Терри Пратчетт - Дело табак
— Я Сэм Ваймс, парень, поэтому брось свои сунь-вынь-фокусы, ясно?
Фини, переводя дух, проговорил:
— …И однажды кто-нибудь тебе скажет: «Знаешь, кто я такой, констебль?» И ты ответишь: «Да, сэр, или, как вариант, мэм, вы человек, которого я допрашиваю в связи с вышеупомянутым преступлением», ну или что-то в этом духе, избегая фраз «Ну ты попал, мужик» или «Ты у меня теперь не вывернешься». Игнорируй, хотя и запоминай все угрозы в свой адрес. Закон един и неизменен. Его не волнует, кто есть кто, а поскольку в этот момент ты самым непосредственным образом и есть закон, следовательно, это не должно волновать тебя.
Ваймс стоял с раскрытым ртом, а Фини продолжал:
— Мы здесь нечасто получаем «Таймс», но я купил год назад лекарство для свиней, и оно было завернуто в «Таймс». Я увидел ваше имя. Вы там говорили, что такое быть полисменом. Я очень гордился, сэр.
Ваймс помнил эту речь. Он сочинил ее на выпуск свежеобученных констеблей из Школы стражников. Ваймс провел не один час в муках над листом бумаги. Изрядно мешал тот факт, что для него любой род литературы был в буквальном смысле тайной за семью печатями. Он показал речь Сибилле и спросил, не нужно ли, по ее мнению, обратиться к кому-нибудь за помощью, но та погладила мужа по голове и сказала: «Нет, дорогой, потому что тогда она будет выглядеть как речь, написанная кем-то для кого-то другого, а сейчас в ней виден стопроцентный Ваймс, точь-в-точь прорезающий тьму маяк». Это его подбодрило, потому что раньше он никогда не был таким маяком.
У Ваймса сжалось сердце, когда течение его мыслей прервал вежливый кашель, и голос Вилликинса спросил:
— Прошу прощения, командор, но я подумал, что сейчас самое время познакомить молодого человека с моими друзьями мистером Рукисилой и мистером Коренным. Госпожа Сибилла отнюдь не обрадуется, если вас арестуют, командор. Боюсь, она будет… настроена язвительно, сэр.
Ваймс наконец собрался с духом.
— Ты с ума сошел! Убери чертов арбалет! Ты снял его с предохранителя! Опусти его немедленно!
Вилликинс без единого слова положил сверкающий арбалет на парапет лестницы, точь-в-точь как мать укладывает младенца в кроватку. Послышался звон тетивы, и герань в семнадцати ярдах от них лишилась макушки. Этого никто не заметил, не считая самой герани и какой-то потрепанной фигуры, которая пряталась в зарослях рододендрона. Фигура подумала: «Черт возьми!» — но, тем не менее, продолжала наблюдать.
В застывшую на ступеньках живую картину вклинилась леди Сибилла, которая умела перемещаться очень тихо для такой крупной женщины.
— Господа, что здесь происходит?
— Этот молодой человек, предположительно местный констебль, желает поместить меня под арест по подозрению в убийстве, дорогая.
Муж и жена обменялись взглядом, которые можно было назвать телепатическими. Сибилла посмотрела на Фини.
— А, ты, должно быть, юный Наконец. Я слышала, у тебя недавно умерла бабушка. Соболезную. Надеюсь, твоя матушка здорова. Я частенько навещала ее в детстве. Стало быть, ты хочешь арестовать моего мужа?
Фини, вытаращив глаза, самым непрофессиональным образом пробормотал:
— Да, мэм.
Сибилла вздохнула и сурово спросила:
— Но, по крайней мере, я могу надеяться, что мой сад не понесет дальнейшего ущерба? — Она взглянула на Ваймса. — Он намерен отвести тебя в тюрьму?
Она снова обернулась к Фини, как пушка, заряженная тысячелетним запасом аристократического апломба.
— Ему понадобится чистая одежда, констебль. Если ты скажешь, куда отведешь его — а ты скажешь, — я лично принесу мужу необходимые вещи. Нужно нашить на них полоски или это происходит автоматически? И я буду очень благодарна, если мой муж вернется обратно к чаю, потому что мы ожидаем гостей.
Госпожа Сибилла шагнула вперед, и Фини попятился, чтобы избежать разгневанного бюста. Она сказала:
— Желаю удачи в вашем предприятии, молодой человек. Она вам понадобится. А теперь прошу прощения, мне нужно поговорить с кухаркой.
Она удалилась, предоставив Фини ошалело пялиться ей вслед. Дверь, которая едва успела закрыться за ней, вновь приотворилась, и леди Сибилла спросила:
— Ты женат, друг мой?
Фини выговорил:
— Нет.
— В таком случае приглашаю тебя на чай, — добродушно сказала Сибилла. — Мы ожидаем нескольких вполне подходящих юных девиц, и они наверняка будут рады познакомиться с юношей, который не боится танцевать на самом краю пропасти. Надень шлем, Сэм, а то вдруг подвергнешься жестокому обращению. Вилликинс, ступай со мной, я хочу с тобой поговорить.
Ваймс не нарушил тяжелого молчания. Прервав нестерпимо долгую паузу, Фини произнес:
— Ваша жена примечательная женщина, сэр.
Ваймс кивнул:
— Ты себе даже не представляешь насколько. Ну и что ты намерен делать теперь, старший констебль?
Юноша поколебался. Вот какой эффект производила Сибилла. Спокойная и уверенная, она оставляла человека в твердом убеждении, что мир перевернулся вверх ногами и обрушился ему на голову.
— Я так полагаю, сэр, что должен отвести вас к членам магистрата?
Ваймс заметил вопросительный знак.
— Кто над тобой главный, Фини?
— Упомянутые члены магистрата, сэр.
Ваймс зашагал по ступенькам, и Фини заторопился следом. Ваймс выждал, пока юноша разбежится как следует, после чего резко остановился, и Фини врезался в него.
— Главный над тобой — закон, старший констебль, и не забывай об этом. Ты хоть приносил присягу? Что в ней сказано? Кому ты присягал?
— О, я хорошо помню, сэр. Я присягал магистрату, сэр.
— Ты… что? Ты поклялся повиноваться магистрату? Но так нельзя!
Ваймс остановился. Не забывай, в деревне всегда кто-нибудь за тобой наблюдает. И, скорее всего, подслушивает.
Фини явно был шокирован, поэтому Ваймс сказал:
— Отведи меня в каталажку, мальчик, и запри. И раз уж ты взялся за это дело, запрись сам вместе со мной. Не спеши, не задавай вопросов, говори тише, не считая фраз, вроде «ну, теперь ты у меня не вывернешься, подлюга» и тому подобной чепухи, потому что, кажется, молодой человек, кто-то здесь попал в большую беду, и, по-моему, это ты. Если у тебя голова на месте, ты будешь помалкивать и отведешь меня в каталажку, соображаешь?
Фини, выпучив глаза, кивнул.
Они приятно прогулялись до деревенской каталажки, стоявшей на маленьком причале у реки. Вокруг валялся характерный речной мусор, а еще там был разводной мост, видимо позволявший проходить крупным судам. Солнце светило, и жизнь текла медленно, без всяких происшествий. Там и находилась пресловутая каталажка, походившая на гигантскую перечницу из камня. Она поросла плющом, а у двери на цепи сидела огромная свинья. Завидев приближавшихся людей, она поднялась на задние ноги и, покачиваясь, принялась выклянчивать лакомство.
— Это Надоеда, — сказал Фини. — Его отец был диким кабаном, а мать не успела убежать. Видите, какие клыки? Все сразу успокаиваются, когда я грожу спустить Надоеду с цепи. Правда, малыш?
Он скрылся позади каталажки и быстро вернулся с ведром помоев, в которые Надоеда немедленно нырнул, издавая громкие довольные звуки, вполне сопоставимые с длиной клыков. Ваймс немо смотрел на эту пару, когда из домика под соломенной крышей поспешно вышла добродушного вида женщина в переднике. Увидев Ваймса, она остановилась и присела, а затем с надеждой взглянула на Фини.
— Кто этот джентльмен, сынок?
— Это командор Ваймс, мама. Ну, тот, герцог.
Настало молчание. Женщина явно жалела, что не надела платье получше, а заодно не сменила туфли, не причесалась, не вымыла нужник, кухню, столовую, не прополола сад, не покрасила входную дверь и не обмела потолочные балки.
Ваймс помешал ей провалиться сквозь землю, протянув руку и сказав:
— Сэм Ваймс, мэм, очень рад познакомиться.
От такого приветствия женщина в панике бросилась в дом.
— Моя матушка очень уважает аристократию, — сообщил Фини, отпирая дверь каталажки чудовищно громадным ключом.
— Почему? — озадаченно спросил Ваймс.
В каталажке было довольно уютно. Конечно, свиньи оставили душистую память о себе, но для приезжего из Анк-Морпорка это было прямо-таки благоухание. Фини присел рядом с Ваймсом на отдраенную дочиста скамью.
— Знаете, сэр, когда мой дедушка был молод, лорд Овнец дал ему целых полдоллара за то, что тот отворил ворота, когда господа возвращались с охоты. По словам отца, дедушка говорил так: «Ни один чертов лицемер из тех, что болтают о правах человека, ни разу не дал мне хотя бы полфартинга, и я уважаю лорда Овнеца, который дал мне целых полдоллара, когда был пьян в стельку, и не потребовал их обратно, когда протрезвел. Вот что я называю настоящий джентльмен».
Ваймс внутренне содрогнулся: у щедрого старого пьяницы наверняка было больше денег, чем можно вообразить, а крестьянин изъявлял благородному забулдыге умилительную благодарность за жалкую подачку. Мысленно он выругался в адрес мертвеца. Но та часть его души, которая не один год прожила в браке с Сибиллой, прошептала: «Овнец вообще не был обязан ничего ему давать, а в те дни полдоллара были, скорее всего, крупной суммой, какую он и представить себе не мог!» Некогда Сибилла, во время одной из их редких ссор, удивила Ваймса, сказав: «Моя семья утвердилась в жизни и, так сказать, скопила стартовый капитал при помощи пиратства. Оцени, Сэм. Честный физический труд. И посмотри, что из этого вышло. Твоя проблема, Сэм Ваймс, заключается в том, что ты — сам себе классовый враг».
