Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.
— Ни дать, ни взять — царевна-несмеяна, — расстроенно шмыгнула носом Дуняша. — Как околдовал кто.
— Ты же знаешь, это невозможно, — безжизненно отозвалась Василиса. — Терем защищен от волшбы.
— А вот на вас поглядишь — и засомневаешься, — буркнула Дуняша.
Царевна окинула ее странным взглядом и вновь отвернулась к окну. Дуняша понятливо вздохнула — волнуется царевна, да и как не волноваться? Жених едет, которого она последний раз до похищения видела. Как же тут не переживать сердцу девичьему, как не гадать, как суженый примет? Ведь слухи всякие бродят по Златограду, болтают разное. Шутка ли — царевна в замке Кощея три года провела. А что там происходило — то тайна за семью печатями, и она, голубка, молчит, ни словечком не обмолвилась. По всему видно, несладко ей там пришлось. Похудела царевна, побледнела, под глазами темные тени легли, на лбу ясном морщинка наметилась, а взгляд такой тревожный, что сердце болью заходится... Дуняша нахмурилась, вспомнив первый день после возвращения царевны. Василиса металась в горнице раненым зверем, просила ее: помоги!
— Конечно, помогу. Только прикажи! — откликнулась тогда Дуняша.
— Дуняша, — горячо зашептала Василиса, — помоги мне бежать.
Дуняша испуганно отшатнулась и вытаращила глаза.
— Бе... бежать? — ошеломленно переспросила она. — Царевна, да мы только тебя нашли, только от злодея в родных стенах укрыли!
— Найдет он меня здесь, найдет, — лихорадочно бормотала Василиса, кусая губы. — Помоги, Дуняша, я для тебя, что хочешь, сделаю, отблагодарю, чем пожелаешь.
Насилу тогда успокоила бедняжку, а сама до зари глаз не сомкнула — все прислушивалась, как там царевна? Не нагрянет ли с погоней Кощей? Надежны ли чары царевой чародейки Агриппины, наложенные на терем от любого волшебства? Агриппина не подвела — Кощей не появился. А вот царевна сама не своя, изводит ее грусть-кручина непонятная...
Что-то произошло. Дуняша встрепенулась, с тревогой глянула на царевну, отшатнувшуюся от окна.
— А знаешь что, Дуняша? — неожиданно звонко воскликнула Василиса, и глаза ее сверкнули непонятным светом. — А ну-ка помоги мне встретить жениха во всей красе! Хочу сразить его наповал, чтоб краше меня ему на свете не было.
— Так краше тебя, царевна, и нет, — искренне отозвалась Дуняша.
— Нет уж, ты, Дуняша, постарайся! — Василиса подмигнула оробевшей служанке. — Я видела, как ты подружку свою на смотрины снаряжала, как ты ей угольком брови чернила, свеклой румянец рисовала. Нешто мне не поможешь?
Дуняша с готовностью заулыбалась.
— Уж я-то расстараюсь!
Царевна с надеждой взглянула на нее:
— Я очень на это рассчитываю, Дуняша. Очень!
Никто в тереме не мог представить, что за тоска терзает Василису. Чародейка, лишенная силы, металась в своих покоях пойманным в капкан зверем. После исчезновения Василисы безутешные царь с царицей озаботились судьбой других своих четырех дочерей. Почувствовав свою уязвимость перед чародейством и считая виновником похищения Кощея, они взяли в терем кудесницу, первым делом поручив ей обезопасить царский двор от всякой волшбы. Обойдя весь царский двор, от хозяйственных погребов до самой крыши терема, Агриппина заверила, что никакой Кощей не сможет причинить вреда царской семье. Заговор наведен так, что, входя за ворота царского терема, любой чародей теряет свои силы. Исключение — сама Агриппина, которая в случае необходимости придет на помощь царю с царицей.
Царь с царицей по-прежнему не подозревали, что их пропавшая дочь-чародейка, и даже представить не могли, в какую ловушку ее загнали. Василиса же, не ведавшая о коварном заклинании Агриппины, сама ступила в капкан.
Златоград встретил ее раскаленным, что жар из печи, летним зноем, многоголосым шумом ярмарки, ароматами свежей медовухи и спелых яблок на торговых рядах, скрипом телег, груженых товаров, окриками возниц, веселыми разговорами хозяек, делившихся удачными покупками. Василиса стояла на мостовой оглушенная запахами и звуками. После хрустальной тишины леса, в котором она провела три года, родной город показался чужим и непривычным.
— Что встал посередь дороги, дерёвня? — гаркнул какой-то мужик, чуть не сбив с ног.
Василиса опомнилась, с трудом сдержала улыбку. Маскарад удался: ее принимают за деревенского дурачка. Тем лучше! Неузнанная царевна поправила котомку за плечом и зашагала к ярмарке. В дни торговли царица, в сопровождении боярских жен, всегда посещала ювелирные ряды. Конечно, можно было вызвать торговцев в терем, но царице нравилась шумная атмосфера ярмарки с ее зазывными криками торговцев, с торгом до хрипоты, с переливами балалаек и с рассказами заезжих странников. А народ всегда с ликованием приветствовал свою царицу, щедро раздающую монеты направо и налево. Василиса только взглянет на матушку одним глазком, потолкается между рядов, послушает, о чем судачит толпа, разузнает о вестях из царского терема — и обратно, в лесную избушку.
Матушка появилась ближе к вечеру, когда спала дневная жара, солнце приглушило свой нестерпимо яркий свет и окрасило Златоград розовым цветом, а летний ветерок скользнул между людной толпы, растрепав мягкие кудри малышни, взметнув яркие косынки на их мамках и рассыпав зерно на продуктовых лотках. К тому времени Василиса уже успела узнать, что виновником ее исчезновения по-прежнему считают Кощея. Доблестный Чернослав из злодея душу вытряс, но Василисы в замке не нашел и вернулся несолоно хлебавши.
— И что же, Кощей мертв? — не удержалась от возгласа ряженая царевна.
— Живехонек, — с возмущением поведала словоохотливая кумушка, придирчиво перебиравшая отборные груши на возу, в надежде найти изъян на спелых бочках и сбить цену. — Злодей-то Бессмертным оказался!
Василиса насмешливо хмыкнула, оценив хитрую ложь бывшего жениха, и, расплатившись за грушу, вонзила зубки в сочную медовую мякоть. Она узнала все, что хотела. В следующий миг она смешалась с толпой, оставив бойкую кумушку пререкаться с торговцем.
Потолкавшись между рядов, Василиса также узнала, что в царском тереме все спокойно, царевна Светлана стала царицей в Тридевятом царстве и воспитывает двух малых царевичей, а царевна Злата диво как расцвела. И дня не проходит, чтобы очередной заморский принц или видный боярский сын не попросил ее руки. Встревожили ее слова про какую-то Агриппину, которая заправляет в царском тереме, но дослушать не пришлось — народ заволновался при виде царицы-матушки, кумушки тут же принялись обсуждать наряд царицы, а Василиса стала пробираться поближе и то и дело вытягивала шею, чтобы как следует разглядеть родную матушку.
Ей повезло — пробилась в самый первый ряд. Сердце колотилось пойманной в кулачок синицей, глаза с жадностью впитывали каждую родную черточку, каждую незнакомую морщинку на любимом лице, каждый непривычный жест. Царица шла между расступившейся толпы белой лебедью — подняв голову, расправив спину, вот только крыльев за спиной у нее больше не было. У Василисы перехватило дыхание от тревожного открытия. Никто из собравшихся на ярмарке не замечал этой перемены, никто не видел слегка опущенных плеч царицы, ее надломленной осанки. Такие перемены заметны только дочери, знающей свою мать до мельчайшей черточки, до едва уловимого движения. Раньше царица парила, сейчас она шла по земле, подметая подолом своего роскошного платья дорожную пыль. Сердце Василисы ныло — ты виновата. Твой побег — это сеточка морщин на белом лбу матери, твой побег — это тонкая серебристая нитка в черной косе, твой побег — это затаившаяся печаль в глазах, твой побег — это выцветшая синева очей, смытая горючими слезами.
Матушка подошла совсем близко, еще шаг — и можно дотронуться рукой. Так близко, так мучительно далеко. Василиса застыла, чтобы не выдать себя. Толпа колыхалась, выкрикивая пожелания добра и процветания царице. Еще шаг, сравнялась... Сердце замерло в груди — матушка глянула прямо в глаза. Рука против воли метнулась к ней, чтобы ощутить тепло материнских рук. Но ладонь обожгло льдом серебра. Царица прошла мимо, едва взглянув на чумазого оборванца. Василиса мутным от слез взглядом смотрела на серебряную монетку в руке. Серебряная монетка за серебряную ниточку в волосах.
— Вот повезло-то! — завистливо взвизгнул кто-то над ухом. — Царица-то расщедрилась!
Василису толкнули под локоть, но она успела крепко сжать монетку в ладошке и что было сил рванула в глубь толпы, ругая себя за минутную слабость. В тот момент, когда мать взглянула на нее, Василиса позабыла обо всем на свете — об обещании, данном Бабе Яге, об осиротевших без нее коте и избушке, о необходимости вернуться в лес. На миг захотелось, чтобы матушка узнала, прижала к сердцу и никуда не отпустила. Серебряная монетка, подарок царицы бедняку, отрезвила, как кадка ледяной воды. Ничего уже не изменить. Ни седины в волосах царицы, ни судьбы, которую Василиса выбрала по доброй воле. Узнай ее мать — и случилось бы непоправимое. Страшно себе даже представить, что бы тогда случилось!
