Виктория Князева - Медное царство
Ваню ввели в просторную залу и бросили на ковер перед лестницей из розового мрамора. Поднималась она вверх метра на два и заканчивалась широкой площадкой, окруженной колоннами. Посреди площадки, под пурпурным балдахином, высился роскошный медный трон, весь покрытый странными письменами и знаками. Два огромных медных зверя непонятной породы поддерживали трон справа и слева, в огромные их глазницы были вделаны изумруды, а когти были вырезаны из янтаря. На троне сидел человек непомерного роста, плечистый, могучий, с окладистой рыжей бородой. Ваня сообразил, что это и есть царь Елисей, хотел поклониться, даже вскочил, но тут один из стражников с такой силой толкнул его в спину, что Ваня снова повалился на пол. Елисей сделал знак слугам, и те, не поворачиваясь спиной, шустро попятились и скрылись за огромными дверями. Ваня остался один на один с царем. Воцарилось молчание. Иван не смел подняться, а Елисей лениво рассматривал его с ног до головы.
— Тебя как звать‑то? — наконец спросил царь.
— Иваном, — еле слышно шепнул Ваня.
— Иваном, значит, — усмехнулся царь. — Чай, Сверегана‑царя сынок?
— Нет…
— Ну нет так нет, — согласился Елисей, — я уж было, грешным делом, подумал, что ко мне в зятья царский сын набивается. Не люблю я их…
Елисей развел руками, пожевал губами и, крякнув, спустился по лестнице к Ивану. Тронул за плечи и одним рывком поставил на ноги.
— Дай хоть я, — он отряхнул Ванину рубаху, — посмотрю на тебя, что ли. Ишь ты какой… а все туда же. Нет, что ни говори, дюже у меня дочка дурная, если себе никого получше не нашла. Ну да ладно, мое дело — сторона.
Елисей помолчал, потом хлопнул в ладоши:
— Эй, там, где пропали?
В зал вбежал запыхавшийся человек в красном кафтане.
— Чего изволите, государь?
— Чего изволю, говоришь? — Царь разгладил рукой бороду. — Да всего помаленьку. На стол, что ли, собирай — чаю там, квасу. Водочки можно. — Он посмотрел на Ваню: — Водку‑то пьешь?
— Пью, — обреченно кивнул тот, решив про себя, что лучше с царем не спорить.
— Ну вот, — повеселел Елисей, — значит, мы сейчас с тобой того… А то, знаешь, скука такая, царю и выпить не с кем. Придворные — те с одного запаха пьянеют, а кто покрепче, так тот мое царство за семь верст обходит. Боятся, понимаешь ли. А меня чего бояться? Чай, не волк, не съем, душу не выну.
Принесли два графина с водкой и закуску. Царь Елисей широким жестом разлил водку по деревянным стаканам, ухнул, по‑молодецки опрокинул стакан в горло и налил себе второй.
— Ну, рассказывай, — благодушно покивал он, — как докатился да как решился на такое деяние. А?
Ваня смутился. Елисей выглядел вовсе не таким злодеем, как его описывали, наоборот, казалось даже, что царь не коварный чародей, а добродушный старик, по‑стариковски же говорливый и любопытный. Сам не понимая как, Ваня все как на духу выложил Елисею: и про Светлану‑Светлояру, и про Проводника, и про странное свое путешествие. Когда дело дошло до старшей Яги, царь фыркнул, хватил еще полстакана водки, закусил доброй половиной пирога и протянул:
— Эге… все не уймется, лиса‑плутовка. А только того ей непонятно, что Василена‑краса и сама хороша была: даром что снегурка, но до того баба чумная да въедливая, не приведи лешак! Да, впрочем, — он строго посмотрел на Ваню, — не твоего это ума дело, все, что было, прошло да быльем поросло. Ты давай дело сказывай. Любишь, говоришь, дочку‑голубку мою?
— Люблю, — прошептал Иван.
— А раз любишь и ради такой своей любови готов на подвиг пойти — так слушай же. Даром я тебе девку не отдам, хоть и постылая, все‑таки родная кровь, не мужичка, поди, царская дочка. А вот сослужи‑ка ты мне, Ванюшка, службу.
Тут царь Елисей вздохнул, поставил локти на стол и подпер руками могучую голову. Помолчал и начал рассказ:
— За семью морями, за семью горами, в Серебряном царстве, лунном государстве, у царя Далмата есть чудная птица‑огнецветка. Жаром пышет, огнем дышит, перьями горит, только что не говорит. Сидит та птица на осиновой ветке в серебряной клетке. Добудешь огнецветку — твое счастье, отдам тебе Светлояру. А не добудешь — пеняй на себя, в темнице девку сгною, не посмотрю, что дочь родная. А тебя, — тут Елисей поднялся во весь рост и в один миг утратил все былое благодушие, — на дне моря достану и на высоком суку вздерну!
Ваня похолодел. Стоял перед ним не добрый дедушка Елисей, стоял перед ним могучий чародей, от одного имени которого дрожали сильные мира сего, падали на колени богатырские кони и даже вольные птицы замирали на лету. Стоял Елисей, посматривал на Ваню колдовскими своими очами, поглаживал бороду и все чему‑то усмехался.
— Я… да, — Ваня собрался с духом, — ваше царское величие… величество… Короче говоря, не извольте беспокоиться, достану.
Иван говорил, убеждал в чем‑то царя и сам себе не верил, хотелось ему закрыть рот обеими руками и бежать прочь из страшного дворца. Вот. только Светлояра не давала покоя, все вставала в памяти, все улыбалась загадочно.
— Ну а раз достанешь — значит, и беспокоиться не о чем. Так и порешим: тебе — Светлояра‑царевна, мне — огнецветка. Эй, там! — Царь снова хлопнул в ладоши. — Где вы запропали? Убирайте со стола, готовьте царю постель да гостя в особую светелку отведите!
Вбежал красный кафтан, поклонился царю в пояс и занялся столом. Царь, снова подобревший, махнул Ване рукой:
— Ты, Иванушка, не печалься да раньше времени не горюй, утро вечера мудренее. Пока спи‑отдыхай, а уж с утра, солнышку поклонившись да благословения моего спросивши, — в путь‑дороженьку снаряжайся. И смотри, помни о моих словах: добудешь птицу — отдам Светлояру в жены, а не добудешь…
Елисей не договорил, зевнул и степенным шагом пошел из залы куда‑то во внутренние палаты. А Ваню бережно подхватили под руки два могучих молодца в платьях из зеленого бархата с частыми узорами, подхватили и повели в отведенную ему светелку.
— Постель твоя, — делано улыбаясь, пробасили хором оба, — вода для умывания, рушник чистый. Если в баню захочется или там до ветру — мы тут рядом, покажем, что да как.
С этими словами царевы слуги откланялись и вышли вон. Ваня остался один. Сел на краешек кровати, посидел немного, подумал. В голову лезла какая‑то ерунда, мысли путались, наскакивали одна на другую. Вот только Светлана сейчас вырисовывалась четче некуда — как живая, вставала перед Ваниным внутренним взором, улыбалась, манила, звала.
Иван встал и пару раз прошелся по комнате до окна и обратно. Окно стоило того, чтобы обратить на него особое внимание — было оно в резной раме, начиналось чуть ли не у самого пола, сужалось кверху и, несмотря на летнюю пору, все было покрыто ледяными узорами. Чуть присмотревшись, Ваня понял, что это были искусные рисунки, нанесенные белой и голубой красками, и до того тонкая работа, что изумление брало.
На стене же напротив кровати висели картины, изображавшие охоту на медведей, сабли и даже целая шкура какого‑то страшного зверя. Несмотря на когтистые лапы, голову чудища венчали внушительного размера рога, посему с определением породы животного Ваня затруднился. И тут его внимание привлекло совсем другое.
Огромное овальное зеркало на стене отразило Ваню во весь рост, и в первый момент он не поверил, что видит самого себя. А удивляться было чему — за несколько дней, проведенных в другом мире, во внешности Вани произошли разительные перемены. Волосы отросли чуть ли не до плеч, даже не верилось, что еще неделю назад голова Вани не могла похвастаться пышной шевелюрой. Вечный его ершик из волос не пойми какого цвета превратился в густую гриву темно‑медовых кудрей. И на лице вместо двух белесых полосок непонятно как выросли густые темные брови, сросшиеся на переносице.
Да и сам Ваня преобразился до неузнаваемости. Грудная клетка расширилась чуть ли не вдвое, он сильно раздался в плечах, будто и ростом стал повыше. Ваня попрыгал на носках — правда, что ли, выше? Убедился, что рост остался неизменным, и слегка погрустнел. Уж лучше бы волосы покороче, зато росточку бы прибавить.
Замечтавшись, Ваня и сам не заметил, как прошла ночь. Первые птицы пробовали голоса, солнце еще не встало, но алые всполохи зари уже растянулись на востоке. Ложиться уже было бессмысленно, и он просто сидел на краешке кровати, обхватив колени руками. Вдруг раздался тихий стук. Ваня вскочил и огляделся. В окно бился белый лебедь, бился отчаянно, разбивая грудь о твердую слюду, теряя перья и что‑то крича на своем языке. Иван распахнул окно и впустил птицу в комнату. Лебедь сделал величественный круг по светлице, камнем упал на пол и обернулся царевной Велесной.
— Здравствуй, Ванечка!
Ваня крепко схватил ее за руку:
— Ты? Как же я тебе рад! Но как?
— Нет времени рассказывать, Ванечка! Отец мой порешил тебя погубить, с первыми лучами солнца придет за тобой палач!
