Сергей Панарин - Сила басурманская
Тандыр-хан сидит на большом помосте, расстеленном на нескольких возах, которые тащат десятки волов. Позади вождя – белый шатер. Впереди, где-то за горизонтом, – Эрэфия, чья судьба уже решена. Хан смотрит раскосыми глазами на качающиеся навершия бунчуков и думает о разном. О странном покровителе, сотканном из тьмы и жара. О глупых городах, что падут пред мощью мангальского войска. О страшном старце Кемульдык-аксакале, дервише дервишей, известном как Карачун. О своем советнике.
Здесь Тандыр-хан с сожалением вздыхает. Печаль его вдвое сильнее обычной. Во-первых, Дон Жу Ан попросил отпустить его в свободный одиночный поход. И вождь дал согласие. Во-вторых, кидайского советника следовало умертвить, как только он выступил из ханского куреня. Но вождь не стал отдавать нужный приказ.
«Размякло мое сердце, – думает Тандыр, теребя одну из рыжих косиц. – Главный поход моей жизни совпадал с ее закатом. Пусть же осень моих лет будет такой же долгой и теплой, как нынешняя».
Снова и снова мысли вождя мангало-тартар возвращаются к Дону Жу: «Хочет побеждать малой кровью, обещает открывать мне врата эрэфских городов без боя. Глупый человек, хоть и мудрец! Стоило ли поднимать тумены ради простой поездки за богатствами, накопленными урусами? Борьба и победа стоят любой добычи. Кидай разжирел на коврах знаний и в цветниках наслаждений. Дон Жу всего лишь сын своего умирающего народа… Хотя, если пара особо укрепленных городов сдадутся без осады, я не стану спорить».
Смеется хан своим мыслям, пьет свежий кумыс, наведывается в белый шатер к любимой жене.
Если уж путешествовать, то первым классом.
* * *Утреннее солнце оживляло красные стены княжьего городища. Братья снова сидели в седлах, а Колобок устроился рядом с Егором. Ефрейтор Емеля еле-еле, но сам забрался на тяжеловоза.
В воротах стоял похмельный Неслух-летописец и махал богатырям вслед:
– Будете в Мозгве – заходите!
На вчерашнем пиру Иван поворчал: дескать, негоже обманывать богатырей, потом соврал князю, что поищет Карачуну другую занятную вещицу, раз ключа нет, и отправился спать. Егор-то вообще к столу не пошел – здоровье.
Посмотрев на ярмарку, раскинувшуюся на всю Алую площадь, Хлеборобот принялся канючить:
– А давайте на прощание по рядам пробежимся! Ну, пожалуйста!
Куда деваться? Спешились, повели коней.
Мелькали товары, наряды, лица. Бешеная смесь запахов кружила голову, а через миг отрезвляла. Крики зазывал, брань обсчитанных, ор торгующихся слились в бесконечное «А-а-а-о-о-о-ы-ы-ы!». В такой толпе держи ухо востро.
Внимание близнецов привлек вихрастый парень с лотком на шее. Торговец был в меру высок, статен и симпатичен лицом. Девкам симпатичен, естественно. Иван не обошел вниманием ум и хитрецу в глазах, а Егор отметил взглядом опытного борца, что парняга ловок в драке. Движения, обманчивая неуклюжесть… Впрочем, лоточник мог ломать комедию, если был вором.
– Бусы, бусы! Налетай, бородаты! Налетай, кто безусы! Подари девке, подари жене! Не будет чаять души в тебе! – выкрикивал парень, шагая по ярмарке. – Кольца да перстни! От жадности не тресни! Не нравится? Так и ладно! Два купишь, третий бесплатно!
Тут он столкнулся с каким-то не особо богатым коренастым купцом, и Егор увидел, как ловкие руки, скрытые лотком, срезали с пояса купчины кошель.
– Куда прешь, нищебродь? – вспылил коренастый.
– Прости, мил человече, зевнул. – Лоточник изобразил неподдельное раскаяние.
Обворованный и вор разошлись в стороны.
– Ах ты, суппорт с фартуком! Ну-ка, пойдем, – сказал ефрейтор Емеля и потянул брата к парню.
Приблизившись к лоточнику, Егор взял его за плечо:
– Верни деньги.
Парень обернулся, уставился светло-серыми глазищами на здоровяка-дембеля:
– Какие деньги? Я тебя не знаю, долгов пред тобою не делал!
– Не кривляйся, а то в дыню получишь, – проинформировал воришку Емельянов-младший. – Кошель, срезанный с пояса, хозяину верни. Мухой!
– Правильно, братец! Не тот вор, кто ворует, а тот, кто ворам потакает! – горячо заверил ефрейтора лоточник и вдруг резко присел, вырываясь из захвата.
Конечно, Егор был еще слаб и упустил парня, но справа, куда метнулся торговец, возник Иван.
Одеты близнецы были одинаково, лоточник все понял, перестал дергаться.
– Что за дурачки? Вроде не стражники, – как бы про себя озадачился ловкач. – Давайте разделим кошель пополам? Деньги, скажем, я возьму, а мешковину вам?
– Нашел дебилов, – ответил Старшой.
– Да, это я туповат! Стукни по голове молотом, не отзовется ль золотом? – Торговец постучал себя по лбу. – Ну, правда, напополам, а?
– Я ж это не ради наживы, а для истины, – вымолвил оскорбленный Егор, и Иван, давно знавший брата, понял, что сейчас начнется рукоприкладство.
– Да разве ж я тать?! – возопил лоточник, делая покаянное лицо. – Тот вор, кто любит проезжих гостей да из-под моста их встречает. А я?
– А ты, брат, речист, да на руку нечист, – вступил выжидавший за спиной торговца Колобок.
Парень оглянулся и подивился. Каравай погнал обличительную речь как по писаному:
– Вы видали этого знатного купца, карманной слободы тяглеца, серебряных и золотых дел волочильщика? Люди молотить, а он замки колотить. Люди работать, а он по фене ботать. Люди трудиться, а он в кошелях возиться. Эх, ребятки, это такой землемер, что подушку из-под головы отмежует.
– Не до жиру, быть бы живу, – вяло открестился лоточник.
– Дай вору хоть золотую гору – воровать не перестанет! – не унялся Колобок.
– Да наоборот! – в отчаянье воскликнул тать. – Хоть в латаном, да не в хватаном!
– Чья бы корова мычала, – укорил хлебец. – Назвался груздем, сейчас сядешь в кузов. Надел треух, так не будь вислоух. Хоть роди, да подай! Вынь да положь!
На протяжении этой странной словесной дуэли Старшой наблюдал за обворованным купцом. Тот, как ни странно, спохватился, принялся топтаться чуть поодаль, то высматривая кошель на земле, то вглядываясь в прохожих. Колобок не ослаблял напор, хотя пословицы уже были невпопад:
– Та же щука, да под хреном! Кто смерти не несет врагу, тот перед Родиной в долгу! Козел хорош, да на беса похож! Заработанный ломоть лучше краденого каравая!
– Да заберите, подавитесь! – сдался лоточник и бросил добычу в пыль.
– Эй, кто кошелек потерял? – заорал Иван, тайно рассматривавший вариант экспроприации денег, но посовестившийся.
Купец прибежал, как служебный песик, долго благодарил за находку, но не дал ни копейки. Торговец под шумок растворился в толпе.
– А про краденый каравай – это ты про себя, что ли? – поинтересовался Старшой у Колобка.
– Да нет, в целом… Но каковы хлюсты! Один стянул, второй «спасибом» отделался!
– Угу, прикольный результат, – сказал Егор.
– Прикинь, а если слово «результат» прочитать наоборот, то получится «тать-лузер»! – сделал неожиданное открытие Иван.
Брат оценил. Хлеборобот не понял.
– Но каков нахал! – с оттенком одобрения сказал Колобок.
– Кто же он такой? – задумчиво протянул Егор.
– Это офеня.
– Кто-кто? – спросил Старшой.
Колобок поглядел на него снизу вверх, как на темного:
– Офеня. Ходебщик, разносчик, кантюжник, щепетильник[6], коробейник, мелочной торгаш вразноску-вразвозку…
– Погоди-погоди, – прервал Иван. – Ладно, коробейник. Это я и без тебя догадался. А почему офеня?
– Никто не знает. Они сами врут, что был такой народ офенский, кто-то говорит, что это выходцы грецкого града Афины, а я думаю, не все ли равно, – рассудил Хлеборобот.
Пройдя ярмарку насквозь, парни закупили в дорогу еды да питья. Сев на лошадок, двинулись по извилистым улочкам Мозгвы к деревне Мутищи.
Первое задание Карачуна было выполнено, и братья смотрели в будущее с оптимизмом.
Знали бы они, с каким чувством на них смотрит само будущее…
Часть вторая.
Дубина народной войны
Глава первая,
в коей дороги братьев расходятся, а заключение персиянских купцов обретает новый смысл
Разговор с самим собой может быть превращен в настоящее удовольствие. Этот голос может даже не быть вашим собственным. Если он не ваш, спросите его, что он делает в вашей голове.
Дж. О’Коннор, Дж. СейморТри дня и три ночи лечила ведьма Егора заговорами да травами. На четвертое утро вышел богатырь из старенькой избушки, свистнул молодецким посвистом, крикнул молодецким покриком:
– Братишка! Ты где? Ефрейтор Емельянов снова в строю!
Стог, стоявший за домиком, зашевелился, и оттуда выглянули две головы – Ивана и травницы с говорящим именем Котена. В свободное от врачевания время эта молодая, не без цыганской кровушки, жгучая брюнетка делила со Старшим сеновал. Надо же где-нибудь спать, пока в хате болезный обретается.
