Надежда Первухина - Мастер ветров и вод
— А если это кольцо с бриллиантом? — с улыбкой полюбопытствовала я.
— На приличное у него все равно денег не хватит, — ответила Соня и принялась истерически хохотать. Видимо, появление бывшего любовника отняло у нее больше нервных сил, чем я поначалу предположила.
Пришлось отпаивать подругу коньяком. Мы сидели в верхней гостиной перед горящим камином. Соня, сбросившая свое парадное платье, в пеньюаре, казалось созданном из сплошных взбитых сливок, пила коньяк и безостановочно говорила, а мне оставалось только слушать и думать о том, как же мне утешить подругу.
— Марк Косарецкий! Марк... Свободный художник... О, Нила, если б ты знала, как он умеет проникать в душу и выворачивать ее наизнанку этими своими холеными пальцами! Кстати, ты заметила, сколько он носит перстней? Это его принцип: он считает себя потомком каких-то матерых аристократов, а потому к рукам своим относится аристократически. Чего не скажешь о его одежде. Впрочем, черт с ним, забудем о нем!.. Нет, нет, он был чудовищно несправедлив ко мне!
— Соня, а из-за чего конкретно вы поссорились?
— Ой, Нила... Виной тому мой чересчур длинный язык.
— То есть...
— Даже не знаю, как тебе сказать... А впрочем, черт с ним! Видишь ли, Марк, когда мы с ним только познакомились, представил мне себя как...
— Мастера фаншу, то есть постельного искусства? — уместно вставила я китайское выражение.
— Да, — кивнула Соня. — Как ты догадалась?
— Интуиция, — хмыкнула я. — При одном взгляде на этого мсье Косарецкого так и видишь, что он мнит себя гигантом сексуальной индустрии.
— Вот именно, что мнит! — воскликнула Соня. — А как дошло до дела... Неинтересный. Ну, я терпела-терпела, а потом в один прекрасный момент взяла и высказала ему все, что думаю обо всех его способностях. Честно и даже немного перестаралась.
— Это твоя роковая ошибка, Сонечка, — вздохнула я. — Мужчины, тем более русские, взрываются, как фабрика пиротехники, если женщины смеют критиковать их. Они самоуверенны и неуверенны одновременно, оттого и ярятся.
— Так и было, — сказала Соня. — Марк просто взбесился, назвал меня бессовестной дрянью, не способной понять всей прелести отношений с ним. И вообще тварью, недостойной дышать одним воздухом с его светлостью. Я выставила его, а он торжественно объявил, что отныне я его враг на всю жизнь. С тех пор я его не видела... До сегодняшнего вечера. Я уже полагала, что между нами действительно все кончено, а он явился. Черт бы его побрал!
— Соня, расслабься и забудь о нем. Это был отрицательный опыт твоей жизни, но все-таки опыт. Давай я тебе сделаю массаж плеч. Очень хорошо снимает усталость и повышает настроение.
— О, я с удовольствием.
— А еще я почитаю тебе отрывок из поэмы Тао Юаньмина «Запрет на любовь». Только послушай...
«... Я желал бы быть в платье твоем и служить тебе воротничком, чтоб принять на себя неизбывный твой запах чудесный, идущий от ярко красивой головки. Но, увы, расстается с тобой на всю ночь воротник, а осенняя ночь, к сожалению, так бесконечно длинна!.. Я желал бы циновкою лечь на ковре камышовом твоем, чтоб покоить мне хрупкое тело твое в холодную третью осеннюю пору... Я желал бы стать днем твоей тенью, чтоб всегда за тобой то на запад идти, то к востоку. Увы, много тени высокое дерево даст: будет час, к сожаленью, не смеете с тобой... Я желал бы стать веером из бамбука, чтоб держать в себе ветер прохладный и быть о твоей мягкой ладони... И хочется ночью во сне за тобою идти: душа вся трепещет, теряет покой, как будто я лодке доверил себя, но весло потерял...»
— Как чудесно! — прошептала Соня, едва я закончила читать свою любимую поэму. — Как чудесно и печально! Вот слушаешь и понимаешь — это она, настоящая любовь, настоящая страсть, ради которой можно быть готовой на все.
Я желала этой поэмой развлечь Соню, но добилась противоположного эффекта: подруга расплакалась, но, впрочем, плакала светло и недолго.
— Как хорошо, что ты рядом со мной, Нила, — сказала Соня, утирая слезы. — Поверь, я сошла бы с ума в этом одиночестве. Да и сегодня...
— Забудем о сегодня. Впрочем, ты не рассказала мне, каков был бал?
— Ах, бал. Ничего особенного. Ярмарка тщеславия местечкового масштаба. Шумно, людно, по залу витает жуткая смесь из ароматов французских и как бы французских духов...
— Ты танцевала?
— Совсем мало. Кавалеры попадались какие-то несолидные. И потом, от шума и всех этих запахов у меня вдруг ужасно разболелась голова. Я потому и приехала раньше — чтобы отдохнуть в твоем обществе. Общество подруги я не променяю даже на обед с членами Евросоюза!
Мы рассмеялись, я с удовольствием отметила, что к Соне вернулось безмятежное настроение.
По спальням мы разошлись за полночь. Я долго не могла уснуть, сидела в кресле у окна и любовалась тем, как падает ночной густой снег. А потом я, вероятно, все-таки заснула, потому что лишь во сне ко мне мог прийти кузен Го.
Он был в одеждах, сплошь затканных серебром, в длинных волосах золотился-сиял роскошный гребень-дракон. Ярко золотились-сияли глаза моего прекрасного кузена. Я хотела пасть перед ним на колени, но кузен удержал меня и нежно обнял. Руки его пахли так, как пахнет Млечный Путь...
— Милая моя сестра, — проговорил кузен, и каждое его слово повисало в воздухе затейливым радужным иероглифом. — Как скучаю я по тебе и как печалится сердце мое!
— Брат, — проговорила я, утопая в серебре его рукавов. — Не оставляй меня. Я что-то предчувствую. Мне кажется, я не зря оказалась в этом доме. Стрелка моего сердечного компаса дрожит и...
— Оставь. — Губы кузена касаются моего лба, как коснулся бы падающий лепесток розы. — Оставь беспокойство. Мудрый, попав в сети судьбы, не беспокоится, а лишь ищет выход.
— Разве я мудра? — смеюсь я. — Что у меня есть за душой, кроме ветров и вод?
— О, ты обладаешь многим, — улыбается в ответ кузен Го. — А обладала еще большим, но пока мне не велено говорить тебе об этом. Вот что должен сказать я тебе: опасайся силы, скрытой за оболочкой из нефрита, берегись выходить из этого дома в ночи, когда на небе нет луны, и покуда не вступай в борьбу с тем, чьи пальцы омочены кровью великих царей.
— Слова твои темны для меня, — вздыхаю я.
— Пока темны, но в нужный миг ты вспомнишь их. Последуй же им, тогда — будешь спасена сама и спасешь тех, кто тебе дорог.
— Брат, — шепчу я, в забытьи прижимаясь к серебряной груди кузена Го, и понимаю, что проснулась, что одна, и лишь лунный луч из окна вонзается мне в сердце, наполняя его неизбывной болью и печалью. Созвездиями наполнен оконный переплет, ночь дышит за стеклом морозом, деревья старого парка молитвенно воздели к небесам оснеженные ветви... Я иду к постели, почти без сил падаю на нее и засыпаю сном обычного человека, сном без сновидений...
А утро принесло и мне и Соне неожиданность. После вчерашнего мы встали поздно, особенно Соня, чем вызвали недовольство приходящей убираться и выносить мусор девушки. Она ждала нас в холле с видом раздраженной мышки.
— Доброе утро, Софья Ивановна! — непреклонно сказала мышка. — Я вас жду, жду...
— Ох, извините ради бога, Людочка, — всполошилась моя подруга. — Я немедленно вам выплачу жалованье. За сколько я задолжала вам, за неделю?
— Софья Ивановна! — Щеки мышки-Людочки вспыхнули. — Вы мне жалованье выплатили еще третьего дня, никаких долгов нет. Что с вами, забыли, что ли? Да еще драгоценности в мусор спускаете. Кинули небось по рассеянности, а с меня потом спрашивать будете. А мне оно... Да избави боже!
Соня растерянно переводила взгляд то на меня, то на Людочку. А Людочка порылась в кармане форменного фартучка и извлекла на свет божий смутно знакомую овальную коробочку, обтянутую лиловым бархатом.
— Вот, — заявила при этом Людочка. — Вы потеряли. В мусорном ведре нашла. Мне можно идти? А то я на лекции в институт опаздываю.
— Да-да, идите, Людочка, спасибо вам, — растерянно сказала Соня, не отрывая взгляда от коробочки.
Людочка немедленно усвистала в свой таинственный институт, а мы с Соней разглядывали коробочку так, словно внутри она содержала нечто совершенно жуткое.
— Это подарок господина Косарецкого, — сочла нужным напомнить я.
— Знаю, — замогильным голосом ответила мне Соня. — Вот ведь чертовщина какая-то получается: я выбросила, а эта девчонка подобрала и назад мне сунула.
— Это знак Судьбы, — тоном знатока заявила я. — От таких знаков не уйдешь, уж поверь мне. Поликратов перстень и все такое. Придется открыть коробочку и освидетельствовать ее содержимое.
— Открывай ты, я и пальцем не коснусь, — суеверно сказала Соня.
— Хорошо. Нет проблем. Я открыла коробочку. Соня сдавленно охнула.
Я поняла причину этого оханья.
Внутри коробочки покоился искусно вырезанный из темного нефрита диск. Нет, диск — это неточное определение. Это нефритовое украшение напоминало облачко с причудливыми завитками но краям. Да, скорее всего облачко. Выпуклое и отполированное, оно было размером с юбилейный рубль, но это еще не все. Облачко-диск сплошь оплетала тончайшая, с алмазной насечкой, золотая нить-паутинка, заставляя нефрит словно светиться изнутри. С одной стороны облачка крепилась золотая петелька с продетой в нее золотой же цепочкой. Одним словом, украшение самого высшего разряда, любая кокетка за него душу бы прозакладывала.
