Александр Житинский - Седьмое измерение
— Знаешь, — задумчиво сказала жена, — такие брошки уже не носят… Спрашивается, чего мы потащимся в ресторан? Там одна молодежь. А у тебя печень. В конце концов, по телевизору все покажут.
И тогда муж подумал о том, что когда-то, на заре своей молодости, он упустил одно удовольствие. А ведь можно было, выйдя из ювелирного магазина, забросить эту брошку с моста в реку. По крайней мере, несколько секунд удалось бы понаблюдать, как она летит, красиво переливаясь на солнце.
Волосок
На фронтоне Исаакиевского собора, рядом с изображением Господа Бога, висит на волоске человек средних лет. Я каждый день наблюдаю его из окна автобуса, когда еду на работу.
Человек, видимо, принципиально висит на одном волоске. К тому же он гордо улыбается, будто сознает, что соседство с творцом для него почетно. От нечего делать он напевает песенки, разглядывает прохожих и делает какие-то заметки в записной книжке.
Человека раскачивает ветер, дождь и снег попеременно беспокоят его, но он все равно улыбается и ободряюще подмигивает тем, кто внизу. Кажется, ему хочется показать, что он висит с какой-то специальной целью, известной немногим.
Я замечаю, что с каждым днем волосок все больше седеет и истончается, превращаясь в почти невидимую серебряную струнку, натянутую до предела. Человек улыбается уже совершенно героически, с чувством правильно выполняемого долга. Если хорошо прислушаться, то можно услышать тончайший свист ветра, рассекаемого волоском. Но лучше не прислушиваться, потому что этот звук, подобно скрипу ножа по стеклу, неприятен.
Господь Бог
Вдруг на всех перекрестках появилась светящаяся неоновая реклама: «Вызывайте Бога по телефону 00-1». И все. Зачем, почему — об этом ни слова.
Я, конечно, обрадовался такой возможности и подумал, что в сфере обслуживания произошли какие-то сдвиги. Однако никто из моих знакомых не собирался звонить Богу. Одни не верили, что все будет честно, другим было наплевать, а третьи боялись, что это дорогое удовольствие.
Как я понял, подавляющее большинство людей, если не все, смотрели на эту идею скептически.
Мне не хотелось выделяться, но я все-таки позвонил. У меня накопилось несколько вопросов, на которые только Бог способен был дать ответ.
— Слава Богу, что вы позвонили, — раздался в трубке старческий голос. — Слава Богу! Как ваша фамилия?
Я назвал фамилию, соображая, какого же Бога благодарит Бог.
— Сейчас я запишу… Вы меня просто выручили. Слава Богу!
— Простите, с кем я говорю? — спросил я.
— С Богом, с Богом, — сказал старик.
— Тогда какого же черта?
— Я скажу вам по секрету… — Бог перешел на шепот. — Вы просто не представляете, какая у нас сложная система богов. Я рядовой бог. В моем ведении всего одна галактика. А верховный Творец, о котором вы понятия не имеете, он выше, много выше… Но если начистоту, я не уверен, что он самый главный.
— По-моему, вы — атеист, — сказал я.
— Господь с вами! — испугался Бог. — Давайте ваши вопросы.
— Да я уж лучше обращусь выше, — сказал я.
— Дело ваше… Только не вешайте трубку, — сказал Бог торопливо. — Скажите, что там у вас происходит? Я ничего не понимаю.
— Все нормально, — сказал я. — Не волнуйтесь. Ввели новую форму обслуживания. Теперь по телефону можно поговорить с Вами.
— Это я знаю, — тоскливо произнес Бог. — Не звонит только никто. Вы первый.
— Нет, я последний, — сказал я. — Это-то меня и волнует…
— И меня, — вздохнул Бог.
— Вам-то что? Вы за это не отвечаете.
— А вы? Вы — отвечаете? — удивился Бог.
Господи, что он понимает! Я повесил трубку, и двухкопеечная монетка выскочила обратно. Это была настоящая радость.
Певец
Один человек пел. Он пел сначала сто лет, потом двести, а потом еще триста пятьдесят. Настроение у него очень повысилось.
«Чего бы мне еще спеть?» — подумал он.
И он спел еще два раза по сто лет классического репертуара и пятьдесят лет маршей.
Тут к нему подошел человек, лишенный слуха, и сказал:
— Может, хватит тебе петь?
— Нет, — сказал певец. — Если уж я начал петь, то буду петь до конца.
И он пел еще целых семьсот пятьдесят лет грузинские песни. Но тут у него кончились деньги. Он пошел домой и пел там еще до утра.
Испытатель
Испытатель проснулся и вспомнил, что предстоит нелегкий день. На кухне шипела яичница. Жена вошла в комнату и понимающе взглянула на него. Вот уже двадцать семь лет каждый день она провожала его на испытания. За исключением выходных и отпускных.
Испытатель побрился, обдумывая детали предстоящей работы.
— Сегодня новая серия, — сказал он жене.
— Господи! Опять новая серия, — вздохнула жена. — Береги себя!
Беречь себя! Нет, не такой он человек. Недаром ему всегда доверяли самый трудный участок. Недаром он имеет грамоту и вымпел «Лучшему испытателю предприятия». Это все, конечно, чего-то стоит. Все труднее внутренне собираться. Да и внешне тоже. Нет-нет да и дрогнет рука. А в нашем деле…
Так думал испытатель, шагая к проходной.
— Нелетная погода, — пробормотал он. взглянув на небо.
В проходной вахтер хлопнул его по плечу и сказал:
— Ну, ни пуха!
В эллинге сверкали алюминием изделия новой серии. Брезент цвета хаки радовал глаз. Испытатель крякнул и привычным движением развернул первое изделие.
Он лег на него и посмотрел на секундомер. Согласно программе испытаний лежать полагалось полчаса.
В день он испытывал шестнадцать раскладушек.
Интурист
Интурист вышел на площадь и стал разглядывать достопримечательности. В середине на вздыбленном коне сидел человек в военной форме старого образца. Это был памятник. Справа находился собор, похожий на пробку от шампанского. Слева тоже было солидное здание, куда стекались люди.
Интурист решил, что это театр, и присоединился к зрителям.
Внутри его раздели, но программки не предложили. Вместе со всеми он вошел в зал. Сцена была без занавеса, декорации уже стояли, и когда вышли актеры, интурист приветствовал их аплодисментами.
Пьеса, видимо, была психологическая. Главный герой поднялся и говорил целый час, прерываемый овациями. Когда он кончил, все встали, хотя интуристу показалось, что это излишне.
Потом действие по замыслу режиссера перекинулось в зал. В нужный момент зрители поднимали руки, держа в них маленькие картонные карточки. Чтобы не выделяться, интурист поднимал руку с зажатым между пальцами долларовым билетом. Один раз он ошибся и поднял руку не в том месте. Ничего, все обошлось.
В перерыве к нему подошел молодой человек с микрофоном и спросил:
— Каковы ваши впечатления от решений?
— Олл райт, — сказал интурист. — Очень карашо. Это есть большой искусство. Это есть реализм. Не то что у нас, в Америка.
Вундеркинд
Родился удивительный вундеркинд.
Уже в родильном доме он написал жалобу на плохое обслуживание, отказался от матери, взял псевдоним и потребовал свободы печати. Пробыл он там неделю, питаясь исключительно жевательной резинкой. Уходя, хлопнул дверью и поселился где-то на чердаке.
Пеленать его приходилось ночью, чтобы не ущемлять самолюбие.
Вундеркинд отрастил бороду и стал похож на Тургенева. Он выпиливал лобзиком буквы, собирал винные пробки и все требовал таинственной свободы печати.
Наконец ему принесли эту свободу печати в тонком стакане чешского стекла. Вундеркинд выпил и присмирел. Подумав немного, он записался в детский сад, в младшую группу.
Надо же когда-нибудь вливаться в коллектив.
Пират
У нас в доме живет пират. Старенький уже, еле ходит. Тем не менее каждый вечер приносит домой награбленные сокровища и прячет их под паркет.
Недавно приволок пианино.
— Зачем вам пианино? — спросил я пирата.
— Внучку буду учить, — ответил пират. — Музыка оказывает благотворное влияние.
И он долго сопел, засовывая пианино под паркет, потому что внучки у него еще не было, а времена могли перемениться.
Коллекционер
Коллекционер собирал канцелярские скрепки от постановлений и нанизывал их одну на другую. У него была мечта — опоясать этой цепочкой земной шар.
Через некоторое время цепочка достигла нужной длины. Коллекционер потянул ее вокруг Земли, объясняя по пути встречным людям, что это у него такое хобби. Люди пожимали плечами. Мало ли у кого какое хобби?..
Наконец он обошел земной шар и сцепил последнюю скрепку с первой на зеленом сукне стола в своем кабинете.
Теперь он коллекционирует согласные буквы из учебников истории, имея ту же мечту. Только согласные, никаких гласных.
