Татьяна Устименко - Дочь Господня
Великий понтифик – естественно, прогуливающийся по Риму инкогнито, уже сидел за столом и одобрительно вертел в руках бутылку вермута, когда легкая раздвижная дверь, отделяющая кабинет от общего зала, слегка приоткрылась, пропуская высокую худощавую фигуру старого рыцаря. Телохранители обоих уважаемых синьоров остались снаружи, напряженно вытянувшись по разные стороны двери и настороженно обмениваясь враждебными взглядами. Укромный уголок этого известного кафе, некогда посещаемого Байроном, Стендалем и Вагнером, гарантировал полное уединение, являясь самым подходящим местом для столь тайной и важной встречи. Вернее, являлся бы, если бы в тщательно продуманный и успешно воплощенный план не вкралось одно неприятное и весьма существенное «но». Господину де Пюи, человеку, приверженному давно устаревшим законам благородства и чистосердечия и поэтому страшно далекому от различных современных технических ухищрений, призванных удовлетворить чье-то нездоровое любопытство, и в голову не пришла мысль о необходимости сменить пиджак. Ничуть не догадываясь о хитроумной проделке Андреа, имевшей место в его доме, он прибыл на встречу с папой Бонифацием именно в том самом костюме, в лацкан которого ловкая стригойка умудрилась незаметно и аккуратно воткнуть тонкую иголку электронного жучка. А поэтому сейчас, сидя в салоне своего автомобиля в сотне метров от входа в кафе, Андреа, благодаря проявленной находчивости и предусмотрительности, оказалась третьим, идеально незаметным и неожиданным свидетелем разговора, совершенно не предназначавшегося для ее ушей.
– Заходи, друг мой! – Папа Бонифаций гостеприимно развел ладони, одним приветливым жестом предлагая и великолепно сервированный стол, и мягкие бархатные диваны. – Располагайся, чувствуй себя как дома!
Гонтор де Пюи церемонно поклонился, сдержанно благодаря за выказанную вежливость. Странно, но слово «друг», так легко слетевшее с губ Верховного понтифика, ничуть не отдавало наигранностью или лицемерием. Судьба капризна и непредсказуема. Она совершенно напрасно развела по разные стороны одной крепостной стены двух этих мужчин, по сути удивительно созвучных как в области сложной жизненной философии, так и в части личных идейных убеждений. «Скажи мне, кто твой враг, и я скажу – что есть сам ты», – любил частенько повторять глава католической церкви. И как оказывается, совсем не беспочвенно. Враг, подобный рыцарю де Пюи, сделает честь любому! Хотя, видит Бог, если бы Гонтор не был стригоем, папа с огромным удовольствием назвал бы его своим самым близким и дорогим соратником. Так что произнесенное им приветствие прозвучало вполне искренне, и на самом деле являясь таковым!
– Благодарю! – рыцарь бесшумно опустился на упругие диванные подушки. – Признаюсь, я не ожидал, что потребность в подобной встрече все-таки возникнет! – его седая голова печально качнулась.
Бонифаций понимающе вздохнул:
– Возможно, мы еще сможем изыскать подходящий компромисс и предотвратить грядущее кровопролитие?
На сухом лице рыцаря отразилось сомнение:
– После того, как Андреа узнает все правду, ее будет уже не остановить!
– После того, как Селестина узнает всю правду – и ее будет уже не остановить! – в тон ему ответил Верховный понтифик.
– Дочь Тьмы против Дочери Господней? – скептично вздернул бровь Гонтор де Пюи. – Сестра против сестры? А мы? Неужели мы тоже последуем их примеру и нарушим установленное перемирие?
– Никогда! – возмущенно выкрикнул Бонифаций, призывно протягивая над столом свою холеную ладонь. – Видит Бог, этот мир обошелся нам слишком дорогой ценой. Предлагаю объединить усилия…
– Согласен! – старый альбигоец принял предложенную руку и скрепил договоренность чистосердечным пожатием. – Мир нужно сохранить любой ценой и ни в коем случае не допустить начала новой войны. Только по силам ли это нам, двум старикам?
– «… и наступит смутное время. Воссияет на небосклоне звезда по имени Полынь – предвестница конца света. Разверзнутся хляби небесные, хлынут из Ада исчадия тьмы, а мертвые восстанут из могил. И явятся на землю дети Сатаны в сопровождении демонов своих, не убоясь карающих мечей ангелов смерти. Но выйдет против них Дщерь Господня, зачатая во грехе и несущая наследие падшей крови, но чином архангельским осененная. А в руках у нее будут ключи от Рая и Ада. И никому не ведомо – спасет ли она от гибели Царство Божие и человеческое, или же наоборот – приблизит наступление Апокалипсиса…» – торжественно процитировал папа. – Все во власти Господа, друг мой!
– Аминь! – тихонько и немного виновато закончил стригой.
Большую часть свечей уже потушили, и Круглый зал почти опустел. Вереница ангелов, облаченных в белые ритуальные одежды, неслышно покинула тайное убежище, всего несколько минут назад ставшее безмолвным свидетелем трагических событий, разыгравшихся не без моего посильного участия. Мы торжественно сидели вокруг гранитного куба. Я – растерянная и расстроенная, едва начинавшая осознавать катастрофические последствия произнесенных мной слов, серьезно сосредоточенный Гавриил и отец Ансельм – безмятежный и светло радостный.
Я первой не выдержала затянувшегося молчания.
– Это что же получается, – сипло выдавила я, смущенно отводя глаза, – я только что объявила войну стригоям?
Архангел протестующе громыхнул своими сверкающими доспехами.
– Не казнись понапрасну, Селестина. Ты единственная из всех нас смогла найти нужный, точный и предельно краткий ответ на наглые угрозы стригоя! Он ведь четко дал понять – кровососы не собираются мириться со сложившимся раскладом сил и требуют срочного передела полномочий. А самое страшное то, что они откуда-то узнали о святом Граале, хранящемся в аббатстве, и скорее всего уже не остановятся ни перед чем, а попытаются немедленно захватить древнюю реликвию!
Отец Ансельм коротко кивнул, полностью поддерживая Гавриила.
Я почти физически ощутила, как волосы мои встают дыбом, не выдержав напора закипающих от умственного напряжения мозгов.
– Стоп! – я едва удерживалась от истеричного смеха. – Да вы никак пытаетесь убедить меня в том, что Грааль существует на самом деле?
Гавриил, всегда отличавшийся сдержанностью и немногословием, посмотрел на меня укоризненно, заметно раздосадованный глупым недоверием, но предпочел действие словам, неуловимо быстро нажав на какой-то резной элемент гранитного куба. Верхняя поверхность того, что казалось идеально монолитным и нерушимым, вдруг натужно покачнулась и с легким шорохом отъехала вбок, являя моему взору небольшой тайник, высеченный внутри каменной глыбы. Архангел опустил руку в глубину открывшегося отверстия и извлек на свет Божий небольшой предмет, замотанный в простую холщовую тряпицу. Он молча протянул мне этот загадочный сверток, а я совершенно бездумно приняла его в свои чуть подрагивающие от волнения ладони.
– Сними защитный покров! – с усмешкой приказал Гавриил, видя, что я так и собираюсь сидеть неподвижно, ощущая волны тепла, струящиеся сквозь тряпицу.
Я послушно подчинилась.
Это оказался деревянный кубок, потемневший от времени и выполненный как-то неумело – возможно, второпях. Его внутренняя поверхность отливала странным багряным отсветом, словно бы впитавшимся в неровные стенки. След крови Господней? Я содрогнулась от благоговения. Верила ли я собственным мыслям и чувствам? Возможно, нет, но… Чаша доверчиво лежала в моих слабых ладонях, испуская удивительное тепло, проникающее в каждую клеточку, в каждую частицу напряженного тела. Невероятное спокойствие и умиротворение снизошли на мою душу, наполняя меня верой и пониманием: Грааль – вот он, он и правда существует. По побледневшему, торжественно вытянувшемуся лицу струились тихие слезы просветления… Гавриил вынул Чашу из моих рук и завернул обратно в холст.
– Поняла? – скорее констатировал, чем спросил он.
Я не ответила, но ответа и не требовалось.
Отец Ансельм мягко взял меня за подбородок, заставляя посмотреть прямо ему в глаза. Странно, но сейчас он совсем уже не казался мне тем напыщенным вздорным толстяком, каким неизменно виделся всем монастырским воспитанникам. Суровая морщинка залегла между его требовательно нахмуренных бровей, щеки подобрались, нос заострился. Передо мной внезапно возникло лицо умное, хитрое и в высшей мере серьезное. А я-то всегда относилась к настоятелю с пренебрежением, считая занудой и извращенцем.
– Селестина, – проникновенно произнес настоятель, – пришло время раскрыть тайну твоего предназначения, час истины пробил!
И неожиданно меня охватил безотчетный страх. Холодная волна ужаса разлилась по спине, опоясывая спазмами предчувствия и обреченности. Осознание пришло само. Я внезапно поняла, что все, происходившее со мной ранее, случалось не просто так, а являлось лишь первым признаком чего-то важного и судьбоносного. А учили, воспитывали, готовили меня отнюдь не зря и не без причины. Эти навязчивые образы, возникающие в купели со святой водой, стоило лишь мне склониться над ней, чтобы омочить пальцы после исповеди, – образы странные и непонятные, в которых мне виделись звенящие мечи, чьи-то оскаленные клыки, испачканные в дымящейся крови, карие мужские глаза, опушенные густыми ресницами, и смуглый воин, осененный заревом огненных крыльев… Все это закономерно несло какой-то высший потаенный смысл. И, вероятно, совершенно не случайно мастер Кацуо занимался уроками боевого искусства иайдо именно со мной, и только со мной одной. И не просто так я умела творить боевые молитвы лучше всех своих сокурсников, ничуть не испытывая потребности в помощи личного Ангела-хранителя… Нет, скорее всего, мне уготовили какую-то особую участь, которой я, однако, вовсе не ждала и не желала…
