Андрей Белянин - Век Святого Скиминока
– Нет, ландграф! Мне нужен именно ты. Их я взяла бы в любую минуту, но увы… Они – евнухи.
– Матка Бозка! – ахнул я. – Да за что же вы их так? Или тут поблизости кастратки шастают?
– Чушь! Мои слуги обязаны на меня глядеть с безысходным вожделением, ибо тот, кто познает мою любовь, уже никогда не сделает вдоха…
– Очень поэтично. Нигде не публиковались?
– Я голодна. Иди ко мне. – Из голубых камней ударили тонкие лучи, и я с ужасом почувствовал, что теряю власть над собственным телом…
Состояние самое скотское. Разумом и сердцем прекрасно понимаю, что со мной хотят сделать, а не могу пошевелить даже пальцем. Меч Без Имени отдает мне всю свою силу, но и ее хватает только на то, чтобы протестовать. Трусливый рыцарь замер столбом, не сводя с богини глуповато-влюбленного взгляда. Он уже по уши во власти сластолюбивой убийцы. Рядом ну никого, кто бы мог помочь. С удовольствием бы шибанул по черепушке Мечом, но поздно… Руки не слушаются, надо бы раньше. Да и раньше тоже как-то неудобно было! Нельзя же первым бить женщину!
– Иди ко мне!
– Не хочу! В смысле не могу… Ой, оказывается, очень даже могу! Но… Не-е-ет! Зачем же так торопиться? Ведь существуют какие-то ласки, игры, прелюдии… Что ж мы, хуже ежиков, даже не пофыркаем?…
– М-м… почему бы и нет? – сладко мурлыкнула жадная до любви дамочка, когда мои непослушные ноги резво бросились исполнять приказ. Она смрадно дохнула на меня ароматом сто лет не чищенных зубов. – Давай немного поиграем, а во что?
– В «морской бой», в «классики», в «казаки-разбойники», но лучше всего в «жмурки»! Вы завязываете глаза платочком и на ощупь ищете меня, а я в это время…
– Хитры-ы-й… – прозорливо догадалась Сукка. – Мы будем играть с тобой в загадки. Это древняя и великая игра, даже боги не решаются в нее плутовать. Проигравший получает от меня поцелуй.
– Может, все-таки на щелчки? – жалобно попросил я, прекрасно понимая всю несостоятельность наивной просьбы.
– Загадывай!
– А… минуточку… сейчас… что бы такое попроще… Ну вот хоть: «Два конца, два кольца, а посередине гвоздик»?
– Ножницы! – мгновенно отмахнулась богиня. – «Не знает мощь ее границ, а страсть любые стены рушит, и короли ложатся ниц, ей отдавая жизнь и душу»?
– Любовь! – наугад брякнул я.
– Угадал. Теперь ты.
На этот раз я собрался с мыслями и задвинул задачку потруднее:
– В дырку вставляют,
Голову зажигают,
Плакать заставляют,
А сами читают…
– Это просто – свеча! А вот как ты ответишь на такое:
– Если в сердце перебой
И не знаешь, что с тобой,
Если в жилах бьется кровь,
То к тебе пришла…
– Любовь! – уже более уверенно парировал я. В общем, все мои загадки про морковки, ромашки, зайчиков она щелкала как семечки. Спасало то необъяснимое обстоятельство, что все ее загадки были на одну тему. Любовь! И все. Других отгадок не было. Мы развлекались уже более получаса. Жан потихоньку пришел в себя, но служители храма по-прежнему не шевелились. Наверно, я чересчур расслабился и потерял бдительность. Иначе она бы ни за что меня так легко не подловила…
– Круглая, а не шар.
Светлая, а не солнце,
Блестящая, а не серебро.
Недосягаемая, а не мечта.
– Любовь, – равнодушно бросил я и осекся. Страшная догадка обожгла сознание.
– Не угадал. Это – луна. – Череп соперницы оскалился самой коварной улыбкой. – Ну надо же… Попался на самом элементарном. О Луне позабыл… Ты проиграл. Теперь ты мой. Иди сюда, я тебя поцелую.
Непонятная послушливость вновь овладела мной. Я, медленно покачивая бедрами, изгибаясь самым пошлым образом, пошел к Черной Сукке, призывно заламывая руки. Что она со мной сделала?! Я попробовал кричать. Голос подчинился.
– Черт бы побрал этого недалекого оруженосца. Жан! Да стукни ее, наконец, чем-нибудь.
В ответ ни звука, а голову повернуть, посмотреть не могу. В зале раздалось тихое хоровое пение. Радуются, сволочи… Сладострастное тело верховной богини суккубов стало наливаться багровым цветом и краснеть на глазах. Через минуту это был просто сгусток алой пульсирующей всепоглощающей страсти, способной расплавить железо, растопить айсберг, сжечь камень и вообще перевернуть землю без помощи архимедова рычага.
Начал медленно гаснуть свет. Факелы мягко сбавляли пламя, погружая храм в интимный полумрак. Я чувствовал, как мое сопротивление тает. Звать на помощь – некого, молить о пощаде – бесполезно, умирать с гордой улыбкой на губах – бессмысленно…
– Иди ко мне. Ты мой. Теперь ты навсегда мой…
На какое-то мгновенье мне стало все равно. Потом в голову ударила тупая ярость! Из последних сил я плюнул в сторону Черной Сукки и наверняка попал. Она бешено зашипела… А из-за моей спины раздался мелодичный голос Кэт:
– Браво, ландграф!
Я полулежал на холодных каменных плитах. Чьи-то сильные руки разминали мои затекшие мышцы. Я тряхнул головой – больно… Впечатление такое, словно вместо башки у меня коробка с пельменями и кто-то хорошенько ее взбалтывает, проверяя, а не слиплись ли. В зале снова зажгли свет, да еще такой резкий, что просто глаза резало. Я посмотрел на меч, мои ладони так стискивали рукоять, что пальцы побелели…
– Держитесь, милорд, я понесу вас.
– Тоже мне, нашел кисейную барышню… – Господи Боже, это мой голос?! Котенок и тот громче пищит… Что же стряслось? Откуда такая невыносимая слабость? Черной Сукке я не достался, точно помню. Она только начала, но ей помешали. Так вот, значит, как суккубы высасывают жизнь… Не много же ее во мне осталось. Жан все-таки взял меня на руки, и на какое-то мгновенье я отключился. Пришел в себя от тихого поцелуя в лоб. Нежные, теплые губы одним махом вернули мне желание жить. Надо мной склонилась богиня красоты Катариада Базиливмейская, ее лицо было исполнено доброты и сострадания.
– Вы очень неосторожны. Нельзя же так бесшабашно рисковать головой. Я совсем не хочу потерять такого героя. Вы можете говорить?
– Могу. Сейчас только отдышусь, вылезу из пеленок и как дам этой африканской феминистке мечом в лоб!
– Лежите. Я сама с ней разберусь. Рыцарь, будьте любезны, вынесите своего господина за пределы храма.
– Жан! Не смей! Поставь меня сию же минуту! Мы будем драться вместе, я легко позволю красивой женщине раздавать оплеухи вместо меня, но получать сдачи предпочту сам!
– Это не ваша битва, ландграф, – печально, но строго ответила Кэт, поворачиваясь к черной богине.
Владычица храма хранила гробовое молчание и лишь угрожающе скрипела зубами. Они с Катариадой встали друг против друга. День и ночь, свет и тень, добро и зло, красота и уродство, любовь и извращение… Служители в белых одеждах уже стояли на ногах, поигрывая ножиками. Бульдозер опустил меня на пол, я слегка пошатывался, опираясь одной рукой о колонну, другой на Меч Без Имени. То, что происходило дальше, было магическим поединком, следовательно, ожидались всяческие спецэффекты с землетрясениями, громом, молниями, цунами, но… началось с заурядной перебранки.
– Это мой храм!
– Подумаешь!
– Убирайся вон!
– Да мне и самой противно здесь задерживаться. Я всего лишь заберу своих друзей.
– Нет! Он проиграл и принадлежит мне.
– Он рыцарь и не обязан отличаться большим умом. Его задача – махать мечом, совершая великие подвиги в честь прекрасной дамы. Что бы он ни сделал – тебе его жизнь не принадлежит!
Вместо ответа Черная Сукка разразилась столь грязной площадной руганью, что я не берусь ее воспроизвести. Но Кэт держалась молодцом, ее холодное презрение било по противнице гораздо больнее. Поняв, что сейчас начнется самое главное, мы отодвинулись поближе к выходу. Богини начали стремительно расти. Когда их головы уперлись в потолок, Черная Сукка злобно крикнула:
– Умри, порождение Света! А вы, скоты, убейте ландграфа. Он не должен выйти живым!
– Не волнуйтесь за меня, лорд Скиминок, – улыбнулась огромная Катариада. – Бегите, вас ждут.
И грянул бой! Обе женщины неожиданно растворились в две бесформенные субстанции – белую и черную. От их столкновения стены храма покрылись трещинами. Бритоголовые бросились на нас, но мы с Жаном и не собирались убегать. Я – не герой. В смысле – обычно я не герой. Просто атмосфера здесь такая, воздух вредный или еще что… Я от него меняюсь, мутирую в паладина. Мы завопили! Нет… вопил я, а дрался Бульдозер. Ух он им и показал!
Держу пари, их никогда так не били. Привыкли, шпана, толпой на одного, да не на того нарвались. Я тоже стукнул двоих мечом по тыквам, плашмя… Они легли и больше нас не тревожили. Потом пол храма заходил ходуном, а две соседние колонны рухнули. Черное и белое облако осыпали друг друга молниями, разрастаясь настолько, что потолок начал прогибаться. Когда сверху уже посыпались камни, Жан бросил разбивать носы, схватил меня в охапку и, невзирая на мой протестующий писк, побежал к выходу. Впоследствии я с ним не спорил. Даже, кажется, сказал спасибо! Вся громада высоченного храма расползалась по кирпичикам, земля тряслась, как холодец, от грохота закладывало уши, а горькая пыль забивала легкие. Мы свалились в сторонке, под деревцем, измотанные, оглохшие, ослепшие, едва способные двигаться. Над развалинами заклубился черный дым.
