Артур Арапов - Изобретатель
Ровно в 19.00 по часам профессора по-местному времени наступил полдень. Сей же миг часть стены со скрипом ушла в сторону и взгляду предстала столовая.
Оказалось, что в этой «тюрьме», кроме ежедневных прогулок, уроков местной словесности, письменности и трудотерапии, заключавшейся в уборке доступной территории, ещё и семиразовое питание. Такая частота приёма пищи совсем не считалась частой, а обусловливалась просто-напросто продолжительностью дня на данной планете.
Столы были треугольные. Рассчитанные на три персоны. Видимо, не только на Земле столярных дел мастера понимают, что удобнее «соображать» на троих. Блюда в основном состояли из растительной полужидкой пищи и полусырого, фиолетово-серого мяса. Тарелки были почти плоскими. В качестве приспособлений для отправки пищи в рты имелись неудобные черпалки. Профессор достал из нагрудного кармана свою родную деревянную ложку и, с видом сапёра (или разведчика) продегустировал первое блюдо. Старший помощник принюхивался, морщил нос.
– Инопланетяне пожирают инопланетян, – процедил он брезгливо. – Если бы не голод никогда бы не стал есть…
– Кхе-кхе, – поперхнулся изобретатель.
Профессор посмотрел на помощника.
– Почему же у тебя это вызывает отвращение? Мы же на Земле поедаем братьев своих меньших, – напомнил он.
– Да, но там… мы уже привыкли…
– Вот именно! А, по идее, тоже не очень-то гуманно.
За соседним столиком чавкали и звонко стучали черпалками.
– Кормят, как говорится, «на убой»! – восклицал младший помощник.
– А может и впрямь на убой? – портил аппетит второй помощник.
– Ещё одна негативная мысль – не заплачу жалования за этот полёт! – предупредил профессор, стукнув ложкой по столу.
Соседний столик смолк.
– Он больше не будет! – обещал повар. – А готовят сносно. Из их продуктов я бы, возможно, приготовил не лучше.
– Пётр Данилыч, – спросил младший помощник, дохлебав свою порцию. – А можно добавки попросить?
– Вот, что значит молодой организм! – позавидовал старший помощник.
– Можешь попросить, – согласился профессор.
Взяв свою пустую тарелку, младший отправился искать окошко, из которого выдают добавку. Инопланетяне за соседними столиками удивлённо смотрели на странного землянина. Вернувшись к столу, всё с той же пустой тарелкой, он с грустью сообщил:
– Окошка не обнаружено.
Наконец, поняв намерения молодого человека, улыбающиеся инопланетяне, с неизвестной планеты, подошли к младшему и поделились с ним пропитанием.
– Спасибо! – радостно поблагодарил растущий организм.
– Спа-си-бо, – повторили по слогам инопланетяне.
– Ничего, ничего! – поддержал профессор. – Через недельку другую научимся понимать друг друга с полуслова!
Так завязывались знакомства между галактиками.
– Одна радость в нашем злоключении – от тёщи можно отдохнуть и жена не пилит! – пошутил повар, отхлёбывая из продолговатой емкости, кислую сопливистую жидкость, отдалённо напоминающую клюквенный кисель.
Усмехнувшись, старший помощник позволил себе высказать противоположное мнение:
– А мне, наоборот, кажется, что в сравнении с нашими местными «опекунами», щедро кормящими нас столь изысканными помоями, моя тёща не такая уж сволочь! – понятное дело, под «опекунами» старший помощник подразумевал собратьев зеленокожего «пастуха» – служителей тюрьмы.
Шутка прошла на ура. Команда астронавтов разразилась дружным смехом. И даже инопланетяне за соседними столиками, не поняв ни единого слова, но почувствовав весёлое волненье, громко расхохотались. На сытый желудок всегда легче смеётся.
– Смех всё-таки заразительнейшая штука! – заметил Прохор.
– Даже если вы из разных галактик! – подкрепил профессор.
Урок словесности принято было проводить чуть позже обеда. И это, несомненно, было вполне логично: на уроке мысли не должны отвлекаться на чувство голода. Невидимые слуги тюрьмы, как по волшебству, превращали столовую в учебный класс. Разумеется, благодаря не физическим усилиям, а механическому прогрессу. Треугольные столы исчезали. Им на смену приходили низкие стулья со спинками, больше напоминающие пуфики. Учащимся раздавались планшеты с прицепленными к ним приборами для записи и зарисовки диктуемой и изображаемой информации. Учителем было двуногое существо непонятного пола, без ушей и какой бы то ни было растительности на зелёном непропорциональном туловище. В медном одеянии учителя улавливался скорее стиль рококо, чем барокко. Материал, из которого был слеплен его костюм, казалось, состоит из негнущейся пластмассы. Урок состоял в том, что учитель указывал на крупномасштабный круглый экран в центре «класса», на котором изображались предметы данной планеты, тут же произносилось и выписывалось слово, обозначающее этот предмет, и зарисовывался он сам. Каждый присутствующий повторял процедуру на своём планшете. Но, зарисовывая и записывая за учителем, должен был ещё и написать это же слово, через соответствующую стрелку, уже переведённым на свой родной язык. Данный приём информации мозговыми клетками инопланетных учеников был поистине процессом развлекательным и, значит, легкоусвояемым. Многие пришельцы за счёт этих уроков быстро учились понимать не только своих «опекунов», но и друг друга, что, возможно, было не менее важным.
– Если бы на Земле были такие тюрьмы, очереди бы в них выстраивались в километры! – провозгласил довольный повар.
– На Земле аура не такая, – задумчиво противоречил ему профессор. – Человеческое столпотворение ещё не до конца исследовано, чтобы искорениться.
Солнце было высоко, но неадаптированные к местному медленному вращению – как планеты, так и времени – люди чувствовали наступившую в их сознании глубокую, неуёмную полночь. Им хотелось спать. Лежанки приняли тела, отяжелевших и безропотных, астронавтов в свои добрые нежные объятья и души их проглотил сон.
Прохору снилась некая таблица. Сначала он грешным делом решил, что это его новое открытие, но, приглядевшись, понял – это таблица Менделеева. Правда, химических элементов на ней, почему-то, было всего 64, и изображались они не буквами и цифрами, а фигурами. Отчётливо разглядев в верхнем углу таблицы ладью, коня и офицера, Прохор сообразил, что это ещё и шахматное поле. Вывод напрашивался сам собой – химия игра сложная, но занятная. Дальше сон разродился синим листопадом. Налетевшее вдруг стадо гуманоидов съело таблицу вместе со всей химией и прочими фигурами и уплыло куда-то в небесную зелень. Вдалеке обнаружилась любимая планета с таким родным и милым названьем, состоящим из цифры 3, звука «ем» и шестой по счёту ноты «ля». Зелёный лес расшумелся над зеркальным прудом. Утонул ватными облаками в собственном отражении голубой свод неба…
«На третьей планете
едят и поют!
Здесь каждого встретит
домашний уют!» – запел кто-то дурацкую песенку на языке рабочих и крестьян. Ах, как хотелось подпеть! – но изобретатель, хотя имел частенько и слух и голос, к сожалению, не знал слов этой песенки.
39
Через два дня, по календарному исчислению «медленной» планеты, как её прозвал про себя изобретатель, Пётр Данилович и его команда уже научились понимать пару десятков слов местных жителей и примерно столько же слов заключённых пришельцев с других планет. Общаться становилось легче. Пожелать здоровья, сказать спасибо, спросить «как дела?» и т. д. уже не составляло особого труда.
– Прекрасный день! – прогуливаясь по закрытому со всех сторон саду, говорил изобретатель желтолицему пришельцу с планеты Фосс.
– О, да! – кивал тот своей безухой дыней. – Солнечная активность очень хорошая!
И они друг друга вполне понимали.
По земному календарю, который вёл сознательный повар, чтобы не затеряться в родном времени, шла уже третья неделя пребывания землян на «медленной» планете. То ли в четверг, то ли в пятницу, с самого утра заключённые заметили необычную суматоху. Обед в этот день мало того, что задержали, так ещё подали остывшим и на добрую половину ужали. Урок отменили, зато битый час по помещению расхаживала какая-то, строго на всё глазеющая комиссия.
– Хорошо ещё, что прогулку не упразднили! – выйдя на открытый воздух и глубоко вдохнув свежести, сказал коричневый житель планеты Мор.
– Что-то произошло… Знать бы что?! – подумал вслух профессор.
Изобретатель, находился от всех в сторонке. Производя в уме какие-то расчеты, он совсем не замечал, как за ним, из-за ограждения, с интересом, наблюдает невиданное доселе в этих местах создание. На надзирателя оно было не похоже, да и «надзирало» пристальным взглядом исключительно за изобретателем. Внешние параметры указывали на то, что создание это из ряда позвоночных и, возможно, разумных. В этот раз оно просто стояло и неотрывно смотрело на взлохмаченного задумчивого человека. Через несколько прогулок наблюдающее существо заговорило с ним на своём языке, который изобретатель уже научился достаточно понимать.
