Виктор Кувшинов - Ангел во плоти
Утром я долго не мог сообразить, где я нахожусь — настолько мое сознание погрузилось в сон. Я сел на край кровати и долго пытался сообразить, что же мне привиделось? На самом деле мои сны были полной абракадаброй. По всей вероятности Женькины мозги подсовывали моему блуждающему среди их импульсов сознанию всякие воспоминания, которые я интерпретировал по-своему. Вот и получилось, что я, то брел среди каких-то городских пейзажей, то мне основательно обожгли чем-то ногу, то я начал задыхаться от залезшей на меня твари, напоминающей подушку, но почему-то склизкую и черную.
Земной опыт этого тела предстал передо мной, в виде приключений в астральных закоулках. Я сражался с драконами, горел в протуберанцах огненных планет, тонул в бездне водного мира. Но были и приятные сны: я бродил в кущах тропического рая, летал, представляя себя орлом, и даже попал на какую-то веселую вечеринку, правда, никого знакомого там не нашел. Причем я не очень понимал, были ли это только мои фантазии или я, действительно, прорывался временами в астрал. Ведь к нам там частенько заглядывают визитеры из реала. Их сразу видно — они ведут себя подслеповато, словно дети, не ведающие, что творят, и обычно их оберегают. Я не имею в виду миры инферно — что там делают с медитирующими, экстрасенсами или просто спящими, я боюсь даже подумать.
Самый запоминающийся сон оказался про то, как я потерял крылья. Зачем они мне сдались, я не помню, но я настойчиво бродил, ворчал и требовал, то от Федьки, то от Люси, куда они их подевали. Потом вдруг выяснилось, что на крылья пролил кофе отец Николай, и Любочка засунула их в помойку, но они оттуда исчезли. Дальше я только помнил, что, как полоумный, гонялся на Федькиной Ниве по городу за ментами, которые, по слухам, сперли мои крылья и хотели их толкануть на рынке. Я все никак не мог понять, как это «толкать» крылья и почему на рынке, но Федюня с видом академика объяснил, что это, когда из перьев делают валенки… не знаю, чем бы кончилась эта детективная история, если бы я не проснулся на самом интересном. «Однако! Надо почаще спать по-человечески, и тогда можно такого о себе и окружающих узнать!»
Было бы интересно проанализировать эти превращения моего сознания во сне, но меня ждала важная беседа с батюшкой, так что я быстренько встал и начал приводить Женькин организм в порядок. Я все еще никак не мог свыкнуться с тем, как трудно обращаться с реальным телом. Вот и сейчас, взглянув в зеркало, я заметил, что странно выгляжу. Что-то с Женькиной физиономией было не в порядке. «Ах да! Я ж два дня, как не брился!» — лицо покрывала неприглядная щетина. В голову тут же закралась вредная мыслишка: «А ведь многие ходят недобритыми, и даже говорят, что так гламурно-сексуальнее выглядят». Но я тут же отверг подобные провокации. Как мне эта физиономия была доверена, так я ее и должен блюсти! Со вздохом я полез в шкафчик за бритвой…
К церкви я подъехал за час до обеденной службы и застал там уже поджидающего меня отца Николая. Он поприветствовал меня и, озабоченно взглянув на толпящийся народ, провел в давешнюю келью.
— Должен Вам прямо сказать, Евгений, что я поражен вчерашним исцелением, — начал он беседу, хотя восторга в его глазах я не заметил. — Две страдающие души обрели мир и согласие с телом. За это многое можно отдать. Мне пришлось представить все как будто настоящее чудо, так как я всего лишь служил молебен, а не занимался экзорцизмом. Вы знаете, что здесь вчера творилось?
— Не совсем, батюшка, — признался я. — Я присутствовал незримо в церкви, но с того момента, как Вы начали молебен за болящих душой, я вынужден был перейти на видение аур, чтобы начать их лечение. А вернее, извлечение из них подселившихся духов. Когда я закончил, то застал сцену, в которой мои пациенты умиротворенно спали, а народ в церкви был, наоборот, взбудоражен. Потом я был вынужден покинуть храм, так как попросту израсходовал много сил.
— И все же, кто Вы такой, Евгений? — спросил священник.
— Я не Евгений, а всего лишь ангел, которому Евгений по дружбе одолжил свое тело. Только прошу Вас, никому не говорить об этом.
— Да, ну и положеньице у меня! — вздохнул батюшка. — Ведь все равно никто не поверит! А вот в то, что произошло чудо, поверят, и еще как! Ведь тут развернулось действо по всем канонам театрального искусства. Я уж только и думал, как мне молитвы дочитать. Эти двое и так беспокойными были, а тут… сначала Игнат, начал рычать и кричать нечеловеческим голосом, чуть не драться, но быстро затих, потом вроде как очнулся и нормальным голосом спросил, что с ним. Тут его родные уже заголосили — мол, давно уже не видели его в столь ясном уме. Но долго эта идиллия не продолжалась: начала верещать Марина. Та плевалась и ругалась на всех басом, как будто мужик. Господи, таких слов этот храм еще не слышал! С ней это длилось дольше, но и она, в конце концов, затихла, будто уснула. Я уж и не знал, дальше молитву читать или к ней на выручку идти. Но все обошлось, и она тоже очнулась, правда, совсем слабенькая. Однако что-то там родне такого вразумительного наговорила, что всем стало ясно, что и она исцелилась.
— А за других люди не обиделись? — вспомнил я о двух неизлечимо больных.
— Нет, как можно, ведь излечения никто и не обещал! Но они, конечно, втайне ждали и надеялись, — вынужден был признать батюшка. — Хотя мне тоже стало ясно, что те двое не по Вашей части — уж больно они в церкви себя хорошо чувствовали.
— Да, они с физическими нарушениями. Мальчику вообще не очень долго осталось мучиться, а мужчина лет десяток еще поживет, — в задумчивости ляпнул я и, наткнувшись на тревожный взгляд священника, спросил. — Я что-то не то сказал?
— А Вы так про любого человека узнать можете? — отец Николай явно напрягся.
— В принципе могу, но предпочитаю не делать, так как это все равно будет только предположением. Ведь судьба на то и дана человеку, чтобы он ее менял по своей воле. Например, судьба этого тела настолько изменена, что толком больше и не просматривается, — я указал на себя пальцем.
Священник немного расслабился и ответил:
— Честно сказать, я усомнился в происках нечистой силы.
— Нет, Вы же знаете, а если не знаете, то чувствуете, что легче храм разрушить, чем инфернальным сущностям в него проникнуть да еще орудовать тут. Только люди могут себе позволить в святом месте что угодно. Ведь они находятся под прикрытием брони своих тел.
— Да, так или иначе, но народ в храм мы привлекли. Чует мое сердце, сегодня на обедне не протолкнутся будет. Вот увидите, — и мой собеседник на секунду задумался.
В этот момент в дверь осторожно постучались.
— Да, войдите, — ответил священник.
В комнатку просунулся нос какого-то длинноволосого парня, который извиняясь проблеял:
— Отец Николай, тут к Вам на причастие…
Оказалось, что ему нужно в срочном порядке отпустить грехи немолодой женщине. Батюшка просящее на меня взглянул, и мне, как всегда, в голову пришла дурацкая идея. Я согласно кивнул и шепнул отцу Николаю:
— Примите эту прихожанку, а я подожду с той стороны.
Выйдя из каморки, я скромненько встал рядом, якобы рассматривая иконостас, а сам прикрыл глаза и попытался прочувствовать душу, находящуюся сейчас в комнатке. Сначала ничего не получалось, но постепенно гул приглушенных голосов в церкви стал таять, а я словно погружался в свои ощущения. Вскоре я почувствовал рядом целую волну расстроенных эмоций. Я понял, что у женщины произошло какое-то горе, и она пришла сюда найти сочувствие и успокоение. А где ей его еще искать? Я ощутил также умиротворяющий тон мыслей батюшки.
Кажется, моя задумка могла осуществиться, и у меня появился шанс успокоить и одобрить несчастную. Надо начинать помогать людям хотя бы с одной отдельной личности. Я не знал, кто эта женщина и почему она пришла сюда. Мне было важно, что она нуждалась в помощи и была сейчас открыта ей навстречу. Я собрался и послал ей всю свою любовь и расположение, на какие был только способен. Спустя некоторое время я, довольно облизываясь про себя, заметил, что эта душа больше не фонит своей болью. Значит, ей стало легче!
Я уже с нетерпением ожидал, что произойдет дальше. Вскоре дверь открылась и из нее вышла та же женщина, но ее было не узнать — у нее по лицу текли слезы, но не горя, а слезы одухотворенной радости. «Кажись, перестарался» — заключил я про себя и прошмыгнул обратно в каморку к батюшке. Тот видимо уже въехав в ситуацию, напустился на меня:
— Твоих рук дело?! — с перепуга батюшка начал мне тыкать.
— Не рук, а чувств. Мне показалось, что я смог бы помочь несчастной. От нее такой тоской веяло…
— Да уж… зато теперь будет говорить, что от меня благодать снисходит! Ты бы хоть обо мне подумал — теперь же проходу от таких несчастных не будет.
— Но я же хотел, как лучше… — до меня стало доходить, что я опять сделал что-то не так.
