Майк Гелприн - Богатыри не мы. Устареллы
– Дома сидючи, бабуля, много ли высидишь, – вздохнул Дурак.
– Этта верно, – поддакнула Баба-Яга. – Видать, ты по делу ко мне пожаловал.
– Угадала, Ягуся, по делу. Хочу спросить у тебя, как найти дорогу к заповедному дубу, на котором сундук с Кощеевым ларцом…
– Ума рехнулся! – Баба-Яга от изумления аж подскочила, придавив хвост черному коту, что мирно почивал под лавкою, и тот своим мявом в точности повторил восклицание хозяйки, только уже по другому адресу. – Кто тебя надоумил на такое, болезный? Это ж верная погибель!
– Типун тебе на язык, ведьма! – окрысился на нее Дурак. – Чем каркать, лучше надоумь, как нам с братом и ларец добыть, и головы не сложить.
– И не проси, касатик, – испуганно отмахнулась старуха. – Не скажу. Прознает Кощей, что это я тебя на эту дорожку навела, несдобровать мне.
– Дурень ты, дурень, – вздохнул Сивка-Бурка, что подслушивал под окошком. – Не видишь, что ли, мзда ей, старой, нужна? Посули чего-нибудь, она и перестанет ломаться.
– Без тебя знаю, – пробурчал Дурак и сказал старухе: – Пособишь, Ягулечка, мы тебя не обидим, любое желание исполним. Есть у тебя желания-то еще, а?
– Есть, как не быть, – ответила Баба Яга, призадумавшись. – Надоело мне в лесу этом в вечной старости гнить. Хочу омолодиться, замуж выйти да поселиться в стольном граде, в светлом тереме. И чтобы жених достался мне богатый да знатный.
– Ну вот, – обрадовался крестьянский сын, – ты нам пособишь, мы – тебе. Как только окажется ларец в моих руках, я велю Кощею вернуть тебе молодость и приданое дать, чтобы жених нашелся хороший. По рукам?
– Погодь, ясный сокол, – сказала старуха, – не так сразу. Надоть сначала соглашение заключить, скрепленное подписями и заверенное стряпчим. Чтобы без обману.
– Надо бы, – зачесал в затылке Дурак, – да только где ты возьмешь в дремучем лесу стряпчего, да такого, чтобы язык за зубами держал?
– Это уж моя забота, касатик, – успокоила его Баба-Яга. – Я враз все организую, уж будь надежен.
Старая лесная ведьма вскочила и заметалась по избе, будто ее уже омолодили. Не успел Иван-Дурак и глазом моргнуть, как на столе появился чистый пергамен, чернильница с дохлым пауком на донышке и старое костяное стило, с кончиком, испачканным чем-то бурым. А напротив устроился за столом давешний кот, только теперь он стал вдвое больше, на голове у него появился парик с буклями, а на коротком носу круглые очки. Обмакивая стило в совершенно сухую чернильницу, кот принялся быстро строчить в пергамене, но, как ни вглядывался крестьянский сын, ничего различить не сумел.
– Что-то твой стряпчий, старая, ваньку валяет! – возмущенно сказал он. – Стилом строчит, а на пергамене ни строчки!
– Так и надо, Дурак, – назидательно произнесла Баба-Яга. – Пока подписи не поставим, невидимое не станет явным.
– Как же я подпись ставить буду, – удивился Дурак, – ежели не знаю, что там написано?
– Прочти ему, котик, – велела старуха своему «стряпчему».
Кот поправил сползающие очки и загнусавил, как заправский нотариус.
– «Я, Баба-Яга, настоящим обязуюсь предоставить в распоряжение Ивана по прозвищу Дурак меч тире кладенец, а также полные и исчерпывающие сведения о местонахождении так называемого…»
– Ладно, Ягулечка, – прервал кота крестьянский сын, у которого при слове «кладенец» загорелись глаза, – подписываю!
– Молодец! – похвалила его старуха. – Подставляй мизинец.
– Это еще зачем?
– Кровь брать буду… Да ты не бойся, – добавила она, видя, как побледнел ее компаньон, – всю не высосу. Мне она ни к чему, а вот соглашение надо обязательно скрепить кровью. Хотя чернила были бы надежнее, но таков уж обычай…
4
Скоро сказка сказывается, да не скоро… пишется!
Еще одно глубокомысленное замечаниеИ вот третья голова ящера, срезанная кладенцом у основания черепа, рухнула к ногам победителя. Для того чтобы увернуться от мечущегося в предсмертных конвульсиях, брызжущего ядовитой кровью обрубка, сил почти не оставалось, поэтому Иван-Дурак, отшвырнув меч, ничком пал в дымящуюся траву, вжимая накрытую шеломом голову в кольчужные плечи.
– Поделом тебе, Горыныч, – бормотал он, с ужасом прислушиваясь к шипению, которое издавали капли змеиной крови при соприкосновении с надетым на него железом. – Не поймавши бела лебедя, да кушаешь…
Жаль было шелом, да и доспех с зерцалами тоже, а уж как коня жаль, того ни в сказке сказать, ни стилом описать! Сожрут его змееныши, когда, не дождавшись обещанного родителем добра молодца, выползут из глубоких нор семейного логовища.
– Ладно, – утешал себя богатырь, – выгорит дело, целый табун таких коней заведу… доспех – ромейский… и палаты отстрою, почище хором цареградского басилевса…
Дождавшись, когда побежденный Змей Горыныч затихнет, Иван-Дурак вскочил и споро полез на скалу, стараясь не оглядываться на обреченного Сивку, как ни в чем не бывало щиплющего поодаль травку.
Цепляясь за едва приметные выступы и трещины, чудо-богатырь одолел последнее препятствие только к исходу дня. Внизу в долине уже залегли глубокие тени, а здесь умирало и никак не могло умереть гневное солнце. Крученый-перекрученый кряжистый дуб чернел на краю утеса. На его нижних, самых могучих сучьях висел, тяжело раскачиваясь, окованный цепями сундук. Поплевав на ладони, богатырь обнажил чудесный клинок и в два счета разрубил ржавые цепи. Сундук грянулся оземь. Развалился. Поддев за кольцо на крышке, Иван-Дурак вытащил из-под его обломков малый ларец.
– Ну, Трипетович, теперь держись! – пробормотал он, глядя в багровеющее небо. – Ужо тебе…
Но небо никак не отозвалось на его угрозу. Тогда Иван-Дурак присел у подножия дуба и стал думать. Думалось ему тяжело, он то и дело начинал скрести в рыжей шевелюре. Наконец богатырь сообразил, что если и дальше будет чесать в затылке, то придется ему переночевать на скале. А не хотелось, было боязно.
Это только в глупых бабьих сказках сказывается, что ежели богатырь при мече-кладенце, то ему и храбрости прибавляется. Одно дело вдарить волшебным мечом по трем страдающим от остеохондроза шеям дряхлого полуслепого Горыныча, который, на свою беду, выполз из логовища погреть старые косточки, а другое – остаться на ночь на этакой верхотуре, рядом с заветным ларцом, в котором заключена смерть Кощеева.
– Сивка-Бурка, вещая каурка… – пробормотал со вздохом Дурак. – И зачем я тебя только оставил на съедение змеенышам?!
– Ну чего вздыхаешь, дурень? – ворчливо спросил его знакомый голос. – Начал, так уж договаривай…
– Чего договаривать-то? – радостно спросил Дурак, озираясь.
– Как чего? Заклинание коневодческое…
– А-а, – спохватился чудо-богатырь. – Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!
– Давно бы так, – буркнул верный конь, появляясь на гребне скалы. – А то мне уж надоело змеенышей топтать, так и лезут поганцы под ноги…
– Как же ты уцелел? – простодушно поинтересовался Дурак.
– Да вот так и уцелел, – ответствовал конь, – мне не впервой. Я и Святогора возил при Рюрике еще, и Муромца при Владимире, и Алешу Поповича при Ярославе, а уж кого только я не возил при Александре Святославовиче?..
Осознав, что Иван-Дурак, никогда не слышавший о таковых, только рот разевает от изумления, Сивка-Бурка осекся и, тряхнув серебристой гривой, добавил:
– А можа, не возил еще, можа, буду еще возить… Поехали, Ваня, покудова ночь не вызвездилась…
Сунув кладенец в ножны, взявши ларец под мышку, Иван-Дурак взгромоздился в седло.
– Куда поскачем? – спросил конь. – В деревню аль в город?
– Давай в город! – решительно сказал Дурак.
– Как скажешь!
Не разбирая дороги, Сивка-Бурка прянул со скалы. У седока аж дух занялся. Он и не подозревал, что говорящий конь способен на такие штуки. Искры летели из-под копыт Сивки, когда он тяжело перемахивал с уступа на уступ. И если на пеший подъем в гору у Ивана-Дурака ушло полдня, то на спуск Сивка-Бурка потратил меньше минуты, а уж достигнув долины, где темнели тела сгинувшего со змеенышами Горыныча, и вовсе припустил.
Иван-Дурак только ларец к себе прижимал да подсигивал от страха, когда богатырский конь с разбега одолевал естественные препятствия. Холодной лунной сталью промелькнула река Горынь, на мгновение ощетинился еловыми зубцами дремучий бор, где Баба-Яга бессонно ворочалась на печи, мечтая о будущем женихе, и пропал вдали. Темные по ночному времени деревеньки, как горох, раскатились между трех дорог. И вот уже показался берег Мокоши и Магов-город на белых скалах срединного острова.
– В городе-то к кому поворачивать? – спросил Сивка-Бурка, перед тем как одним прыжком одолеть водное пространство от берега до острова. – К воеводе, Недотыкомке али к Василисе?
