Александр Экштейн - Люди полной луны
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Московская осень начинается летом, а непосредственно осенью Москва погружается в нечто, напоминающее ярко оформленный и припадочно-оптимистичный насморк. Осень в Москве — это даже не время года, это какая-то суетливая, обескураживающая своей глобальностью магазинность мировоззрения. Дисциплинированная и сосредоточенная готовность купить и вместе с покупкой продаться. Всеобщая готовность к отовариванию и предоставлению товара. Только в Москве можно встретить ужас перед возможным голодом и грядущей космической катастрофой, провинция приземленней, проще, грубее и жизнеустойчивей. Москва меланхолична, цинична и акцентированно невменяема в силу агрессивной экспансии собственной самовлюбленности с ярко выраженным синдромом «детального самоодурения». Москва — великий город, без сомнения…
На столе полковника Хромова звонил телефон, но Хромов его не слышал, так как находился далеко от своего кабинета в МУРе, и если бы в районе ВДНХ кто-то нужный захотел позвонить ему, то позвонил бы по мобильному. Убитых было трое, крепкие мужчины в дорогой одежде отрицающего законопослушность стиля. Так одеваются только бандиты, внедренные оперативники и оптовые торговцы мясопродуктами, решившие вместе с семьей посетить театр.
Криминальный мир Москвы стрелял друг в друга с такой поспешностью и азартом, что ставил под сомнение само существование криминального мира, очертания которого были столь гибкими и мобильными, что под это понятие регулярно попадал мир финансовый, промышленный и политический.
— Заказные и разборочные убийства даже не стоит расследовать, а сразу квалифицировать как самоубийство, — предложил Хромов на заседании коллегии МВД. — Все, кто был убит по этим мотивам, в конечном счете заслуживают этого. Заказывают убийство лишь тех людей, которые готовы заказать его для других.
— Ну да, — ответили Хромову на коллегии, — хорошо бы, но нельзя…
Оперативники закончили осмотр места преступления, опрос очевидцев и фиксирование их в качестве свидетелей. Из троих убитых двое были похожи на честных и порядочных людей, а один — в кроссовках, тренировочных брюках «отдай деньги», черной «брусиловской» куртке и коротко подстрижен. В каждом, чуть больше, чуть меньше, сидело около ста граммов свинца, что говорило о демонстративном, устрашающем убийстве. Хромов подошел к телу седого, лет под пятьдесят, мужчины, уткнувшегося лицом в асфальт, и приказал перевернуть его. Мужчина, как и двое других, был ему незнаком. Хромов подозвал старшего оперуполномоченного Старикова и в приказном тоне произнес:
— На этот раз никаких глухарей, преступник должен быть наказан.
— Я понимаю. Самому противно, но вот он, — Саша указал на седого, которого до этого рассматривал Хромов, — мне знаком. Живет со мной в одном подъезде, выше этажом. Доктор биологических наук. Вот его автомобиль… — Стариков показал настоящий недалеко от убитых «вольво». — Видимо, шли к Машине, но им не дали дойти.
— Видимо, — равнодушно буркнул Хромов.
— Зовут его Ананий Сергеевич Тассов, — не унимался старший оперуполномоченный. — Его «вольво» стоит во дворе под моими окнами, и раза четыре за ночь срабатывает сигнализация,
— Даже не знаю, — нахмурился Хромов. — Как бы подогнать, что ты применил оружие по закону? Я бы его, конечно, тоже застрелил, но не среди же дня на многолюдной улице?
Полковник Хромов шутил с таким отстраненным от шутки видом, что Саша не выдержал и громко расхохотался, чем вызвал недовольное удивление в толпе зевак, стоящих перед зоной оцепления.
— Вот, — продолжил он, испуганно оборвав смех. — Стриженый, по всей видимости, телохранитель, при нем просроченное удостоверение сотрудника МВД на имя Блудова Егора Ивановича. А третий нам незнаком.
— Ладно. — Хромов открыл дверцу служебной машины. — Заканчивай здесь, а я к себе. Завтра доложишь о результатах.
Черкизовский рынок, по мысли Хромова, требовал фронтальной зачистки бульдозерами, кардинальной дезинфекции напалмом, тщательного заглаживания асфальтовыми катками и постового, не пускающего на это место детей в течение пятидесяти лет.
— Где здесь вьетнамское посольство? — спросил Хромов, подойдя к постовому милиционеру. Свой «жигуленок» он оставил в двухстах метрах от входа на рынок, возле автобуса с омоновцами, которыми командовал Спартак Хачалава, друг его сына.
— Ваши документы для начала? — не стал отвечать на вопрос постовой.
Хромов, и это было для него полной неожиданностью, даже похолодел от злости на себя. Он уже столько времени был крупным начальником, которого постоянно кто-то сопровождает и находится рядом, что документов при себе не оказалось — никаких. «Вот это здорово», — удивился Хромов и посмотрел на постового. Постовой был молод и настроен на постоянную готовность к задержанию опасного преступника, что в какой-то мере делало его невменяемым. «Да», — подумал Хромов и осторожно поинтересовался:
— Зачем тебе мои документы?
Этого оказалось достаточно для того, чтобы постовой вытащил рацию и вызвал подкрепление. Подкрепление в количестве двух молодых милиционеров с такими же невменяемыми лицами появилось мгновенно и, пренебрежительно оглядывая Хромова, окружило его. Полковник опешил, но ребята ему понравились. В это время из толпы всасывающихся в рынок потребителей дешевого товара вынырнул оперативник в штатском и, показав постовым свой документ, обратился к Хромову:
— Господин полковник, чем могу помочь?
Лица окруживших Хромова постовых почти мгновенно стали индивидуальными и каждое по-своему интересно.
— Ты кто? — поинтересовался Хромов.
— Я младший оперуполномоченный Ласточкин, а вас я видел в Кремлевском Дворце съездов на Дне милиции, вас министр «Знаком Почета» наградил и автомобилем.
На этом месте лица постовых снова стали невменяемыми, но с обратным, почтительным, как и у всех в присутствии начальства, знаком.
— Было дело. — Хромову нравились такие моменты. — Награждали… — как бы отмахнулся от такого пустяка полковник. — Ну ладно, не мешайте, я посмотрю структуру этого рынка, а то еще оперативки, докладные, доклады на эту тему. — Хромов почесал переносицу указательным пальцем. — А я люблю сам все понять, воочию, так сказать, увидеть рыночную экономику.
Хромов обошел все рынки столицы. Без свиты, в скромном одеянии москвича четвертого уровня благосостояния. Он двигался в крикливом пространстве наполненных беззаконием по самую завязку московских базаров и думал: «Когда Петр Первый прорубал окно в Европу, задняя стена дома обвалилась на Азию». Казалось бы, начальнику следственно-оперативного отдела и замначальника МУРа по оперативно-разыскной работе как-то не к лицу знакомиться с рыночно-базарной преступностью таким образом, но Хромов и не знакомился с тем, что хорошо знал. Он просто ходил и смотрел.
— Эй, купи, дорогой, цветы для девушки. Розы, и она твой, — прицепился к полковнику мужик с явно мытищинскими чертами лица. — Купи, давай, нэ жалей для любимой!
— Ты негр или китаец? — спросил Хромов у мужика, пытливо глядя ему в глаза.
— Русский, — опешил мужик и, торопливо отходя от Хромова, зло бросил: — Негр!
Саша Стариков, увидев полковника Хромова в интернациональной толпе Черкизовского рынка, не удивился — Хромов был одним из самых нестандартных начальников МУРа.
Стариков не стал подходить к Хромову, справедливо решив, что, если тот пришел на Черкизовский рынок один, у него, старшего оперуполномоченного, нет никаких оснований наделять полковника напарником. Но под охранительное наблюдение он его взял и стал «вести». Через некоторое время Стариков понял, что он не одинок в этом занятии, чуть левее от Хромова заметив щуплую фигуру Ласточкина, знакомого опера из местного отделения. «Не дают начальству насладиться одиночеством, слиться с народом», — мысленно сыронизировал Саша и увлеченно продолжал «пасти» любимого учителя. «Оглоеды, — подумал Хромов. — Нашли фраера, думают, не замечу».
Погруженный в мрачное созерцание окружающей его торгово-крикливой действительности, Хромов медленно двигался по вьетнамскому переулку Черкизовского рынка и слегка напоминал короля Лира, который в изгнании слегка пополнел и обзавелся новой семьей и одеждой. Суетливый поток посетителей и аборигенов рынка как бы обтекал, не задевая, ушедшего в созерцание полковника, потому что два сержанта патрульной службы ненавязчиво, в рабочем порядке, шествовали в трех метрах впереди него, а два, в той же ненавязчивой манере, позади. На лицах патрульных отражалось такое сильное желание кого-либо в чем-нибудь заподозрить, что поток людей инстинктивно обтекал пространство их шествия. Вскоре Хромов обратил внимание, что продавцы при его приближении подобострастно улыбаются и кланяются, что, несмотря на «вавилонистую» плотность толпы, идти ему удобно. «Обложили, охламоны», — добродушно подумал Хромов и, делая вид, что ничего не заметил, продолжил движение к центру рынка.
