Андрей Синицын - Новые мифы мегаполиса (Антология)
Освобождение!
Джер рванулся прочь — из кухни, из квартиры; ткнул в кнопку лифта и, не дожидаясь железной коробки, слетел вниз по лестнице, сматывая с себя пролет за пролетом, как бинт с внезапно здорового тела.
Он остался под козырьком подъезда, и жадно нюхал дождь, и жадно смотрел, как рушатся сверху косые полотнища воды. Мгновенно возникшие лужи словно кипели, прошитые пулеметными очередями дождя. Почти нехотя Джер вынул из кармана маркер и провел на двери наискось несколько параллельных пунктирных линий — как пару строк в блокноте, просто чтоб не забыть. Его не влекло рисовать: непривычное чувство, но Джер принял его как данность. Почти не глядя, он поставил свой тэг — «G», «e», «R», звездочка-запятая в зените…
ДОЖДЬ!
Джер хотел видеть его, воспринимать, понимать; раствориться в понимании. Он мог бы говорить с дождем — но предпочел слушать.
И он услышал все, что хотел сказать ему дождь. А потом дождь попрощался — и Джер услышал, как он уходит. Увидел, как редеет водяной занавес, как струи превращаются в отдельные капли. Вспышки молний стали реже. Грохот грома превратился в ворчание. Гроза уползла дальше.
Холодок шевельнул волосы Джера. Кто-то следил за ним из подъезда.
Но дождь выпустил его из ловушки, вывел под небо!
Под прицелом недоброго взгляда Джер медленно вышел из-под козырька, постоял минутку как ни в чем не бывало — и бросился бежать, расплескивая лужи.
Джер замерз.
Кроссовки его промокли насквозь, куртка отсырела. Он не хотел возвращаться в клетку квартиры, но вернулся бы — если бы помнил как. Но убегал он не разбирая дороги и теперь понятия не имел, где находится.
Нет, не так.
Он сам, разумеется, пребывал в центре мира — как всегда.
Но вот где по отношению к центру мира находится покинутый им дом, Джер не знал.
Он свернул наудачу в кривую узкую улочку, и она вывела его на нелепую пятиугольную площадь, причем пятый угол был вогнутым. Оказалось, правда, что площадь родилась на свет нормальной, худо-бедно прямоугольной, и лишь потом злая судьба в лице городских властей отгородила ее кусок громоздким бетонным забором. Видимо, там крылись от глаз и особенно ног граждан долгосрочные раскопки. В нескольких местах забор был расписан граффити. Шлепая по лужам, Джер подошел поближе.
И даже топнул кроссовкой с досады, что обманулся. Тот, кто здесь пачкал бетон, не умел ничего. У него просто был баллончик с краской и свободное время. Кривенькие буквы складывались в убогие тэги и не украшали забор, а делали его еще хуже — хотя, казалось бы, некуда.
Мир был несправедлив и отвратителен. У Джера даже защипало в носу и навернулись слезы. Но он зачем-то медленно двинулся вдоль забора, исчерканного и запачканного без зазрения смысла, — словно исполнял тяжкий долг.
Забор сворачивал. Обогнув непрямой угол, Джер замер.
Здесь побывал совсем другой граффер.
Уверенная, умелая рука расчертила бетон красными и серебристыми линиями так, что плоскость не только обрела перспективу — если смотреть в нужную точку, казалось, ты летишь в четвертое измерение. А Джер умел смотреть! Он замер, впитывая всё — головоломное построение пространства, обдуманную скупость цветов, особую плавность кривых. Стиль рисунка настолько походил на его собственный, что Джер на мгновение поверил… но нет, невозможно, не бывает!
Незнакомый художник знал что-то, о чем Джер пока не задумывался, он был на шаг впереди… и Джер остро, мучительно захотел увидеть его — встретиться взглядами, и тогда…
Он поискал глазами тэг — но там, где он сам поставил бы подпись, было лишь густо замазанное пятно. Странное совпадение. Кодекс граффера не велит рисовать поверх чужого, а уж замазать чей-то тэг — худшее из оскорблений. Значит, мастер сам пожелал остаться без имени? Сначала он подписался, потом передумал… Странно вдвойне.
Кто-то оттолкнул Джера, решительно и грубо — он едва удержался на ногах.
Человек с бледным безумным лицом шагнул к забору, держа в вытянутой руке баллончик. Черная краска, шипя, вырвалась из нажатого кэпа, бичом хлестнула по красно-серебряному лабиринту, оставила черный след — словно рубец, осквернивший его совершенство. Следующий рубец лег на первый крест-накрест. Джер зарычал и бросился на врага. Маньяк, тщедушный и хлипкий на вид, оказался упорным. Джер врезался в него — но не сбил, попытался выкрутить руки — но тот вывернулся и продолжал расчетливо полосовать рисунок черным. Джер повис у него на плечах, замкнул захват под подбородком, рванул. Баллончик в руке безумца наконец захлебнулся. Противники упали.
Они дрались молча, ожесточенно, неумело — катались по лужам, и каждый пытался прижать противника к асфальту, взять верх. Вдруг незнакомец прекратил сопротивляться, стал как ватная кукла. Джер тотчас оказался сверху, придавил коленом живот врага, глянул на него сверху вниз, хрипло дыша.
Человек лежал, со спокойной улыбкой глядя в ночное небо. Только дыхание его тоже было тяжелым после возни.
— Послушай, — хрипло сказал Джер. — Зачем…
Незнакомец посмотрел на него. Просто перевел взгляд.
И перестал быть незнакомцем.
На Джера смотрел Джер.
В глазах лежащего навзничь Джера отражалась чернота неба. Пустота вселенной. Отражалось ничто.
— Уходи, — сказал он спокойным безжизненным голосом.
Джер встал. Машинально вытер руки о мокрые, грязные джинсы. Попятился от лежащего.
— Нет ничего, — сказал тот, не делая попытки встать. — Ничего нет, пойми. И пусть будет ничто.
Джер прижал грязные кулаки к вискам. Там нарастала боль.
— Уходи, — тихо повторил лежащий. — Или убей меня. Сначала убей, потом уходи.
Держась за забор, Джер сделал несколько шагов назад, не сводя глаз с безумца. С себя. Остановился и с трудом оторвал взгляд — как будто струна лопнула.
— Нет! — громко сказал он, сам не зная, чему возражает. — Нет!
Волосы на затылке его стояли дыбом.
Джер пошел прочь, сначала медленно, затем все быстрее; спотыкаясь на негнущихся чужих ногах — потому что силы уходили на то, чтобы не обернуться, ни в коем случае не обернуться…
Теперь он знал, кто смотрит ему в спину из темноты.
Он сам.
Андрей съел остатки леденцов, но черта с два это помогло. Горло болело всерьез. Однако заходить в аптеку за чем-то посущественней было некогда.
Его познабливало, скулы неприятно горели, голова была тяжелой и пустой одновременно. Кашляя, Андрей натянул теплый колючий свитер. Вольно же Джеру по лужам шляться, злобно подумал он. А я теперь должен лечить его простуду. Или это от аэрозоля, которым Джер надышался во время нелепой драки, першит теперь в горле? Бред, как ни поверни.
Ночные события казались ему невозможно далекими, как будто он, переплыв реку, смотрел на прежний, оставленный берег поверх широкой полосы темных вод.
Андрей с трудом дождался лифта. Пованивающая мочой коробка ползла вниз еле-еле, болезненно дергаясь и словно цепляясь за этажи. Почему он не спустился пешком? Андрей не знал.
Он чувствовал себя странно чужим самому себе, как будто потерял связь между собственными причинами и следствиями — и теперь не знал, чего от себя ждать. Простуда, какой-нибудь вирус были тому виной? Или джер? Андрей упрямо надеялся, что простуда. Но в душе инородным телом, как косточка в горле, застрял царапучий страх.
Третий джер оказался совсем не таким, как первые два. Что-то с Джером, как видно, произошло между той точкой времени, когда была снята вторая маска, и той, когда снимали третью. Что? Теперь никто не узнает. Но художник-дитя, беззаботный творец, превратился в пугливого параноика.
Ну, еще не вполне. Это лишь шаг на край того водоворота безумия, куда, видимо, затянет Джера, а четвертая-пятая маски зафиксируют его уход. И растиражируют. Андрей вспомнил жуткий, пустой взгляд того джернутого, с которым он дрался в ночи. Встреча с самим собой, кошмар из кошмаров. Изначального Джера хотя бы он сам во плоти не подстерегал на улицах.
Но отчего-то ведь он…
Андрей запретил себе додумывать мысль. Запретил вспоминать. Запретил себе думать вообще.
Надо было спешить. Надо было предупредить Сью, удержать, не пустить в третий джер. Запереть в квартире, отобрать капсулы, выбросить их вон… Остаться с ней, обнять, не уходить никуда и никогда, пережить ломку вместе. Уйти в себя, друг в друга, загородить ее собой — от джера, от мира, потеряться в ней самому…
Андрей споткнулся на ровном месте. Размахивая руками, пробежал несколько шагов, впечатался пятернями в капот незнакомой поставленной посреди двора машины. Нечеловечески взвыла сигнализация. Охая и прихрамывая, Андрей заспешил прочь. Электронные бесы выли и улюлюкали ему вдогонку, словно подгоняли.
А он опаздывал.
Чувство опоздания появилось внутри, ничем не оправданное, и крепло с каждым шагом. Андрей все убыстрял шаг и наконец сорвался на бег, тяжелую трусцу нездорового человека. Он завернул за угол — и одновременно с ним из-за другого угла вывернула идущая в нужную сторону маршрутка, притормозила. Андрей влез внутрь, плюхнулся на неудобное сиденье, передал за проезд — и запоздало сообразил, что маршрутка ему не нужна, а нужно было ловить машину… но выходить было уже как-то нескладно. Маршрутка везла его в сторону дома Сью, тормозя на остановках и по требованию, задерживаясь подолгу перед светофорами, а Андрею, впавшему в оцепенение, казалось, что он не приближается к цели, а удаляется — словно бежит вниз по везущему вверх эскалатору, а поезд внизу на платформе уже закрыл двери и вот-вот тронется…
