Любен Дилов - Неоконченный роман одной студентки
— Посмотрите на меня: я один из таких дураков!
Она посмотрела на него, и в ее широко раскрытых глазах ему почудилось насмешливое любопытство.
— Наверное, вы чрезмерно самолюбивы.
— Я люблю ее по-настоящему! — горестно вскричал он.
— О, милый мой коллега! Вы любите себя, себя, говорю вам! Она пренебрегла вами, в вас взыграло самолюбие и так далее. Довольно знакомая картина.
— Но почему вы так поспешно судите? — уже по-настоящему обиделся Александр. — Ведь вы не знаете меня! И вообще, откуда у вас этот пессимизм? Вы так молоды… — тут он запнулся, потому что она могла и не быть молодой. Достижения современной медицины позволяют человеку сохранять неизменной свою внешность в промежутке между двадцатью пятью и шестьюдесятью годами. — То есть я хотел сказать, что вы не так молоды, ведь мировая скорбь более свойственна молодежи переходного возраста.
Наконец она отвела от него широко раскрытые глаза, будто он совершенно ее разочаровал.
— Если бы и в самом деле мог найтись мужчина, который смог бы посмотреть на женщину влюбленными глазами, не впрыскивая себе в мозг эндорфинов, тогда, возможно… Хотя бы одного встретить в своей жизни, который был бы готов ради меня прыгнуть вот отсюда, тогда да! Однако теперь нет таких мужчин на всей нашей планете. Ну, может, среди колонистов других планет, где-нибудь на астероидах и встречаются, но это, вероятно, потому что там мало женщин, да и гравитация там поменьше…
— Я никогда не употреблял эндорфинов, — попытался защитить мужское население планеты Александр, — и я могу спрыгнуть отсюда ради вас.
Она грустно улыбнулась.
— Ради меня? Нет, если вы и прыгнете, то только ради себя самого.
— Нет, прыгну ради вас! Потому что такого намерения у меня не было, я просто подошел, чтобы посмотреть на вас вблизи.
Он встал со скамейки и стал ждать ее слова в полной уверенности, что и в самом деле готов прыгнуть. Правда, мост довольно высокий, но он хороший пловец и ныряльщик, да и река, наверное, достаточно глубокая, так что ему, вероятно, удастся выплыть и потом рассмеяться в эту вызывающе ироническую мордашку.
Вместо того чтобы сказать нужное слово, молодая женщина внезапно обняла его за талию и сильно прижала к себе. Его решительность как рукой сняло. Он погладил прижавшуюся к нему головку, но уже в следующий миг в ужасе отдернул руку, услыхав слова этой странной женщины:
— Давайте прыгнем вместе, прошу вас! Одной мне страшно. Обнимите меня покрепче, я закрою глаза, а вы прыгнете вместе со мной. Умоляю вас!
— Ни в коем случае! Это будет означать, что я совершил убийство.
Он попытался отстранить ее от себя, но она всей тяжестью повисла на нем, потом соскользнула вниз, обхватив его за бедра, и упала на колени, прижавшись щекой к довольно неподходящему месту. Испытывая страшное неудобство, Александр поспешно опустился на колени и уже по-настоящему оказался в ее объятиях. Руки ее сомкнулись на его шее, губы зашептали в страстном забытьи:
— Вот так! Обнимите меня сильнее, прошу вас! О, как ты несчастен, мой бедненький! Как одинок, как страдаешь, но скоро все кончится…
Ее шепот прерывался такими же бессознательными страстными поцелуями — она целовала его в шею, щеки, в ухо. Ее пальцы конвульсивно шарили по его лицу, почти вонзались в кожу.
— И ты… и ты… — забормотал Александр в упоении от ее страдания, и в самом деле почувствовав себя несчастным. Надо было во что бы то ни стало пробудить в ней сопротивление, чтобы отклонить это молодое создание от трагического намерения, вывести ее из детского отчаяния. — Не надо, милая, не надо, я все сделаю ради тебя…
Внезапно она нажала ему на левый висок ладонью и размазала на нем какую-то жидкость, которая быстро, словно эфир, проникла ему в череп.
Александр грубо схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.
— Что это?
— Ничего, милый, ничего! Я ввела тебе немного успокоительного. Тебе нужно успокоиться, чтобы мы могли осуществить наш замысел.
— Но я не имею ни малейшего желания прыгать с моста, пойми ты это! И тебе не дам! — он еще крепче схватил ее за плечи и в запале, сам того не желая, повторил слова ненавистного квартального социолога: — Ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь обществу, слышишь? Ведь ты такая красивая, добрая, любого мужчину можешь осчастливить…
— Но меня, кто меня сделает счастливой?! — драматически воскликнула молодая женщина.
— Да встань же ты! — закричал он, потому что у него резко заныли суставы, так как он продолжал стоять на коленях на жестком настиле моста.
Александр решительно подхватил ее на руки и понес вниз по лестнице. Устремясь в свой пустой и одинокий дом, он нес ее не только ради того, чтобы спасти, но и как щит против любых возможных засад сотрудников квартальной поликлиники. Тут он придумал еще нечто, что было больше тактической хитростью, чем ложью:
— У тебя есть транспортный талон, а то свой я забыл дома?
Она послушно протянула ему талон, а он, вводя свой адрес в компьютер авиатакси, внутренне ликовал, чувствуя себя победителем над безумными стихиями.
Напрасно он подозревал свою поликлинику — никто не поджидал его перед домом, никто не ждал его и внутри. Кроме широкой и удобной кровати, которая будто вобрала в себя все поцелуи мира.
— О Хронос, как она красива! — воскликнул он, словно призывая в свидетели жестокого бога времени, патрона его машин, чтобы он тоже полюбовался ею и не отнимал ее у него. Он выбьет у нее из головы все ее пессимистические глупости и заставит ее радоваться жизни! С каким щедрым самозабвением обнимала она его еще минуту назад, до самого того мгновения, когда внезапно, словно уставший от счастливых игр ребенок, заснула!
Он осторожно наклонился, чтобы поцеловать еще розовую от возбуждения щечку, и тут вспомнил, что она не знает его имени. Она тоже не спросила, как его зовут. Называла его «милый, милый», и только, волнующе шептала это слово на разные лады. Вот с какой всепоглощающей силой порой притягивает людей одиночество и отчаяние!
Ее транспортный талон — он забыл даже глянуть на него — еще лежал у него в кармане, а может, и нет, кажется, он вернул его, когда они вышли из авиатакси на крыше. Так или иначе, у него уже было моральное право сунуть руку в ее карман.
Он вскочил — вроде бы осторожно, чтобы не разбудить ее, но в нем еще чувствовалось не до конца утоленная жажда безраздельного и полного обладания женщиной. Первое, что ему попалось, это какое-то служебное удостоверение. Он еще не успел прочесть имя, как ему бросилось в глаза: «врач-псих.». От неожиданности он уронил куртку на пол. Руки у него опустились, он скорчился, словно магическим заклинанием превращенный в статую сморщенного, беспомощно голого мужчины. Значит, все-таки им удалось его перехитрить!
Почувствовав взгляд со стороны кровати, он сжался, словно от холода, и присел на корточки, прикрывая наготу.
— Что ты там делаешь?
«Врач-псих.» улыбалась ему, и казалось, что улыбаются ее глаза, щеки, красивые плечи.
— Я ненавижу тебя! — прошипел Александр, оставаясь в неудобной позе.
— Ты не ненавидишь меня, милый, — сказала «врач-псих.» и поднялась во всем своем женском великолепии.
— Ты мне вкатила какие-то эндорфины?
— Нет, это был препарат, подавляющий серотонин и заставляющий твой собственный мозг побольше вырабатывать допамина.
— Но это одно и то же!
— Нет, совсем не одно и то же. Допамин — твой, и потом это не эндорфин.
Это его отнюдь не утешило. Однако ему пришлось выпрямиться, потому что от неудобной позы у него затекли ноги. Он поднял ее куртку и держал ее у себя перед животом.
— И сколько это будет продолжаться?
— А разве тебе не хочется подольше любить меня? — капризно сказала «врач-псих.» довольно бесстыдно потягиваясь всем телом.
— Ненавижу тебя! — рявкнул Александр.
«Врач-псих.» внезапно сникла. Потом, словно решившись, вскочила, показав и другую сторону своего женского великолепия. Схватила свое немудреное белье с кресла.
— Погоди, ты куда? — забеспокоился Александр.
— Ты же ненавидишь меня!
Он попытался было обнять ее, она же, извиваясь, как змея, выскользнула из его объятий и стала одеваться.
— Я опаздываю.
— Спасать еще какого-нибудь самоубийцу?
«Врач-псих.» рассмеялась довольно, как человек, хорошо сделавший свое дело.
— К сожалению, уже никто не покушается на свою жизнь, мой милый.
— Ты придешь снова?
Она вырвала у него из рук свою куртку, а он, позабыв стыд, стоял перед нею голый, как пациент перед врачом.
— Это зависит от тебя. И от твоих эндорфинов.
— Как ты можешь быть такой жестокой!
— Медицина всегда была жестокой, милый! Ладно, будь здоров и не делай больше глупостей!
— Неужели ты все-таки не придешь? — жалобно заскулил молодой инженер.
