Сергей Мусаниф - О людях и бегемотах
— Я тут подумала над твоей историей, — сказала Лена. — Кажется, я могу понять, что тебя беспокоит.
— Беспокоит — это не то слово, — сказал Лева.
— Но все дело в том, что ты, да и я, судим с нашей собственной, человеческой точки зрения.
Лева кивнул.
— Но ведь другой точки зрения у нас нет.
— А у них есть, — сказала Лена. — Просто у нас недостаточно фактов, чтобы ее понять. Ты принес какие-нибудь файлы?
— Ага. — Лева протянул ей пачку дискет. Остаток ночи, а точнее, часть утра он провел за компьютером, попытавшись скопировать как можно больше материалов из бортовой библиотеки.
— Язык наш?
— Они перевели, — сказал Лева. — У них есть офигенная программа-переводчик.
— Тогда зачем они обучили тебя своему языку?
— У них так принято, — пояснил Лева.
— Хорошо, — сказала Лена. — Давай попробуем рассуждать логически.
— Я уже пробовал. У них и логика может быть другая.
— Чушь, — сказала Лена. — Логика — она и есть логика. Другой вопрос в том, что в твоей истории есть множество белых пятен.
— Нет, — сказал Лева. — В моей истории никаких белых пятен нет. Это в ИХ истории есть множество белых пятен. Посмотри, при возможностях их гипердвигателя они могли прилететь на Землю КОГДА угодно, а прилетели именно сейчас. Почему?
— Возможно, потому, что в четырнадцатом веке их приняли бы за богов, и им никак не удалось бы объяснить, что именно они хотят. Барьер непонимания.
— А в двадцать третьем?
— А доживет ли наша экология до двадцать третьего века? К тому же почему ты думаешь, что парни из четырнадцатого или двадцать третьего века не задавались бы тем же вопросом? Почему именно сейчас? Я верю их объяснению, гиптиане хотят жить в своем настоящем, а не в чужом прошлом или будущем. Это стремление можно понять. Воспринимай это как данность.
— Слишком много приходится воспринимать как данность, — сказал Лева.
— А людям свойственно всегда и во всем сомневаться, — сказала Лена. — Что тебя еще беспокоит?
— Ну, понимаешь, — сказал Лева. — Ситуация вообще. Она как-то слишком напоминает сценарий очередной голливудской комедии типа «Марс атакует». Прилетают на вид безобидные и неуклюжие инопланетяне, только высаживаются почему-то не в пригороде Лос-Анджелеса, а в пригороде Москвы и хотят, чтобы им отдали Африку…
— Не отдали, а продали, — поправила Лена. — Они же готовы дать нам что-то взамен.
— Отдали, продали — суть не в этом, — сказал Лева. — Слишком уж анекдотично звучит. Кстати, почему они высадились в России? Логичнее было бы просить Африку у африканцев или у американцев на худой конец. Те все равно влезут.
— Потому что Россия — это тоже сверхдержава, — сказала Лена. — Что бы там ни говорили. И для России это шанс вернуть свои позиции на международной арене.
— А бегемотам с этого какой прок?
— Не знаю, — сказала Лена. — Возможно, они считает, что с американцами будет труднее договориться.
— Я не думаю, что с нами будет легко договориться, — сказал Лева.
— Но с тобой-то они уже договорились.
— Ага, — сказал Лева. — Только я все равно ничего не понимаю. Какой смысл в моей миссии?
— Ты же сам говорил: обеспечить заранее заведомо положительное отношение к инопланетным пришельцам.
— С их деньгами они могли бы нанять лучших имиджмейкеров, — сказал Лева. — Целый штат профессионалов.
— Ты и нанял целый штат профессионалов, — сказала Лена. — Так что они просто предпочли действовать через посредника.
— А если они используют меня для других целей?
— А они используют?
— Не знаю, — сказал Лева.
— А ты подумай, — сказала Лена. — Для каких целей тебя еще можно использовать?
— Разведка? — предположил Лева. Лена улыбнулась.
— Ты — простой парень с улицы, — сказала она. — Бога ради, скажи мне. чего же ты такого можешь разведать, чего они не могут узнать со своих спутников? Или с наших спутников?
— Тогда, быть может, речь идет о создании поведенческой модели потенциального противника, — сказал Лева.
— Если они обладают технологическим превосходством, от поведенческих моделей мало что будет зависеть.
Рассуди сам: если бы они хотели войны, для чего им вообще надо было показываться до прилета основных сил? Лучшее оружие — внезапность, а они ее как раз и лишились. С нашими средствами обнаружения мы заметили бы их, когда они промаршировали бы по руинам Кремля и Белого дома. По-моему, ты просто пессимист.
— Я — человек, родившийся и выросший в России, — сказал Лева. — Я привык ожидать самого худшего.
— Оставь в стороне местную политику, — сказала Лена. — У нас тут фантастический роман или политический триллер? Что на дискетах?
— Все, что я успел скатать, — сказал Лева. — История, начиная с феодального периода, некоторые науки типа физики и астрономии, планы по переделке африканского ландшафта под свои нужды. Не слишком много переделок, кстати. Думаю, их планета — одна сплошная Африка.
— О Гип-то вообще никаких данных?
— Только астрономическое положение, — сказал Лева. — Которое нам ничего не даст, поскольку наши ракеты туда не долетят.
— И ни слова о местной флоре и фауне? Об их жизненном укладе? Архитектуре? Обо всех этих бытовых мелочах?
— Ага.
— Интересно — почему?
— Мне тоже интересно.
— Может быть, у них есть такое, о чем мы, по их мнению, знать не должны?
— Ясен перец, есть, — сказал Лева. — Вопрос только, что?
О бегемотах и грибах
— Пойми меня правильно, Юнга, — сказал Лева. Они прогуливались по саду занимаемого бегемотами особняка, курили и беседовали. — Наш план начал давать определенные положительные результаты…
— Твой план, — сказал Юнга.
— Хорошо, мой план, — согласился Лева. — Однако перед тем как перейти к следующей стадии его исполнения, я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы.
— Ага, — сказал Юнга. — Вы, человеки, любите задавать вопросы. Но далеко не на все вопросы есть ответы в этой Вселенной. И далеко не все ответы понравятся вопрошающему.
— Именно это меня и тревожит, — сказал Лева. — Видишь ли, мне кажется, что в отношении меня вы проводите в жизнь концепцию шампиньона.
— Прости, я не до конца овладел вашими идиомами.
— Идиомы — это в английском. У нас это фразеологические обороты.
— Ага, — сказал Юнга, стряхивая пепел на куст орхидеи, за которую Ниро Вульф отдал бы желтое кожаное кресло из своего кабинета. — Я запомню. Так что же ты имел в виду?
— Некоторые особенности выращивания данного вида грибов в искусственных условиях для последующей реализации, — сказал Лева.
— И какие же?
— Держите их в темноте и кормите дерьмом.
— Тебе не нравится наша кухня?
— Не в буквальном смысле, — сказал Лева.
— А, — сказал Юнга. — Компостеры в ушах?
— И лапша в мозгах, — сказал Лева.
— Ты не прав, — сказал Юнга. — Тебе никто не врет.
— Молчание — тоже способ говорить неправду.
— Чушь, — сказал Юнга. — Молчание и есть молчание. Оно — золото.
— Я филолог и предпочитаю иметь дело с серебром, — сказал Лева.
— А разве не ювелиры…
— Нет, — оборвал его Лева. — Не ювелиры. Скажи, почему у меня нет полного доступа к вашей корабельной библиотеке?
— А на фига? — спросил Юнга. — Ты знаешь достаточно для выполнения своей задачи.
— Но недостаточно для того, чтобы решить, а стоит ли ее вообще выполнять.
— Опа, — сказал Юнга. — Интересный поворот событий, если учесть, что ты же уже согласился.
— Я свободный человек, — сказал Лева. — Могу и передумать.
— Ха. — Юнга задумался. — Это может создать нам непредвиденные проблемы. Что нежелательно.
— Тогда не проще ли ответить мне?
— Не знаю, что проще, — сказал Юнга. — Это не моя компетенция. Тебе бы с Капитаном поговорить.
— Капитан с Профом инспектируют судно на орбите, — напомнил Лева. — И объявятся не раньше конца следующей недели.
— Поэтому ты решил воспользоваться ситуацией и нажать на меня, — констатировал Юнга. Лева покраснел. Он не думал, что инопланетянин сможет так легко его раскусить. — Что ж, спрашивай. Я посмотрю, смогу ли ответить.
— Может быть, ты просто откроешь мне доступ в библиотеку?
— Нет, — сказал Юнга. — Но я готов рассмотреть некоторые из твоих вопросов.
— Знаешь, — сказал Лева, — у Шекли был такой фантастический рассказ. В нем существовал некий Ответчик, который был способен ответить на любой правильно поставленный вопрос. Этот Ответчик искали многие существа, и, когда они его находили, их ожидало страшное разочарование. Видишь ли, никто из них не смог правильно сформулировать свой вопрос.
— Грустно, — сказал Юнга. — Почему?
