Сергей Мусаниф - О людях и бегемотах
Он сидел на стуле в гостиной гиптианского особняка, обстановка которого наводила на мысли о трехнедельной оргии его хозяев, сопровождающейся беспрерывным запоем всех гостей, отягощенным ломанием мебели и биением стекол. Иными словами, в доме был бардак.
На изрезанном кожаном диване сидели два деловых костюма и Марина. Парень в кожаной куртке, так ловко орудующий ногами, стоял, подпирая собой одну из стен, и задумчиво поигрывал Левиным паспортом в руках.
Лева провел языком по сухим губам. Если бы Анна Каренина выжила после проехавшегося по ней товарняка, она наверняка испытывала бы те же ощущения, что и он сейчас.
Один деловой костюм сунул ему под нос свою красную книжечку.
— Майор Козлов, — представился он.
— Очень приятно, — прошипел Лева, отмечая точность, с которой фамилия выбрала этого человека.
— А ты кто?
— Вон у того урода мой паспорт.
— Еще схлопочешь, — сказал урод.
— Расскажешь это моему адвокату, — сказал Лева. А последнее время в его поведении появились наглость и смелость, которых раньше не было. Не иначе, сказывались тесные отношения с криминальным миром.
— Непременно, — сказал урод. — Что ты делаешь в этом доме, Лев Сергеевич?
— С тобой беседую, — сказал Лева.
— Нет, — сказал Козлов. — Так у нас не пойдет. Лейтенант, погуляйте где-нибудь с полчасика, хорошо?
— Как скажете, товарищ майор, — сказал урод, передавая Козлову паспорт и покидая помещение.
— Итак, — сказал майор, прикрывая за своим подчиненным дверь. — Начнем с самого начала. Лев Сергеевич Комаровский, семьдесят седьмого года рождения, проживающий в Москве по адресу и так далее… Что вы здесь делаете?
— Я здесь в гостях, — сказал Лева.
— У кого?
— У нее, — Лева показал на Марину. По документам она являлась арендатором особняка. Конечно, документы, удостоверяющие ее личность, в отличие от арендного Договора, были фальшивыми, но такого высокого качества, что Лева даже не беспокоился. Почти.
— Кем вам приходится гражданка Марина Борисовна Морская?
— Знакомой.
— Понятно, — сказал Козлов. — А кем вам приходится Левон?
— Кто? — Все-таки как-то вычислили, подумал Лева. Дилетант я все-таки в этом деле, надо было какие-то другие ходы искать.
— Левон, — сказал Козлов. — Известный криминальный авторитет по кличке Левон.
— Впервые слышу, — сказал Лева, идя по пути Михася, который, наверное, единственный из всех граждан России публично заявил в телевизионном интервью, что никогда не слышал о солнцевской братве. — А как его зовут?
— Этого мы не знаем, — признал Козлов.
— А говорите, известный авторитет, — съязвил Лева.
— У нас есть оперативная информация, выявленная в ходе розыскных мероприятий, согласно которой этот особняк является одной из резиденций Левона.
— Вот как? — удивился Лева. — А тогда почему я его ни разу не видел?
— Имеются ли в доме оружие, наркотики и незадекларированные денежные средства? — Козлов пропустил его реплику мимо ушей.
— Пока вы не заявились, не было, — сказал Лева.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился Козлов.
— Что у вас при себе полно оружия, — невинно сказал Лева.
— Вы водите странную компанию, Лев Борисович.
— Сергеевич, — поправил Лева.
— Какая разница? — спросил Козлов.
— Вы что-нибудь нашли? Из того, что перечислили?
— Вопросы здесь должен задавать я, — сказал Козлов. — Но я вам отвечу. Нет, мы ничего не нашли. Возможно, вы умеете прятать лучше, чем мы — искать.
— Вы мне льстите, — сказал Лева. — Но, если вы ничего не нашли, что вы до сих пор тут делаете?
— Беседуем, — сказал Козлов. — Не так ли, Лев Сергеевич?
— Я не нахожу общей темы для беседы.
— А я сейчас найду. Вы вообще чем занимаетесь, кроме как у криминальных авторитетов гостите?
— Учусь.
— Где?
— В институте.
— В каком?
— Филологическом.
— В армии служили?
— Нет.
— А хотите? Могу устроить. Возраст у вас пока еще подходящий…
Лева промолчал.
— Не хотите, — констатировал Козлов. — А вы, гражданка Морская, швейцарская подданная, наследница чужих миллионов, чем занимаетесь в Москве?
— Изучаю историческую родину предков с целью написания о ней книги, — Маринина легенда была разработана заранее. Не то чтобы Лева ожидал визита силовых структур, но предпочитал быть к нему готовым. На какой-нибудь стадии это все равно обязательно бы случилось.
— Хорошее дело, — сказал Козлов. Если бы у него была хотя бы пятидесятипроцентная уверенность в том, что Лева — это Левон, сейчас они беседовали бы в другом месте. Но парень никак не напоминал грозу криминального мира. Обычный молодой раздолбай. Надо его хорошенько пугнуть, и больше мы о нем не услышим. — Ну что ж, у меня, извините, дела в другом месте, так что оставляю вас с лейтенантом. Лейтенант?
Дверь скрипнула, и урод вернулся.
— Продолжайте сами.
Оставшись без начальства, урод рванул с места в карьер.
— Гражданку я задержать не могу, а тебе придется проехать вместе со мной.
— Какое обвинение? — поинтересовался Лева.
— Никакого пока. Я имею право задержать тебя на трое суток до выяснения личности.
— Очень любопытно, — сказал Лева. — Я имею в виду по поводу выяснения личности. Не мой ли паспорт и водительские права вы держите у себя в руках?
— У меня есть все основания считать эти документы фальшивыми.
— Еще любопытнее, — сказал Лева. — Все об этих самых основаниях вы можете рассказать моему адвокату, когда мы выдвинем встречный иск по компенсации морального ущерба за незаконное задержание. Хочу вас заверить, что у меня ОЧЕНЬ дорогой адвокат, так что сумма компенсации будет немаленькой.
— Только не надо меня пугать, — сказал урод. Но на самом деле лейтенант понимал, что задерживать Леву пока не за что. Пока. Потому что невиновных людей нет. Есть только недопрошенные.
Особняк был шикарным и говорил о наличии огромных сумм денег на счетах его обладателей или арендаторов. А любой милиционер знает, что огромные деньги в нашей стране практически невозможно заработать без нарушения законов.[23] Следовательно, любой гость этого особняка просто не может не быть замешанным в каких-то темных делах. Остается только понять, в каких именно.
— Левона знаешь?
— Начальство уже спрашивало, — сказал Лева.
— А теперь я спрашиваю! — Плавно и постепенно опер начал переходить на крик. — И ты будешь мне отвечать! Будешь!
— Буду, — легко согласился Лева. — Левона не знаю.
— Что делаешь в его доме?
— Это не его дом, — сказал Лева. — Это ее дом. Пока не истечет срок аренды.
Опер обернулся, точно только что вспомнил о присутствии при допросе еще кого-то. И этот кто-то ему мешал.
— Гражданка, выйдите, пожалуйста.
— Это мой дом, — напомнила Марина. — И этот человек — мой гость. Я не собираюсь его оставлять наедине с таким неотесанным мужланом, как вы.
Опер сжал кулаки, в лицо ему бросилась кровь. Еще немного, подумал Лева, и он на нее накинется. И она его изуродует. Или убьет. Тогда будут еще большие проблемы.
Хотя робот выполнял свою программу — защищал его. И где это она таких слов нахваталась, неожиданно подумал Лева. Неотесанный мужлан! На улицах так давно уже не говорят.[24]
И хотя Лева не испытывал ни малейшего желания оставаться наедине с неотесанным мужланом, он попросил Марину выйти.
Продемонстрировав великолепную для неодушевленного существа мимику, Марина вышла и оставила их наедине.
— Это шмара Левона? — с места в карьер попер урод.
— Я попросил бы вас быть сдержаннее при выборе слов, — сказал Лева. — Потому что если она шмара, то вы — мусор.
На этот раз ему прилетело в табло. Прилетело солидно, с хорошим замахом, прицельно в челюсть.
Лева опрокинулся вместе со стулом, благо длинный ворс ковра поглотил последствия самого падения, сосредоточив боль только в месте нанесения удара. Но на фоне общего Левиного самочувствия, которое, с учетом предыдущего приключения, было неважным, удар прошел практически незамеченным.
Лева перевернулся на живот и встал на четвереньки.
— В гестапо практиковались? — спросил он, сплевывая кровь с разбитой губы. Пошатал языком зубы, вроде все на месте.
За гестапо он получил ногой по ребрам, несильно, скорее для острастки.
Потом опер помог ему подняться и снова усадил на стул.
— Кто из нас мусор, это еще вопрос, — сообщил он. — Будешь колоться?
— Лучше уж вы без меня, — сказал Лева. — А то еще привыкну.
Он сам не понимал, зачем это делает. Вроде мазохистом он не был, и боль не доставляла ему удовольствия. Просто после ворвавшегося в дом ОМОНа в голове сдвинулся какой-то винтик, который и позволял говорить вслух то, о чем он раньше только думал. Говорить, невзирая на последствия.
