Сергей Лукьяненко - Остров Русь
— Уволю, — кратко пообещал Кейсеролл.
— Ну и увольняй! Не жалко! Специалисты всюду нужны, пойду в музей работать.
— Экспонатом? — съязвил Кейсеролл.
— Чего делать? — хмуро спросил Смолянин и достал из под Кубатая свежий кокос.
— Пойдете вместе с этим богатырем к Кащею, — Кейсеролл указал на Ивана. — Во всем ему способствовать будете.
— Да ни за что! Пусть Кубатай идет!
— Вы в паре лучше работаете, — отмахнулся Кейсеролл. — И не смейте спорить! Здесь важные интересы, коих вам не понять!
Он снова глянул на часы и всплеснул руками:
— Опаздываю!
Не прощаясь, он бросился вон из подпола. У дверей остановился, прислонил меч к косяку и крикнул:
— Иван, меч-кладенец прихвати! Поможет в дороге!
— Благодарствую, — сказал Иван и растерянно уставился на своих неожиданных попутчиков. Кубатай горько вздыхал. Смолянин меланхолично грыз кокос.
Глава третья, в которой поднимаются вопросы национального самосознания, опускаются ответы на эти вопросы, а доблесть, коей нет границ, всех примиряет
Иван-дурак влетел в кабак... Ой, что-то не то получается. Иван вошел в трактир... Во.
Иван вошел в трактир. Богатыри приветствовали его появление дружным звоном кружек. Судя по мирной обстановке, они только-только перешли с медовухи на царскую водку, и еще не успели закручиниться.
— Друзья! — воскликнул дурак, присаживаясь. — У меня есть для вас приятный сюрприз!
— Наливай! — согласился Илья.
— Да нет, не такой, — смутился Иван.
— Все равно наливай!
Когда было налито и выпито, крякнуто и занюхано, Иван-дурак повторил:
— Друзья, сногсшибательное известие!
— Ну?
— На Кащея идем!
— За такие слова по морде бьют! — прорычал Илья Муромец. — Ты чего, Иван, совсем одурел?
— Это нужно одной высокопоставленной даме, — несмело начал Иван. Добрыня хихикнул, потому что сплетни среди богатырей распространялись весьма быстро:
— Это которой высокопоставленной? Прекрасной да Премудрой?
Иван зарделся.
— Пусть она сама и идет на Кащея, — заключил Добрыня. — Нам жизнь дорога.
Илья и Алеша поддержали его одобрительным кряканьем.
— Ну что ж, — грустно сказал Иван-дурак. — Постарайтесь забыть мое предложение. И не поминайте лихом, если что. Надеюсь, все у вас в жизни сложится удачно, не побоюсь даже сказать — былинно. Прощайте.
Утирая слезинку, набухающую на правом веке, Иван побрел к двери. Богатыри переглянулись. Добрыня вздохнул, и положил на стол правую ногу. Илья махнул рукой, и положил поверх свою — в могучем кирзовом сапоге. Алеша жеманно пожал плечами и положил поверх свою изящную ногу в сапоге из хромовой кожи.
Когда ритуал богатырского совета был выполнен, Добрыня окликнул Ивана:
— Эй, дурак!
Обернувшись, и обнаружив на столе три богатырских окорока, из-под которых, шипя, капала разлитая царская водка, Иван сразу все понял, и просиял.
— Дурак, поход на Кащея нужен только высокопоставленной даме, или и тебе тоже?
— И мне! — преисполненный патриотизма воскликнул Иван.
— Тогда в чем же дело? — спросил хитрый Алеша Попович. — Рубликов нам отсыпят на дорожку?
— Немножко, — признался Иван. — Зато Кащея можем грабить без зазрения совести.
— Сегодня и выступим, — решил Илья. — Я зайду к Микуле Селяниновичу, скажу, захворал, дескать. Ты, Добрынюшка, возьмешь отпуск за свой счет для обучения грамоте. А ты, Алешка, скажешь Микуле, что соблазнил невинную девицу, и теперь должен замаливать сей грех в Соловецком монастыре.
— А может прямо объявим, мол, на Кащея идем? — робко спросил Иван.
— Не положено! Надо следы запутывать... Что, други, постоим за Землю Русскую?
— Ой, постоим! — гаркнули богатыри.
— Да, кстати, — спохватился Иван. — С нами еще два дурака пойдут. Один — мудрец Кубатай, боян сладкоголосый. Другой — толмач Смолянин, человек простой и трудолюбивый.
— Ох, подозрительны мне имена их, — воскликнул Алеша. — Особенно — Смолянин! Сразу видать — то не русский человек.
— Кубатай — кавказец, но мирный, спокойный, — принялся успокаивать друзей Иван. — А Смолянин клянется, что русская в нем кровь течет.
— Какой же русский станет своим происхождением хвастать? — воскликнул Илья. — Ну да ладно. Боян сладкоголосый, да толмач трудолюбивый в пути пригодятся. Берем.
И снова путь-дорожка лежала перед богатырями. Впереди, как и пристало сильнейшим, ехали Добрыня с Ильей, за ними — мудрец Кубатай да толмач Смолянин. За ними, зорко назад оглядываясь, двигались Иван с Алешей. И вот какой между ними шел разговор...
— Вот скажи, Иван, любишь ли ты земельку русскую? — вопрошал Алеша.
— Люблю.
— Вот и я о том. А скажи, Иван, чем Русь наша красна?
— Собакой-князем, — пошутил дурак.
— Ну, и им тоже, — не понял юмора Алеша. — И нами, богатырями. И смердами вонючими, и боярами толстопузыми, и священниками набожными, и торговцами хитроглазыми, и девками... девками... — вздохнул он.
— Что ж получается, всеми?
— Ага! То богатство наше немеряное, самовоспроизводящееся. Пока есть на Руси народ русский, Русь Русью останется!
— Да, — протянул Иван. — Ну ты и загнул Алешка. Чую, что прав, хоть и непонятно ни фига.
— А че ж тут непонятного? — встрял в разговор Кубатай, выплевывая шелуху от семечек. По бокам его конька хлопали два тяжелых мешка с семечками, собранными в дорогу заботливой Марьюшкой. — Народ — самое ценное в любом государстве. Скажу я вам честно, что повсюду уже люди корни свои позабывали, только на Руси и остались настоящие патриоты.
— Дело говоришь, кавказец! — одобрил его Алеша. — Видать и вправду — мудрец! А скажи, чем мы, русичи, от неруси поганой отличаемся?
— Но-но, — слегка обиделся Кубатай. — По большому счету — ничем. Порой глянешь на какого-нибудь дурака — ну чего в нем русского, кроме имени? А раскроет рот, скажет слово, другое, сразу видно — русский!
— Значит, — обрадовался Алеша, — не внешность тут роль играет! А что? Скажи, мудрец?
Приосанившись, Кубатай изрек:
— Менталитет!
— Чего?
— Этносознание!
— Ты кончай ругаться по-кавказски, а дело говори!
— Главное в человеке — душа! — изрек Кубатай. — Коли она большая да загадочная, к чудесам и тайнам тянется, а от дел низменных воротится, то русская она!
— Дело, — кивнул Алеша. — Я и сам так считаю, но тебя проверить решил. Эй, Смолянин-толмач! Ты чего об этом думаешь?
— О чем? — проснулся Смолянин.
— О душе!
— Рано мне еще о ней думать, — рассудил Смолянин. — Вот Кащея увижу, сразу в размышления погружусь!
— Переиначим вопрос, — не отставал от него Алеша. — О Руси ты чего думаешь?
— О Руси? Умом Россию не понять, прибором хитрым не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить!
— Тебе бы в бояны податься, — отвесил комплимент Алеша.
— Да я пробовал, голос плохой оказался, — засмущался Смолянин. — Когда сам, в одиночку пою, в ванне или перед сном, то спиваю гарно. А коли хоть один слушатель объявится — сразу петуха пускаю.
— Вот и у меня так бывает, — кивнул Алеша. — Придумаю небылицу — аж сам поверю. А начну рассказывать, концы с концами не сходятся... Толмач, а ты кто будешь, да откуда?
— Издалека, — вздохнул Смолянин. — Но по натуре — русский. Давно меня на Русь тянуло, я и язык выучил, и родословную себе выискал. Вот, приехал.
— Небось, тебя по малолетству в полон увели, — догадался Алеша. — А душа-то русская проснулась, на родину потянула. Молодец, толмач! У Ильи вот сын был, Соколик, так его Калин-царь вместе с матерью в полон увел. Маманя от обиды померла, а сынка Калин-царь вымуштровал, приемчикам хитрым научил, щуриться заставил, чтоб на него, собаку, был похож. А потом выпустил супротив родного батьки биться!
— Кошмар! — воскликнул Смолянин, который страдал некоторой сентиментальностью. — Кончилось-то все хорошо?
— А как же! Илюшка сыночка с коня сбил, отхлестал нагайкой, тот сразу папу и признал. Потом Владимир его заслал на самую дальнюю заставу, южные рубежи стеречь. Он Илюше письма писал ласковые, сыновьи. На побывку недавно приезжал, такую попойку закатили!
Смолянин расцвел в счастливой улыбке.
— А после попойки похмелиться было нечем, настроение у всех упало. Илюша с сынком повздорил, да и отлупил знатно. Теперь он при монастыре Киевской Богоматери звонарем работает. Глаз у него один вытек, скрючило его всего, оглох... Но силенка осталась, с работой справляется.
Икнув, Смолянин придержал коня, чтобы оказаться подальше от Муромца. Алеша тем временем продолжал молоть языком. Кубатай, которому страсть как хотелось встрять в разговор, делал судорожные попытки освободить рот от семечек. Но руки его сами собой лезли в мешок и зачерпывали все новые пригоршни.
— Вот, — позевывая рассуждал Алеша, — возьмем простую русскую душу. Среднюю, ничем не примечательную. Какие у нее склонности? Ругать собаку-князя, потому что свободолюбива, но слушаться его, потому что другой еще хуже будет. Пить знатно, потому что традиция, но не закусывать после первой, потому что иначе после второй нечем будет. Любить зверюшек да детишек малых, без этого никак нельзя. Бить жену, потому что все равно, сволочь, изменит. Бананы есть в немеряных количествах, так как истинно русский фрукт. Планов иметь громадье, но осуществлять помаленьку, чтоб другим народам не обидно было... Но не это главное! Главное — оптимизм! Именно он нас, русских, от всех других людей отличает!
