Андрей Белянин - Казак в Аду
На самом деле каждому язычнику, как бы он ни был грешен, даётся одно мгновение для того, чтобы узреть существование Господа. И открыть глаза, ужаснувшись самому себе…
Бывает, что после этого человек вновь и вновь сам будет бросаться в смрадную пасть нави в несбыточной надежде узреть и поверить ещё раз… Но второго явления не бывает. Наутро проявятся лишь рубленые черты деревянных идолов, кровь и жир на их равнодушных лицах, вечность страха и умирания, бесконечно, без возврата и перерождения. Навьи зубы не выпускают законную добычу…
Казак и еврейка уходили на рассвете, за час до гипотетического пения не существующих здесь петухов. Двигаться в черноту леса они не рискнули, сплавляться по реке было не на чем, идти вдоль берега проблемно, во-первых, из-за камыша, во-вторых, чёрная река всё равно уводила в лес. Поэтому, образно выражаясь, героическая парочка пошла туда, откуда вышла. То есть в пещерный проём… Их никто не преследовал, уцелевшие за ночь язычники, лишившись духовного главы общины, вели себя тихо и на свежий воздух носу не высовывали…
Сначала шли молча. Угадайте, кто начал разговор первым?
– Ваня, давно хотела спросить, наверное, уже минут пять, но терпела через не могу, как героическая казачка, пока муж в балканском походе…
– Короче можешь?
– Могу, но оно скучно, – честно покаялась Рахиль. – Мы так уверенно шлёпаем куда-то в полной темноте, шо я таки подозреваю у вас в роду наличие знатных спелеологов или, на худой конец, кротов промышленного масштаба. А выход будет?
– Я иду, положившись на волю Божию.
– Ой, я вас умоляю! Этот наивный казак находится в Аду, ведёт меня по не освещенной лампочками пещере, сам не зная куда, и надеется на помощь того, кто конкретно обозначил невозможность своего участия в самом начале?!
– Не богохульствуй!
– Ваня, а может, вы просто похотели затащить меня, где вам потемнее, откуда я знаю…
– Не богохульствуй, кому говор…
Бум!
Звук был глухой только лишь потому, что в голове ретивого подъесаула ещё сохранились мозги. Будь она совсем пустой, звук был бы полнее и ярче, а ехидные реплики умненькой еврейки продолжались на полтора абзаца больше. Ушибленный астраханский казак, лихо приложившийся лбом, вынужденно признал, что впереди тупик.
Обратно шли уже слегка напряженно и аккуратно нащупывая шашкой дорогу, на манер палочки слепого. Примерно через полчаса блужданий иудейка плюхнулась на тёплую землю и наконец-то высказала решительное «ша!» В том плане, что наболело, осточертело и не пошло бы оно всё в задницу, потому как заблудились! Иван не стал спорить, жизнь дороже…
– Вы знаете, я таки была намерена ругаться. А теперь не хочу. Нет настроения, есть… грусть… почти тоска… И вы на меня молчите, как на врага родины…
Действительно, если ещё минутой назад бывший филолог не раскрывал рта исключительно из нежелания нарываться, то теперь его сердце словно сжала в мягких лапках неизъяснимая печаль. Даже нет, хуже… Печаль в большинстве случаев имеет светлый оттенок, а здесь имело место полное и бесповоротное разочарование – всем и вся!
– Рахиль, мне плохо…
– Ванечка, мне тоже…
– Ты не понимаешь, мне действительно очень хреново! Прости за грубость… Хотя можешь и не прощать, это неважно… Ничего уже неважно… всё потеряно, всё рухнуло, всё бессмысленно и пусто…
– Да, да, как вы правы! И на мне тоже… Утерян самый смысл бытия! Ради чего?! Мы стока пережили, вы мёрзли, я голодала, кругом кровь и недопонимание глухих душ… Даже мама меня не слышит. Какая тоска-а…
– Поплачем вместе?
– Таки да!
И, может быть, впервые за все их головокружительные приключения два любящих сердца с искренними слезами бросились в объятия друг другу! Раздался впечатляющий удар лбов, и осветили на мгновение брызнувшие искры обиженные лица Ивана и Рахили.
– Таки ещё одно разочарование… кому тут нужна эта наша любовь, когда у меня от неё синяки по всему телу? Скока я могу болеть девичьей душой по вам, а оно зря, вы – не еврей, не обрезаны, и мне не светит белое платье на свадьбе в ресторане «Цимес» под «Семь сорок» от Киркорова…
– Именно! И мне не светит…
– Шо, белое платье? И вам?!
– Свадьба, дура! Кому мы такие, несостоявшиеся, нужны…Всё зря, всё впустую, надежды нет, нет даже лучика в небе, потому что и самого неба нет, мы заживо погребены в бездонном чреве Ада…
– Брошенные, одинокие, никем не востребованные… Ой! – Последнее восклицание вырвалось у всхлипывающей израильтянки, когда на противоположной стене вдруг радостно вспыхнули знакомые оранжевые глаза!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
О том, что, как это ни странно, но твёрже всего придерживается буквы закона именно Сатана. Он исполняет все обещания! Только подпишите…
– Мне вы нужны всегда, – проникновенно заявил бархатный голос нечистого. – Драгоценнейшая наша госпожа Файнзильберминц и проклятый казак Кочуев, я неимоверно счастлив, что вы всё-таки вкусили этого полузабытого греха, именуемого унынием. А ведь какой славный это грех, если вдуматься, пальчики оближешь! Бич всех думающих людей современности! После гордыни, конечно, ей вообще конкурентов нет… Итак, предлагаю не тратить время даром, а быстренько и по-деловому оформить все бумаги. Возражений нет?
– А таки в чём смысл? Шо изменится? Шо-то кому-то и каким местом станет лучше? Ай, шо-то я вам не верю, в последнее время нас стока раз бесстыже кидали, ужас, просто ужас…
– Вы не в церкви, вас не обманут! – дословно цитируя крылатую фразу великого комбинатора, возвестил голос. Оранжевый свет глаз стал ещё ярче, и на круглые колени девушки сухо упал желтоватый лист пергамента. – Договор типовой, стандартный, на те же семь лет, что и у вашего друга. С вас подпись, с нас – гарантированное возвращение вам обоим интереса к жизни!
– А оно нам надо? – попробовала вновь разрыдаться Рахиль, и голос сменил тактику:
– А ну, цыц! Подписывай, живо! Разболтались тут у меня…
Испуганная еврейка быстренько похлопала себя по карманам на предмет гелевой авторучки, не нашла, пошарила по безучастно плачущему подъесаулу, у него, естественно, не нашлось тоже, и жалобно пискнула:
– Таки и рада бы, но нечем! А шо, оно уже не кровью?
– Чернила надёжнее, документ всё-таки… – мрачно буркнул нечистый дух. – Ну и грешники пошли, на вид приличные люди, а у самих долбаной ручки нет… Нищета! Сидеть здесь, не дрыгаться, ждать! Я буду через две минуты…
Пылающие оранжевые глаза исчезли. Всё вновь погрузилось во тьму. Нашим героям уже не о чем было говорить, нечего терять и не за что бороться. Уныние захватило их души, обволокло равнодушием и ленью, как любят в таких случаях писать титулованные фантасты: «Да, сейчас всё плохо, но будет ещё хуже!»
По сути, быть пророком чёрных вестей – штука всегда необременительная… Во-первых, ругая всё подряд, гарантированно прослывёшь умным. Увы, такова человеческая психология, художник всегда не от мира сего, а вот его критик – человек холодного ума, и уж он-то знает, куда и зачем зарыли собаку! Наверное, поэтому от «знатоков» так этой собачатиной и пахнет…
А во-вторых, несбывшееся чёрное предсказание мы, добрые и простые, всегда готовы простить с большим облегчением, чем несбывшееся хорошее. Осколки разбитых надежд ранят души, а непроизошедшее (хотя и обещанное!) зло забывается с улыбкой. Мы ведь всё равно знаем, что рано или поздно плохое наступит. Нас об этом регулярно предупреждают. Вот так и живём в вечном ожидании тьмы, постепенно отучаясь радоваться даже искоркам света…
– Искорка, – тихо пробормотал отревевшийся подъесаул.
– И шо с того нам? Он таки обещал вернуться с авторучкой…
– Почему одна? У него же два глаза…
– Один зажмурил, для прикола, – непонятно с чего вывела логическую цепочку шибко умная еврейская девочка.
Искорка света приближалась, в воздухе поплыл непонятный, но приятный аромат дымка…
– Миллавеллор?!
Укурённый эльф беззастенчиво втиснулся между разнюнившимися влюблёнными и по-отечески обнял их за плечи:
– Я искал вас, дети мои! А с чего это мы такие грустные?
Казак и еврейка дружно уткнулись в его узкую грудь, в очередной раз едва не треснувшись лбами…
– Рахиль Файнзильберминц, девочка моя, чем этот неотёсанный мужлан вызвал твои хрустальные слёзки?! Иван Кочуев, друг мой, каких гадостей эта скоропалительная глупышка наговорила вам на этот раз?! Поцелуйтесь же и простите друг друга! Ибо как сказал блаженнопросвещённый Сяо Дуньпу: «Пламя свечи можно разделить пальцем. Но ненадолго. Ибо боль-но-о-о…»
Рахиль хихикнула первой. Вид умудрённого высшими откровениями китайского монаха, добровольно сующего палец в свечку, показался ей чем-то забавным. А может, значение имел тот самый сладковатый дым, который шёл от таинственной самокрутки седого бродяги…
