Роберт Асприн - Шуттовская рота
— Верно, — сказала Рембрант, снова роясь в своих заметках. — Один из тех, кого я имела в виду, это Роза.
— Роза? — фыркнул Армстронг. — Вы имеете в виду Вялую Фиалку?
— Да, так ее называют другие легионеры, — согласилась Рембрант.
Шутт нахмурился.
— Что-то я не помню такую.
— Ничего удивительного, — заметила Рембрант. — Но если поднатужитесь, может быть, и припомните. Роза, или Вялая Фиалка — самая застенчивая натура из всех, кого мне доводилось встречать. С ней совершенно невозможно поддерживать беседу. Все, что она при этом делает, это бормочет что-то себе под нос и смотрит в сторону.
— Я уже давно отказался от попыток разговаривать с ней, — вступил в разговор Армстронг, — и, по моим наблюдениям, к тому же пришел почти каждый в нашей роте. Она, конечно, приятная женщина, к которой сразу начинают проявлять интерес окружающие ее молодые люди, с естественным желанием узнать ее поближе, но они тут же начинают ощущать себя этакими Джеками Потрошителями.
— То же самое и с женщинами, — сказала Рембрант. Каждой, кто заговаривает с ней, кажется, что она заставляет Розу нервничать. Черт возьми, иногда кажется, что гораздо проще иметь дело с теми, кто вообще не люди. По крайней мере, они всегда готовы к общению.
— Интересно, — задумчиво пробормотал командир. — Я попытаюсь сам поговорить с ней.
Армстронг изобразил на лице сочувствие.
— Удачи вам, капитан. Если вы сможете выдавить из нее с полдюжины слов, это будет гораздо больше, чем она сказала за все время своего пребывания здесь.
— К слову, о нечеловеческих существах, — сказал Шутт. — Я хотел бы услышать ваше общее мнение по поводу того, можно ли разъединить двух синфинов, когда мы будем делить роту на пары. Я понимаю, как тяжело людям взаимодействовать с подобными созданиями. Если же мы объединим их по двое, то это будет для них лишним доказательством того, как людям трудно с ними общаться. Единственная проблема здесь — то, что я не знаю, как они сами будут реагировать, если их разъединят. Что вы думаете на этот счет?
— Думаю, что об этом вам беспокоиться не следует, капитан. — Сказав эти слова, Армстронг усмехнулся, подмигивая Рембрант. — Как ты думаешь, Ремми?
— Да, — ответила его напарница, насмешливо растягивая слова, — я не вижу здесь никакой проблемы.
Командир переводил взгляд с одного на другого.
— Мне кажется, что я упустил во всем этом какую-то скрытую шутку.
— Правда заключается в том, капитан, — пояснила Рембрант, — что эти двое друг с другом не очень-то ладят.
— Не ладят?
— Дело в том, сэр, — сказал Армстронг, — что тот мир, где они жили, полон самых настоящих классовых предрассудков. Они оба покинули его, чтобы избавиться от ненавистного окружения.
— Их имена говорят сами за себя, — продолжила Рембрант. — Один из них, Спартак, выходец из низших классов, в то время как Луи, как я уверена, это от Луи XIV, происходит из аристократии. Оба вступили в Легион в расчете на то, что никогда не будут иметь дела с представителями «ненавистного» другого класса, и можете себе представить, как они были обрадованы, когда получили назначение в эту роту.
— Понятно. А как их взаимная неприязнь отражается на их службе?
— На самом деле они достаточно цивилизованы в этом отношении, — пояснила Рембрант. — Во всяком случае, не похоже, чтобы они проявляли по отношению друг к другу неистовую ярость — они просто избегают друг друга, когда это возможно, а если этого сделать не удается, то просто обмениваются пристальными взглядами или негромко ворчат. По крайней мере, мне кажется, что они поступают именно таким образом. По их глазам-стебелькам и трансляторам, которыми они пользуются для разговора с окружающими, судить очень трудно.
— Но суть их отношений такова, капитан, что, мне кажется, они не будут возражать, если им дадут других напарников, — закончил Армстронг и усмехнулся.
— Достаточно откровенно. — Шутт поставил галочку в своем списке. — Хорошо. Кто следующий?
* * *Атмосфера встречи стала значительно более непринужденной, когда командир наконец объявил о ее окончании. Все три офицера валились от усталости и обнаруживали склонность к неудержимому хихиканью при самой глупейшей шутке.
Шутт остался доволен результатами. Затянувшаяся беседа значительно сблизила офицеров, в то время как могла бы с такой же легкостью заставить и вцепиться друг другу в глотки.
— Мне остается только извиниться за то, что я потерял счет времени, — сказал он им. — И вот еще что. Можете поспать завтра подольше, а в девять часов мы вновь продолжим.
Оба лейтенанта драматически охнули.
— Хо! Отлично поработали… вы оба.
— И это он называет «отлично поработали»! — сказал Армстронг, состроив гримасу в сторону своего напарника. — Я не думаю, что мы сможем сейчас даже похлопать друг друга по спине, поскольку валимся от усталости. Разумеется, завтра мы начнем с того, на чем остановились.
— Это он нам говорит потому, что остались еще вещи, которые знаем мы и не знает он, — осоловело заключила Рембрант. — Как только он выжмет нас досуха, мы будем выброшены и забыты.
Шутт присоединился к их смеху.
— Продолжайте в том же духе, только поспите хотя бы немного. Оба. Вам нужно набраться сил, прежде чем я снова займусь вами.
— Но все же, капитан, к чему такая спешка? — спросила Рембрант, прислоняясь к стене. — Для чего эти наши неформальные встречи?
— Минуту назад вы попали как раз в точку, — сказал ей командир. — Вы, двое, знаете о наших солдатах то, чего не знаю я. И я хочу получить от вас побольше информации как можно скорее, чтобы когда мы послезавтра… нет, теперь уже завтра начнем проверочные учения на полосе препятствий, я уже знал, что из себя представляет каждый из моих солдат.
Он оторвал взгляд от часов и заметил, что оба лейтенанта не сводят с него глаз. В их взглядах не осталось и следа юмора.
— Что с вами?
Армстронг откашлялся.
— Извините меня, капитан. Вы сказали, что послезавтра мы приступаем к учениям?
— Да, а разве я не говорил вам об этом?
Шутт попытался сосредоточиться, чтобы вспомнить, что он говорил, а чего не говорил за последние несколько часов.
— Нет, не говорили.
— Ну, прошу прощения. Я подумал было, что говорил. Я дал указания отряду строителей закончить все работы по устройству тренировочной площадки как раз к сегодняшнему дню.
— Вы хотите сказать, что наша рота будет заниматься учениями? — Казалось, что Рембрант что-то плохо расслышала.
— Конечно. Мы заставили их выглядеть похожими на солдат. Теперь настала пора начать работу над тем, чтобы они ощущали себя и действовали, как солдаты. Разве вы с этим не согласны?
В первый раз за эту ночь автоматически не прозвучал общий хор согласия. Вместо этого оба лейтенанта молча стояли и смотрели на Шутта так, будто у него выросла вторая голова.
7
«Те из вас, кто, как я, закоренелые штатские, и, следовательно, не знакомы со всеми странностями военного жаргона, должны хотя бы иметь представление, что это по сути удивительный, фантастический язык, созданный специально для того, чтобы скрывать активность и направленность действий за внешней невыразительностью. (Мне, например, больше всего нравится определение военных потерь как наличие недееспособных боевых соединений). Похоже обстояло дело и с так называемыми проверочными учениями.
Представьте себе дорожку, на которой с регулярными интервалами расставлены препятствия, кои солдатам следует преодолеть за минимальный отрезок времени. Короче говоря, это то, что обычные люди называют бег с препятствиями. Однако совершенно не случайно военный персонал никогда не относился к категории „обычных людей“. Где-то там, в их затерявшемся прошлом (вы могли бы и сами заметить, что о прошлом в армии никто не пишет — во всяком случае, до тех пор, пока не отправляется в отставку или незадолго перед оной) было решено изменить представление о таком древнем занятии, как бег с препятствиями. Но вместо того, чтобы изменить само содержание предмета, изменили его название. Под это была подведена своеобразная теория, гласившая, что новое название более приятно слышать тем, кто непосредственно принимал в этом участие, и оно в большей мере отражает его функции, заключающиеся в том, „чтобы упрочить уверенность солдата, демонстрируя ему (или ей), что он (или она) может действовать вполне эффективно при самых неблагоприятных условиях“. Все это, разумеется, подразумевало, что указанный солдат способен без труда преодолеть установленные препятствия.
Лично я вынужден был бы положиться только на мудрость своего шефа, чтобы использовать проверочные учения как средство сформировать или переформировать отношение к самому себе у каждой отдельной личности, находившейся под твоей командой… если бы меня спросили об этом. После просмотра личных дел, не говоря о личных встречах и беседах, я имел серьезные сомнения по поводу способностей их самих, без посторонней помощи, завязать шнурки на ботинках, и еще большие — по поводу того, как они могут показать себя в этом беге с препятствиями… прошу прощения, проверочных учениях. То, что я слышал из их комментариев после первых попыток справиться с этим испытанием, подтверждало, что моя оценка была почти справедливой».
