Леонид Каганов - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)
– Ты куда? – кричит ему в спину Сергей Полторанин.
– Отлить.
Варчук не спешит отвечать. От души, со вкусом, зевнув, он поднимается, потягивается и наконец говорит:
– Умруны заели. Насмерть! А еще говорят, если умрун человека кусанет, то и человек сам умруном заделается. Они, умруны то исть, и под землей могут ходить. Вылезают из могилы – и прут, как кроты. А все это от древнего хазарского колдовства. Ну все, мужики, я спать.
– Тьфу, балабол, мать твою! – ругается бригадир. – Навел тоску… «Умруны, заели, кусанет». Мятеж тогда в наших краях был, кулацкий. «Черный орел». Вот эти кулаки тех мужиков и убили. Такие дела. Ладно, потрепались – и харе. Айда тоже придавим на массу, уже полдвенадцатого, а то завтра в пять вставать.
Парни поднимаются с лавок. Ночуют механизаторы в дощатом вагончике, а Рая – в фанерном пристрое, там же, где хранятся продукты.
– Ой, чей-то! – испуганно вскрикивает кто-то из близнецов, указывая рукой на ближайший курган. – Стоит кто-то!
– Где? Точно, стоит… – бригадир хмурится. Рая вспархивает на скамейку, поворачивает лампочку и направляет ее в степь. Желтая дорожка света бежит по серебристым гривкам ковылей – и выхватывает из темноты низкий человекообразный силуэт.
– У-у-у!! Умруны идут! – замогильным голосом воет из-за вагончика Варчук. Рая отчаянно визжит, зажмурив глаза.
– Мудило! – почти ласково сообщает Гришке бригадир и поворачивается к остальным: – Баба это каменная. Всегда тут была, сколько себя помню. Охренели мы совсем с этой пахотой. Все, спать! Кому сказал? Щас дрыном загонять начну!
Парни идут в вагончик.
– Ми-иша… – тихо зовет Рая Бычка. – Мне одной страшно…
– Не боись. Я тебя на замок снаружи запру, – отвечает ей парень. Девушка вздыхает и покорно идет в свою фанерную пристройку. Михаил гасит лампочку, и ночная тьма охватывает стан. Он заводит трактор и гонит машину в сторону Хазарьей балки. Ночная пахота – работа не для всякого, но Бычок в себе уверен. Скоро, совсем скоро сыграют они с Раей свадьбу…
1
– Я могу с ним поговорить? – Синявин с надеждой посмотрел на заведующего, но тот отвел глаза и отрицательно покачал головой.
– Увы, дорогой коллега. Пациент номер сто двенадцать в настоящий момент находится в медикаментозной коме. Для своего же блага, замечу.
– Он что, буйный?
– Не то чтобы буйный, но… Двенадцать попыток побега, двенадцать! В последний раз он покалечил двоих санитаров, нанес ущерб больнице на несколько тысяч рублей.
– Каким образом?
– Пожар, – коротко ответил заведующий. – Ночью выдрал выключатель, закоротил провода, поджег простыни… И все это ради того, чтобы добраться до ближайшего отдела КГБ и сообщить об этих… он называет их умрунами или некробами.
– Вот как?
– Бред необычайно стойкий, я же вам писал. Удивительный случай. В последний раз его искали с привлечением военных. Так что…
Синявин снял очки, протер стекла замшевой тряпочкой, снова водрузил их на нос.
– Гм… коллега, но как-то ознакомиться с этим вот бредом про… как вы их назвали?
– Умруны.
– Вот-вот, поподробнее узнать про них, так сказать, из первых уст – это возможно? Вы вели какие-то записи?
– Конечно, конечно! Грош мне цена, если бы я это не сделал. Да и зачем же я бы вас пригласил? Пойдемте в мой кабинет, у меня три катушки – и магнитофон, конечно же. Вы все услышите сами.
Заведующий районной психиатрической больницей зарядил первую бобину в магнитофон и, сославший на дела, ушел, оставив Синявина одного. В кабинете было неуютно – поникшая традесканция на окне, пыльные шкафы с книгами, пустой графин, зеркало, календарь за прошлый год с взлетающим Ту-144. Поежившись – от окна ощутимо дуло, Синявин нажал клавишу пуска и услышал глуховатый, надтреснутый голос больного номер сто двенадцать:
– Можно, да? Уже записываете? Доктор, а мне с самого начала рассказывать? Или… А-а, ясно. Ну, значит, в Средневолжск я попал…
2
В Средневолжск я попал, в общем-то, случайно. Накануне Дня всемирной солидарности трудящихся мой непосредственный начальник майор Глухов, сыто отрыгивая в кулак, сообщил, что ждет меня дальняя дорога в казенный дом – Средневолжский РОВД, куда нужно срочно доставить документы по делу о нападении на водителей. На попытки как-то увильнуть от столь радужной перспективки – провести праздники в разъездах – Глухов решительно отрубил:
– Поедешь – и все. Ты у нас самый молодой. Да и на кой ляд тебе торчать в оцеплении на демонстрации? А так проветришься, мир опять же – ха-ха – повидаешь.
Про мир – это сильно. Средневолжск находится в трехстах километрах от Казани. Пять часов на рейсовом автобусе с часовой остановкой в Чистополе. Та еще, в общем, экскурсия.
Но, как известно, если партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!» И поехал. По утреннему первомайскому холодку. Вся страна в это время пробуждается ото сна и готовится к демонстрации; повсюду, от Калининграда до Магадана, от Мурманска до Кушки, толпы празднично одетых людей высыпают на улицы, разбирают транспаранты, флаги, шарики, ведут за руки умытых детей, радуясь солнцу, теплу, весне, предвкушая после торжественной части накрытый стол, заслуженные честным трудом сто, а то и двести, а то и триста грамм под домашнюю закуску.
Средневолжск – не исключение. Я шагаю по улицам этого расположенного на левом берегу великой русской реки городка, а навстречу мне к центральной площади катится ликующий людской поток. Грузовики везут украшенные бумажными цветами плакаты «За дело мира!», огромный глобус с надписью «Миру – мир!», серп и молот титанических размеров, белого голубя с оливковой ветвью в клюве, сжатый кулак, опоясанный кумачовой лентой, по которой бежали грозные буквы: «Владыкой мира будет труд!».
Проделав путь от автовокзала до здания РОВД, я обнаруживаю в темной дежурке за стеклянным барьером усталого капитана.
– Товарищ капитан, сержант…
– Отставить, – машет он рукой. – Давай сразу по существу.
– Документы я привез из Казани по делу о дорожных грабителях. Примите под расписку.
– Они там что, охренели? До послепраздников подождать не могли? – риторически спрашивает капитан, но послушно принимает у меня три толстые папки-скоросшивателя и выдает расписку, внизу которой значится: «дежурный по Средневолжскому РОВД капитан Е.Л. Пархоменко».
В это время у него на столе звонит телефон.
– Дежурный слушает, – бурчит в трубку Пархоменко. – Кобяков? Что? Какая бабка? Какие еще умруны? Ты пьяный, что ли? Где я тебе возьму наряд, все на демонстрации, в оцеплении! Да никого тут нет. Вообще, понимаешь? Хотя…
Он оценивающе смотрит на меня и уверенно говорит:
– Сейчас пришлю сержанта Красникова. Новенький, да. И давайте там поаккуратней, Первое мая все таки, праздник.
Услышав слово «умруны», я несколько напрягаюсь, уж больно оно какое-то… жутковатое, что ли? А когда становится ясно, что сейчас этот злой и задерганный предпраздничной суетой капитан куда-то меня отправит, напряжение мое перерастает в обреченную тоску – ну что за жизнь? Все, кому не лень, тобой командуют…
Заметив мое настроение, Пархоменко неожиданно подмигивает:
– Не журись, хлопец. Мы тебе благодарность напишем. Официальную.
– Обещаете?
– Клянусь Карлом Марксом. Значицца, так: дуешь на Советскую улицу – это рядом, налево за углом, находишь там дом номер шесть. У телефонной будки тебя ждет младший лейтенант Кобяков, участковый. Он объяснит, в чем дело. Понял?
– Так точно.
– Тогда – первый пошел! – и капитан указывает на дверь.
Если бы в тот момент он знал, чем все обернется, думаю, мы смогли бы совладать с умрунами. Подтянули бы весь личный состав РОВД, пожарных, резервистов по линии военкомата. Залили бы подпол в доме старухи Терентихи бетоном, завалили бы щебнем.
Но для этого нужно было поверить в то, что на земле может существовать невозможное. Снежный человек. НЛО. Колдуны. Атлантида. И умруны.
…Советская улица умыта ласковым майским солнцем. На тротуарах – ни души. Желтые двухэтажные дома, ветерок лениво шевелит вывешенные по случаю праздника флаги. По проезжей части катится голубой воздушный шарик. С площади доносится усиленный репродукторами бодрый голос: «Да здравствует советский народ, строитель коммунизма! Ура!», и многоголосица демонстрантов в ответ: «Ур-р-ра!!»
Кобяков оказывается пожилым, полноватым человеком с седой щеточкой усов под багровым мясистым носом.
– Через хлебзавод, что ли, шел? – раздраженно приветствует он меня. Понять младшего лейтенанта можно – сегодня праздничный день, а ему приходится вместо отдыха исполнять служебные обязанности.
– Какой завод! Я из Казани. Командированный, – отвечаю в тон, чтобы понял – я тут тоже не трясусь от энтузиазма, мне местные проблемы вообще до лампочки.
– Во как, – крутит головой Кобяков. – Ладно, пошли.
