Роберт Асприн - Шуттовская рота
Напряженная тишина зависла над небольшой группой наблюдателей, ожидавших начала проверочных учений… или хотя бы попытки начать их. Из всей четверки, казалось, только командир обозревал арену предстоящего действия с полным спокойствием. Бренди, эта амазонка в роли старшего сержанта, приняла чуть расслабленную строевую стойку и откровенно, чуть нагловато улыбалась, выражая собственное презрительное отношение к этому мероприятию, в то время как два лейтенанта то отводили глаза, то обменивались недоуменными взглядами, породненные, хотя бы на время, общим дискомфортом.
Действительно, капитан должен был хотя бы иметь представление о том, что произойдет, когда отдавал приказ об этом испытании… а разве нет? Он знал, что его солдаты привыкли к гораздо менее сложным препятствиям даже по отношению к заниженным стандартам Легиона. Но пока что он вел себя так, словно его ожидания были не иначе как высокие. Он даже отдал несколько новых распоряжений, изменяющих условия проведения учений. Кроме того, что должно регистрироваться время для каждого участника, когда они небольшими группами начнут преодолевать препятствия, будет оцениваться еще и общее время всей роты. Это означало, что секундомер, запущенный в момент старта первого легионера, будет остановлен лишь после пересечения финишной черты последним. Особенное негодование, отмеченное возмущенными криками и ропотом, вызвал приказ бежать в полной боевой выкладке. Совершенно ошеломленные самой идеей проверочных учений, солдаты были сокрушены «радужной» перспективой тащить на себе все, проходившее по графе «оружие и снаряжение», и поэтому неспособны собрать хоть какие-то остатки энтузиазма и энергии. Несмотря на то, что передача мыслей считается чистейшей фантазией, легионерами в считанные минуты овладела одна и та же мысль — линчевать их нового командира. Что касается результата учений, то он был известен заранее: полный провал. Так и случилось. Хотя кое-кто смог справиться с некоторыми из препятствий, но даже эти счастливчики не проявили во время своих подвигов ни профессионализма, ни элементарной ловкости. Подавляющее же большинство еле двигались, несмотря на то, что были при этом на грани позора. За все время этих «учений» не было такого момента, чтобы на каком-нибудь «сложном» участке полигона не образовалось бы свалки или просто толпы легионеров, топтавшихся перед препятствием и хмуро переругивающихся друг с другом, бросая взгляды на холм, где располагались наблюдатели.
Хотя Армстронг и Рембрант отрицательно относились к этому мероприятию и уже высказали это своему командиру, но и они были охвачены какой-то смутной тревогой. Шутт объяснил им, что управление ротой лежит на их полной ответственности. Теперь он сам принял на себя часть этой ответственности, но, разумеется, не мог быть повинен в том, что происходило здесь до его появления. Короче говоря, несмотря на кажущееся единство, которое декларировалось на всех встречах, где обсуждались отдельные легионеры, оба лейтенанта полагали именно себя виновными в теперешнем состоянии роты. И несмотря на то, что они не сильно переживали по поводу ответственности, они все-таки были обеспокоены осознанием этой вины, когда наблюдали полное фиаско задуманных учений.
А много ли раз вообще водили роту через подобные препятствия? Возможно, если бы они в своих попытках улучшить боеспособность легионеров настаивали на ежедневной физической подготовке, сегодняшнее представление было бы не столь удручающим. Разумеется, они понимали, что если бы раньше попытались реализовывать такую программу, то наверняка получили бы при первой же возможности случайный выстрел в спину (такую возможность все еще не стоило сбрасывать со счетов, и это заставило их испытать серьезное беспокойство, когда Шутт предложил раздать для сегодняшней проверки оружие и боекомплекты). Но факт оставался фактом — они даже и не пытались что-то сделать.
Ну, ладно, прошлое — в прошлом, и теперь лейтенантам уже не оставалось ничего иного, кроме как с мрачным видом наблюдать провал этих учений. Пытаясь хоть как-то смягчить охватывающее их смятение, они старались следить за активностью лишь отдельных солдат.
Супермалявка, скорее маленькая девчонка-сорванец, чем легионер, приближалась к трехметровой дощатой стене. Это было суровое препятствие, одно из тех, что пугало даже самых крепких легионеров. Вероятно поэтому в обход него вела заметная, хорошо протоптанная дорожка, специально для тех, кто полностью потерял присутствие духа, чтобы они могли обойти это препятствие, лишившее их остатка сил, после нескольких неудачных попыток справиться с ним. Нечего и говорить, что основная масса легионеров после первых попыток преодолеть доски выбрала именно этот маршрут, а многие вообще не делали никаких попыток. Но Супермалявка повела себя иначе.
Основательно разогнавшись, она буквально швырнула себя на деревянную преграду, но лишь врезалась в нее где-то на половине высоты, с ударом, звук которого был отчетливо слышен наблюдателям на холме. Это была отчаянная, но бесполезная попытка. Похоже, не оставалось ничего другого, кроме как последовать примеру других и пойти в обход. Но, как оказалось, Супермалявка думала иначе.
Отряхнувшись от пыли, она остановилась лишь для того, чтобы поправить снаряжение, затем разбежалась и снова бросилась на препятствие, с еще большей яростью, чем при первой попытке… но с тем же результатом. Вновь звук удара долетел до холма, где стояли наблюдатели. И вновь…
Перед барьером начали собираться другие легионеры, но Супермалявка продолжала настойчивые атаки на стену. Лейтенанты, лица которых выражали недоумение, непроизвольно вздрагивали при каждом ударе, и даже бесчувственная Бренди покачивала головой, поражаясь стойкости маленького легионера. Однако реакция Шутта была совершенно иной и, как всегда, неожиданной.
Мягким широким шагом командир спустился с холма и прежде, чем остальные заметили его движение, направился прямо к препятствию. Выбрав темп ходьбы таким, чтобы оказаться у стены в тот самый момент, когда Супермалявка разогналась, он, словно безликий механизм, подтолкнул ее рукой вверх, перебрасывая через стену в момент ее очередного прыжка. Хотя, вне всякого сомнения, и удивленная такой помощью, она, даже не оглянувшись, бросилась дальше, к следующему препятствию, на радостях не обратив внимания, чья именно рука подтолкнула ее к успеху.
— Если уж это неудачник, — рявкнул сам себе Шутт, — то я не умею делать ставки!
Старший сержант настороженно перекинулась взглядом со стоявшими рядом легионерами, ожидая неприятного разговора. На их счастье, когда командир продолжил, он говорил уже более спокойным тоном.
— Ну, хорошо, старший сержант, — сказал он. — Мне кажется, мы видели уже достаточно. Зовите всех сюда. Пора провести небольшую лекцию.
Бренди, казалось, только этого и ждала. Хотя она все еще весьма скептически относилась к тем переменам, которые задумал Шутт, в тайне ей очень нравилось новое наручное переговорное устройство и она была рада любой возможности воспользоваться им. Нажав кончиком пальца кнопку общей связи, старший сержант обратилась к роте через громкоговоритель.
— Отставить упражнения! Повторяю: отставить! Всем собраться на холме! Я имею в виду немедленно! ШАГОМ МАРШ!
Несколько негромких одобрительных возгласов, донеслось с полосы препятствий, когда прозвучал приказ. Легионеры, прервав свои мученья, с трудом потащились в сторону холма, опустив взгляды к земле. Выглядели они неважно, каждый из них знал это, и все молча ожидали головомойку, которая должна была вот-вот начаться.
Хотя Бренди и была уверена, что на лице у нее написано мрачное раздражение, внутренне она почти ликовала. Определенно, сегодняшняя игра более чем оправдала ее слабую надежду, что Шутт будет продолжать преследовать циников. Сейчас она была совсем не против послушать, как он будет распекать этот сброд, который так стойко защищает.
— Мне не хочется говорить вам, что это было весьма жалкое зрелище, — заявил командир, как только к общей группе подтянулись последние легионеры. — Но я бы с интересом выслушал любого, у кого есть смелость или нахальство объяснить, что именно было не так?
— Мы были как стадо коров на льду!
Прозвучал из дальних рядов обязательный в таких случаях голос, выражая общее мнение. Но Шутт, казалось, его не придерживался.
— И кто же это сказал? — спросил он, вглядываясь туда, откуда прозвучал голос.
Под его взглядом масса легионеров расступилась, оставляя лишь одного, темноволосого, с лицом, напоминающим крысиное, индивида.
— Надо полагать, я… сэр, — заметил он, испытывая явное неудобство.
— Рвач, не так ли? — спросил командир, вспоминая легионера, который дежурил на связи несколько дней назад.
