Валерий Алексеев - Открытый урок (сборник)
— Вы полагаете? — машинально спросил я и вошел в нашу комнату.
— Ну наконец-то! — сказала мне Лариска, выходя из «дамской зоны». Я понял, что она отлично слышала мои звонки, но в ее положении было разумнее не суетиться. — Горе ты мое. Не мог выбрать лучшего места, чем стоять у входа в метро?
— Да, да, Сереженька, — подала голос из-за ширмы «та еще подруга» Лена. — Мы все тебя засекли и теперь ждем твоих объяснений.
«Та еще подруга» была единственной, кто, кроме Лариски, обратил внимание на мой приход. Тут только я по достоинству оценил преимущества деления на «зоны». Гостиная зона была пуста. В мужской зоне неутомимый Анатолий нейтрализовал «просто хорошую девку» Вику, которая на сей раз явилась, как я понял, одна, и с помощью двух мужей, Тамаркиного и Ленкиного, вел острый социологический диспут, говоря преимущественно открытым текстом, что Вика время от времени констатировала. Интимная же зона была занята «просто несчастной бабой», которая оживленно беседовала с незнакомым мне пожилым человеком цыганской наружности по имени Ги-ви (что я узнал только тогда, когда все гости уже разошлись).
А возле трюмо, в дамской зоне, вполголоса разговаривали и пересмеивались «роковая подруга» Маринка и «близкая подруга» Тамарка: обе они, по разным, конечно, причинам, мое появление игнорировали. Маринка — потому, что считала меня «тупиковой личностью», Тамарка — из солидарности с моей женой.
Верхний свет в комнате был погашен, горели только зональные бра и светильники.
— Видишь ли, Лена, — сказал я, перебросив плащ через ближайшую ширму, — видишь ли, Лена, я уже далеко не в том возрасте, когда прячутся по подъездам. Кроме того, от вас мне нечего скрывать.
— Бедная Лариска, — со вздохом произнесла «та еще подруга» и, подойдя к моей жене, обняла ее за плечи. Мы с Лариской переглянулись, и, убедившись, что никакого напряжения нет, я обеспечил себя вином, бутербродом трапециевидной формы и со всем этим направился в мужскую зону.
Анатолий работал на телевидении, вел какой-то там конкурс или викторину типа «Эй, ухнем» и, я думаю, тайно гордился тем, что его в лицо знают добрые пятьдесят миллионов человек. Это не мешало ему, однако, издеваться над своими, как он выражался, «клиентами», над их стремлением при каждом удобном случае «сунуться в камеру» и помахать рукой мамочке, папочке, любимой девушке, просто всем людям доброй воли.
Любимой темой Анатолия были «ляпы», якобы возникающие на каждой передаче: один клиент, возомнив, махнул рукой на отрепетированный сценарий, пошел в импровизацию, и треть передачи превратилась в «студень», другой сбрил усы, которые были на нем неделю назад, когда записывалась первая половина программы, и это обнаружилось после окончательного монтажа… Или еще так: на глазах миллионов клиент переходит из одной комнаты в другую и появляется там в совершенно ином костюме и со ссадиной на щеке, да еще отчетливо прихрамывает. Не объяснишь же всем и каждому, что за секунду экранного времени произошло ЧП: товарищ зацепился за провод, упал, опрокинул декорацию, порвал штаны, съездил домой, переоделся и вернулся в полной уверенности, что готов для продолжения передачи.
Я убежден был, что Анатолий нахально врет: ничего подобного там у него на ТВ не случалось, а случались другие, значительно более забавные вещи, но оценить их прелесть мог только тот, кому не надо ничего объяснять. Ложь с объяснениями невыносима, Анатолий мог этого и не понимать, но чутьем улавливал, и потому рассказывал лишь такие байки, которых от него ждали.
Но сегодня Анатолию не выпало возможности блеснуть своим профессиональным цинизмом: Вика упрямо тащила его в дебри социологического диспута, и к моменту моего появления Анатолий уже изрядно притомился.
— Слушай, — сказал он мне жалобно, — чего от меня хочет эта женщина? Зачем вы ее на меня натравили? Она требует, чтобы я ушел с телевидения…
— …которое ты так презираешь, — осуждающе добавила Вика.
— Ну презираю, и что? В конце концов, каждый хочет хоть раз в жизни выйти на голубой экран. Это общественная потребность, и я на нее работаю.
— Во-первых, далеко не каждый, — сухо сказала Вика. — Я, например…
— Ох, Вика, врешь, — перебил ее я. — Кстати, Анатолий, тебе не нужна напарница, которая великолепно владеет собой?
Все засмеялись.
— Вы грубое неумное мужичье, — сказала нам «просто хорошая девка» и с независимым видом покинула мужскую половину.
— Ну как там твой электронный спрут? — спросил меня Ленкин муж, который по вполне естественным причинам меня недолюбливал. — Далеко протянул свои щупальца?
— Во всяком случае, переводчики скоро начнут вымирать, — ответил я, помня о том, что этот человек монополизировал перевод Сименона. Язык он, конечно, знал в совершенстве, этого у него нельзя было отнять. — Особенно те, которые поставляют нам зарубежные детективы.
— Это еще почему?
— Да потому, что словарь детективов достаточно ограничен, и машина переводит их прямо с листа, без какой-либо предварительной обработки. Вообще на детективах мы обкатываем машинную логику.
— Да, приятель, — насмешливо сказал Анатолий, — плохи твои дела.
— Не беда, перебьемся, — проговорил со значением Ленкин муж, пристально глядя мне в лицо. — Лучше уметь, чем иметь.
Я не ответил на этот, неуклюжий выпад. Я молча поднял свой фужер, отхлебнул из него и начал заедать вино бутербродом. Чувствовал я себя, надо сказать, прескверно. Все лицо у меня горело, глаза слезились, как будто я полдня простоял на пыльном ветру. И не то что пить и есть, мне дышать не хотелось, честное слово.
— А это… как его, — Тамаркин муж, бывший спортсмен, ныне просто толстяк, заворочался в своем кресле, — а сама машина может сочинять детективы?
— Может, — не моргнув глазом ответил я.
— На всех языках? — простодушно удивился толстяк.
— Нет, пока только на ФОРТРАНЕ. Советую всем, пока не поздно, начать изучать ФОРТРАН. Язык будущего, можете мне поверить. Во всех приличных домах теперь принято говорить на ФОРТРАНЕ.
— Это что, вроде эсперанто? — спросил Анатолий.
Я молча кивнул, энергично жуя. ФОРТРАН похож на эсперанто не больше, чем полупроводник на жужелицу. ФОРТРАН — это математический язык высокого уровня, и говорить на нем так же сложно, как, скажем, испускать гамма-лучи. В данной компании вряд ли кто мог оценить мою шутку по достоинству, и я наслаждался ею в одиночестве, продолжая прихлебывать вино.
— Да, черт возьми, — сказал Анатолий, — завидую я тебе. Мужскую ты выбрал работу…
— Любая работа может быть мужской, — вмешалась Маринка, которая, оказывается, давно уже стояла у ширмы за моей спиной, прислушиваясь к нашему разговору, — если она по-мужски делается. Кстати, Сережа, — если память меня не подводит, «роковая подруга» назвала меня по имени впервые, — кстати, Сережа, эта девушка, с которой ты так оживленно беседовал, она что, большое у вас начальство?
— Да нет, не сказал бы, — ответил я уклончиво. — А в чем дело?
— Так мне показалось, — безразлично проговорила Маринка, — уж очень сурово она тебя отчитывала. Как провинившегося мальчишку. Не всякий мужчина стерпел бы такой менторский тон.
Все было понятно: «роковая подруга» решила, что мой авторитет на сегодня неоправданно вырос, и, поскольку, это противоречило ее видению мира, Маринка вносила в разговор свои коррективы. «Роковой подруге» нужно было, чтобы все женщины вокруг нее были несчастны, мужчины жалки, и чтобы только она одна блистала своим собственным, неотраженным светом. До сих пор ей никто не мешал, а Лариска даже непроизвольно на это работала, но сегодня в «дамской зоне», видимо, слишком много говорили обо мне, и «роковая подруга» почувствовала себя глубоко уязвленной.
— Скорее так, — возразил я. — Не от всякой женщины можно стерпеть такой менторский тон.
— Н-да? — произнесла Маринка, и я понял, что она не нашлась, как ответить.
— Мне кажется, — выступила вперед «близкая подруга» Тамара, — что Сережа находится на пороге какого-то важного решения.
— Мне самому так кажется, — честно признался я.
— Может быть, Сережа все-таки приоткроет завесу таинственности? — спросила «та еще подруга» Лена, подойдя в обнимку с моей Лариской. — Ну, хоть чуть-чуть?
— Смотрите-ка, да это женское наступление! — засмеялся Анатолий. — Ну, Серега, держись.
— А что? — спросила Лена. — Что тут такого странного? В конце концов, мы все здесь близкие подруги и имеем право знать, что происходит.
— Тебе, конечно, больше всех надо, — сказал ее муж, встал и вышел из комнаты.
Я посмотрел на Лариску: подстроено? Она чуть-чуть улыбнулась и молча покачала головой.
