Хеннинг Манкелль - Глухая стена
- То есть она была мертва, когда попала под напряжение?
- Может быть, и жива. Но без сознания.
- Она не могла сама нанести себе эту рану?
- Прозектор совершенно уверен, что нет.
- Значит, теперь нам известно: ее убили, - сказал Валландер.
- Разве мы этого не знали?
- Нет, только подозревали. А вот теперь узнали.
В трубке послышался детский плач. Анн-Бритт поспешила закончить разговор. Они условились встретиться завтра в управлении, в восемь утра.
Валландер сел за кухонный стол. Размышляя о Стене Видене. О Соне Хёкберг. И прежде всего об Эве Перссон.
Она наверняка знает, думал он. Наверняка знает, кто убил Соню Хёкберг.
10
Утром в четверг Валландер проснулся сразу после пяти, рывком, как подброшенный. Открыв в потемках глаза, он в ту же секунду понял, что именно его разбудило. Забытое обещание, которое он дал Анн-Бритт. Сегодня вечером ему предстоит выступить в Истаде перед женским литературным кружком с рассказом о работе полицейского.
Он неподвижно лежал в темноте. Начисто забыл. Ничего не подготовил. Даже тезисы не набросал.
Внутри зашевелилась тревога. Дамы, перед которыми придется, держать речь, конечно же видели фотографию Эвы Перссон. А Анн-Бритт наверняка заранее предупредила, что вместо нее придет именно он.
Я не справлюсь, думал он. Они увидят во мне всего лишь жестокого истязателя, а не меня настоящего, каков бы я ни был.
Лежа в постели, он пытался отыскать выход. Единственный, у кого, пожалуй, нашлось бы время, - это Ханссон. Но Ханссон не годится, и Анн-Бритт объяснила почему. Ханссон умел рассказывать только о лошадях. Обо всем прочем он лопотал совершенно невразумительно, и лишь те, кто хорошо его знал, понимали, что он, собственно, хотел сообщить.
В половине шестого Валландер встал. Увильнуть не удастся. Он сел за кухонный стол, придвинул к себе блокнот. Написал сверху: Доклад. Спросив себя, что бы Рюдберг, будь он жив, рассказал группе женщин о своей профессии. Хотя подозревал, что Рюдберг никогда бы не поддался на уговоры и не стал бы выступать на такого рода встречах.
В шесть на странице по-прежнему красовался только заголовок. Он уже совсем отчаялся, когда вдруг сообразил, что может сделать. Рассказать о том, чем они занимаются сейчас. О расследовании убийства шофера. Или даже начать с похорон Стефана Фредмана? Несколько дней из жизни полицейского? Все как есть, без прикрас. Он записал парочку тезисов. Инцидент с фотографом опять же не стоит обходить молчанием. Вероятно, они воспримут его выступление как защитительную речь. И в общем, не ошибутся. Но ведь расскажет-то он чистую правду.
В четверть седьмого комиссар отложил ручку. Мандраж не уменьшился, однако ощущение полной беспомощности ушло. Одеваясь, он проверил, найдется ли в шкафу чистая рубашка на вечер. К счастью, одна нашлась, в самой глубине шкафа. Все остальные горой валялись на полу. Н-да, со стиркой он изрядно замешкался.
Около семи Валландер позвонил в автосервис, спросил насчет машины. Ответ поверг его в уныние. Судя по всему, придется полностью разбирать движок. Мастер обещал в течение дня представить смету расходов. Термометр за окном показывал семь градусов тепла. Ветер слабый, пасмурно, но дождя нет. Валландер проводил взглядом старика, который медленно ковылял по улице, остановился возле урны, одной рукой покопался в мусоре, но ничего не нашел. Комиссару вспомнился вчерашний вечер. Зависти он уже не испытывал. Она уступила место смутной печали. Вот и Стен Виден исчезнет из его жизни. И много ли останется таких, что способны связать его с прежней жизнью? Скоро никого не будет.
Взять, к примеру, Мону, мать Линды. Она тоже ушла. В тот раз, когда она объявила, что намерена с ним расстаться, он был попросту оглушен. Хотя в глубине души догадывался, что все идет к этому. Несколько лет назад Мона снова вышла замуж. А до того Валландер неоднократно уговаривал ее вернуться. Начать все сначала. Сейчас, задним числом, он сам себя не понимал. Он же не хотел начинать сначала. Просто не мог справиться с одиночеством. А снова жить вместе с Моной никак бы не смог. Разрыв был неизбежен, только вот произошел слишком поздно. Новый ее муж - консультант в области страхования и любитель гольфа. Валландер никогда его не видел, правда, раз-другой слышал по телефону его голос. Линда относилась к нему без особых восторгов. Однако Мона, похоже, была вполне довольна. Они имели дом где-то в Испании, и у мужа явно водились деньги, чем Валландер никогда похвастать не мог.
Отмахнувшись от этих мыслей, он вышел из квартиры. По дороге в управление снова размышлял о том, что скажет сегодня вечером дамскому кружку. Рядом притормозил патрульный автомобиль: не надо ли его подвезти? Он поблагодарил, но отказался. Лучше пройтись пешком.
Возле проходной стоял какой-то мужчина. Когда комиссар подошел, он повернулся к нему лицом. И лицо вроде знакомое, но откуда?
- Курт Валландер, не уделите мне минутку? - сказал мужчина.
- Смотря в чем дело. Вы кто?
- Харальд Тёрнгрен.
Валландер покачал головой.
- Это я сделал тот снимок.
Валландер вспомнил, где видел его: на недавней пресс-конференции.
- Так это вы шныряли по коридору?
Харальду Тёрнгрену было лет тридцать. Продолговатое лицо, короткая стрижка. Он улыбнулся:
- Вообще-то я искал туалет, и никто меня не остановил.
- Чего вы хотите?
- Я думал, вы прокомментируете снимок. Дадите мне интервью.
- Вы все равно не напечатаете то, что я скажу.
- Почем вы знаете?
Может, сказать ему, чтобы уходил? - прикинул Валландер. Хотя, пожалуй, тут есть один шанс.
- Я хочу, чтобы при этом кто-нибудь присутствовал. Как слушатель.
- Как свидетель? - по-прежнему с улыбкой уточнил Тёрнгрен.
- У меня печальный опыт общения с журналистами.
- Пожалуйста. Можете пригласить хоть десяток свидетелей.
Валландер взглянул на часы. Двадцать пять восьмого.
- Могу уделить вам полчаса. Не больше.
- Когда?
- Прямо сейчас.
Они вошли в холл. Ирена сообщила, что Мартинссон уже на месте. Валландер попросил Тёрнгрена подождать, а сам направился к Мартинссону. Тот сидел за компьютером. Валландер коротко обрисовал ситуацию.
- Может, прихватить диктофон?
- Достаточно твоего присутствия. И постарайся запомнить, что я скажу.
Мартинссон вдруг засомневался:
- Ты не знаешь, о чем он собирается спрашивать?
- Нет. Но я знаю, что случилось.
- Ты только не кипятись.
Валландер удивленно посмотрел на него:
- У меня что, есть привычка высказываться не по делу?
- Срываешься иной раз.
Мартинссон прав, крыть нечем.
- Я это учту. Пошли.
Они устроились в небольшой комнате для совещаний. Тернгрен поставил на стол диктофон. Мартинссон сел в сторонке.
- Вчера вечером я говорил с матерью Эвы Перссон, - начал Тернгрен. - Они решили привлечь вас к суду.
- За что?
- За жестокое обращение. Что вы на это скажете?
- Ни о каком жестоком обращении не было и речи.
- У них на сей счет другое мнение. К тому же есть моя фотография.
- Хотите знать, что произошло?
- С удовольствием послушаю вашу версию.
- Это не версия. Это правда.
- Слова против слов.
Валландер со злостью осознал всю безнадежность своей затеи. Но на попятную идти поздно. И он рассказал, как было дело. Эва Перссон неожиданно набросилась с кулаками на свою мать. Он попробовал унять девчонку, да где там, как с цепи сорвалась. Тогда он и дал ей затрещину.
- И мать, и дочь утверждают, что было иначе.
- Но произошло все именно так.
- Девочка била родную мать? Трудно поверить.
- Эва Перссон созналась в убийстве. Ситуация была стрессовая. В таких обстоятельствах случаются весьма неожиданные вещи.
- Вчера Эва Перссон сказала мне, что ее принудили сознаться.
Валландер и Мартинссон воззрились друг на друга.
- Принудили?
- Так она сказала.
- И кто же ее принудил?
- Те, кто вел допрос.
Мартинссон не выдержал.
- Это уж чересчур, черт побери! - возмутился он. - Принудительными методами мы на допросах не пользуемся.
- Так сказала Эва Перссон. Она отказалась от всех своих показаний. И утверждает, что невиновна.
Валландер пристально смотрел на Мартинссона. Тот молчал. Сам комиссар вдруг совершенно успокоился:
- Дознание еще отнюдь не закончено. Эва Перссон связана с преступлением. И ее отказ от показаний ничего в деле не меняет.
- То есть, по-вашему, она лжет?
- Этот вопрос я оставлю без ответа.
- Почему?
- Потому что дело не закрыто и я не вправе разглашать тайны следствия.
- Но вы утверждаете, что она лжет?
- Я этого не говорил. Я только рассказал, как все было.
Валландер уже видел перед собой газетные заголовки. Однако не сомневался, что действует правильно. Сколько бы Эва Перссон и ее мамаша ни хитрили, это их не спасет. Даже если вечерняя газета напечатает в их поддержку тенденциозные сентиментальные репортажи.
