понимаю. Ты спас свою честь, выпрыгнув в окно. Вернее, какую-то часть чести. В данном случае женскую…
Кот даже не обратил внимания на мой подкол, значит, очень серьезно встревожен.
— Анхесенпа ревнивая, она поверит скорее навету дьявола, чем свидетельству моих друзей! Эгм… она вам не доверяет…
— Почему это? — в свою очередь удивился мой муж.
— Ну-у, она думает, что вы эксплуатируете меня — физически и интеллектуально… Вы же понимаете, любящие жены… им надо непременно вознести супруга на пьедестал. — Он самодовольно ухмыльнулся, изо всех сил притворяясь смущенным.
— …и что победы нашей команды на девяносто девять процентов твои? — мрачнея, добил командор.
— Ну, уж не настолько, но в целом… да. Как минимум девяносто! Но я же говорю…
— Если она тебя столь неоправданно возвеличивает, тогда тому, что ты чист перед ней в нравственном отношении, тем более должна бы верить! — ехидно заметила я брешь в его рассуждениях. — Объект культа не может быть совершенством с какой-то одной стороны, одновременно являясь аморальным типом с другой. Любят за все!
Глаза агента 013 погасли, сразу стало ясно, что вознесение его Анхесенпой на пьедестал скорее его розовые мечты, чем объективная реальность…
— Значит, ты говоришь, он забрал твою душу? Но я думала, у котов нет души?!
Его бровушки грустно сошлись домиком, я тут же пожалела о своей бестактности…
— Извини. Не хотела тебя обидеть. Просто этому нас учат все монотеистические религии.
— Учат обижать таких, как я? — расстроенно переспросил он, уйдя в мысли о сказанных мной словах о его «проданной» душе.
— Нет, что животные не имеют души, только человек.
— Какая глупость!
— Ничего подобного, в делах Аллаха нет изъянов! — Когда надо, я всегда вспоминаю, что я мусульманка. — Так уж устроен мир по замыслу Творца. Дьявол жестоко обманул тебя…
— Ты серьезно веришь в то, что говоришь? — В его пораженно округлившихся глазах блеснули слезы. Командор подергал меня за рукав, призывая к молчанию, но, увы…
— Аллаху лучше знать, что нам нужно, — нравоучительно продолжала я, разглядывая новый лак на ногтях (этот оттенок красного мне, несомненно, идет, подчеркивает белизну рук), и добавила: — И если он не даровал животным души, значит, не так уж она вам и нужна!
— Что-о?!
— Алина, хватит, есть у него душа, я в этом нисколько не сомневаюсь! А мне ли не знать, мы вместе огонь и воду прошли. — Мой муж ободряюще похлопал напарника по уныло сгорбившейся спинке. Кот кивнул с робкой надеждой во взоре.
— Что ж, тебе, конечно, лучше знать, — сказала я не скрывающим сомнения тоном и, поняв, что нельзя больше игнорировать отчаяние Пусика, сделала глубоко сострадающее лицо. Мне это никогда не трудно. Особенно ради друга…
— Довольно! Перерыв окончен, — неожиданно вскричал агент 013.
Все поспешили на свои места, выстраиваясь для первого акта.
— «Заставить партнера видеть все вашими глазами — вот основа речевой техники», говорил Константин Сергеевич. И вам это нужно усвоить, если хотите играть у меня! — грозно вопил он, размахивая томиком Шекспира, как боевым топором.
Дух Станиславского и так завладел котом целиком, а тут еще дьявол явился за своей долей кошачьей души… Бедняга Профессор… Но диктатор из него тот еще!
— А может, я по-своему… — тоскливо упрашивал Рудик.
— Эти законы непреложны! Константин Сергеевич отмечает, что все великие артисты в своем творчестве шли этим путем, — давил на него режиссер. — Иди и читай книгу!
— А почему изображать глупых датчан должны именно хоббиты?
— Не надо никого из себя изображать, — как тигр, рычал на них наш кот. — Я всего лишь прошу вас «следовать естественным требованиям вашей природы», бездари!
— Но ты нам не даешь этого делать! Нет естественности без конфеты!
— Используйте психотехнику Станиславского, обалдуи! Конфету надо еще заслужить…
— Ох… как это сложно… А нельзя сначала конф… — ныли они, но Пусик был непреклонен.
— А я и не говорил, что будет легко! Учитесь, учитесь, несчастные, ибо на место каждого из вас по десять претендентов!
…Между нами говоря, что-то я не видела эту толпу претендентов. Когда создавался сам театральный кружок, народу было побольше, а вот как только руководство пьесой взял на себя наш умник с двумя образованиями, многие поразбежались. Но котик вообразил себя великим режиссером и так вжился в эту роль, что и мы, актеры, в это почти поверили. Мне от него тоже доставалось…
— Офелия была сумасшедшей, а кто лучше меня может изобразить сумасшедшую? Я училась этому у Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“, пять раз посмотрела фильм. Гляди!
Я заломила руки, сжимая платок и дрожа всем телом, и умоляюще закричала:
— Эй, поворачивай моя карета!
Я всегда полагалась на доброту незнакомцев…[25]
Потом, выпучив глаза с ужасом приближающегося безумия во взоре, немного повыгибалась во все стороны и ускакала за сцену. В нашем случае за стол раздачи…
— Не верю, — задрал нос Профессор. — Насквозь фальшиво, ты не Вивьен Ли и никогда ею не станешь!
— Да ты монстр! Хуже Марлона Брандо, — чуть не расплакалась я. Столько души я вложила в эту роль, да еще полночи учила текст, громко вслух, не давая спать Алексу, он должен был слушать и оценивать. Муж четыре раза сказал мне, что это „гениально, но дай хоть чуть-чуть поспать!“. Алекс у меня такой чуткий, а Пусика я убью стулом…
Отвернувшись, чтобы серый тиран не увидел моих слез, я встретилась взглядом с мерзким хоббитом, его глаза выражали полное согласие. Если бы не надо было объединяться против дьявола, мы бы всей труппой объединились против режиссерской тирании кота. Он стал совсем зверем, убедить бы хоббитов напасть на него под покровом ночи, отлупить и запереть в какой-нибудь черной комнате. Нет, он потом так взъярится, что последствия могут быть еще хуже…
— „Актеры должны стремиться к возможно более точному и глубокому постижению духа и замысла драматурга, а не подменять этот замысел своим“,[26] — упорно цитировал агент 013. — Это я тебе, деточка Офелия. Репетируем еще раз!
Нет, нам не растопить его ледяное сердце, он суров, как суров был пророк Исайя с лицедеями-идолопоклонниками. В пылу актерствования я совсем забыла о дьяволе. Но он, как вы понимаете, не забывает никогда, ничего и никого…
Наконец наша сумбурная репетиция окончилась. Профессор, кажется, даже не слушал разноплановые требования актеров, а те обижались. Особенно хоббиты, у которых одна врожденная черта: когда они увлекаются чем-то, то так вживаются в роль, что и в жизни начинает воображать себя персонажами, в которых играют. И после репетиции могут долго не выйти из образа…
