Йен Макдональд - Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Лалджи посмотрел на блестящую алую кожицу. Откусил кусочек и ощутил разом сладость и кислоту. Улыбаясь, он протянул помидор Крео, тот откусил кусок и поморщился от отвращения.
— Меня устраивает «СояПРО».
Он отдал помидор Лалджи, который с жадностью прикончил его.
Бауман улыбнулся аппетиту Лалджи:
— Думаю, вы достаточно пожилой человек, чтобы помнить, какой была настоящая еда. Можете есть до нашего отъезда, сколько захотите. Они все равно погибнут.
Он развернулся и снова побрел через заросший сад, отводя в стороны сухие кукурузные стебли властными движениями рук.
За садом стоял разрушенный дом, накренившийся так, будто на него сел мегадонт, прогнувшиеся стены были в дырах. Обрушившаяся крыша съехала набок, с одной стороны находился водоем, глубокий и спокойный; его гладь тревожили только водомерки. Была прорыта дренажная канава, чтобы направлять дождевую воду в пруд.
Бауман обогнул пруд по краю и исчез на ведущей вниз крошащейся лестнице. К тому времени, когда Лалджи с Крео нагнали его, он уже завел пружину фонарика, и его тусклая лампочка неровным светом заливала подвал, пока раскручивалась пружина. Он еще раз завел фонарик, озираясь кругом, потом нашарил спички и зажег лампу. Замоченный в растительном масле фитиль давал высокое пламя.
Лалджи осмотрел подвал. Здесь было пусто и сыро. Пара соломенных тюфяков лежала на разбитом бетонном полу. В углу находился компьютер, корпус красного дерева и крошечный экран поблескивали, ножной привод был истерт от частого употребления. У стены располагалась кухня, где на полках буфета во множестве выстроились банки с зерном, мешочки с продуктами свисали с потолка, чтобы до них не добрались грызуны.
Старик указал на стоящий на полу рюкзак:
— Вот мой багаж.
— А что делать с компьютером? — спросил Лалджи. Бауман хмуро посмотрел на машину:
— Ничего. Он мне не нужен.
— Но он стоит денег.
— Все, что мне требуется, заключено у меня в голове. Все, что есть в этой машине, идет от меня. Мой жир превратился в знания. Мои калории с помощью ножного привода перешли в анализ данных. — Он поморщился. — Иногда я гляжу на этот компьютер, и все, что вижу, — себя, сходящего на нет. Я когда-то был толстяком. — Он многозначительно покачал головой. — Я не стану по нему скучать.
Лалджи начал протестовать, но тут Крео вздрогнул и вскинул пружинное ружье:
— Здесь еще кто-то есть.
Лалджи увидел ее, пока Крео говорил: девушку, сидящую на корточках в углу, скрытую тенью, худенькое, внимательно глядящее веснушчатое создание со слипшимися каштановыми волосами. Крео со вздохом опустил ружье.
Бауман помахал рукой:
— Выходи, Тази. Это те люди, о которых я тебе рассказывал.
Лалджи пытался понять, сколько времени она просидела вот так, в темноте подвала, дожидаясь. Она производила впечатление существа, которое почти срослось с этим подвалом: висящие сосульками волосы, темные глаза, почти поглощенные расширенными зрачками. Он развернулся к Бауману:
— Мне казалось, речь шла только о вас. Радостная улыбка Баумана угасла.
— И вы из-за этого повернете назад?
Лалджи рассматривал девушку. Кто она, любовница? Его дочь? Удочеренная дикарка? Он так и не решил. Девушка втиснула ладонь в ладонь Баумана. Старик успокаивающе похлопал ее по руке. Лалджи помотал головой:
— С ней нас будет слишком много. Я согласился доставить вас. Я продумал способ, как вас перевезти, как спрятать от пограничников и патрулей. А ее, — он махнул рукой в сторону девушки, — я брать не обязан. И вас-то везти — слишком рискованно, а с ней риску — в два раза больше? Нет. — Он энергично замотал головой. — Это невозможно.
— Но какая разница? — спросил Бауман. — Это ничего вам не стоит. Сила течения перевезет нас всех. У меня есть запас пищи на нас обоих. — Он подошел к буфету и принялся снимать стеклянные банки с бобами, чечевицей, кукурузой и рисом. — Вот, смотрите.
— Пищи у нас более чем достаточно, — ответил Лалджи.
— Надо полагать, «СоиПРО»? — покривился старик.
— А чем плоха «СояПРО»? — возмутился Крео.
Старик усмехнулся и взял банку зеленой фасоли, плавающей в рассоле.
— Конечно, ничем не плоха. Но человеку необходимо разнообразие. — Он принялся набивать рюкзак новыми банками, беззаботно позволяя им стукаться друг о друга. Он уловил презрительное сопение Крео, улыбнулся и вдруг пояснил заискивающе: — На всякий случай, если вдруг все остальное закончится. — Он закинул в рюкзак еще несколько банок.
Лалджи рубанул по воздуху рукой:
— Ваша еда не проблема. Проблема — ваша девушка, с ней опасно!
Бауман покачал головой:
— Никакой опасности. Никто даже не посмотрит на нее. Она даже может ехать не прячась.
— Нет. Вам придется ее оставить. Я ее не возьму. Старик в сомнении посмотрел на девушку. Она в ответ взглянула на старика, вырвав свою руку из его.
— Я не боюсь! Я могу пока пожить здесь. Как и раньше.
Бауман нахмурился, о чем-то задумавшись, и в конце концов покачал головой:
— Нет! — Он поднял взгляд на Лалджи: — Если она не может поехать, то не могу и я. Она кормила меня, пока я работал. На мои исследования уходили те калории, которые должны были достаться ей. Я слишком многим ей обязан. Я не оставлю ее волкам, рыщущим по округе.
Он положил руки девушке на плечи и поставил ее перед собой, между ним и Лалджи. Крео поморщился:
— Какая разница-то? Возьми ее. У нас полно свободного места.
Лалджи, не соглашаясь, покачал головой. Они с Бауманом пристально глядели друг на друга.
— А может, он отдаст нам компьютер? И мы в расчете, — предложил Крео.
Лалджи упрямо мотнул головой:
— Нет. Меня не волнуют деньги. Слишком опасно везти ее с собой.
Бауман засмеялся:
— Зачем же вы проделали весь этот путь, если боитесь? Половина энергетических компаний хочет меня прикончить, а вы говорите о какой-то опасности!
Крео нахмурился:
— О чем это он толкует?
Брови Баумана поползли вверх от изумления.
— Так вы не рассказали обо мне вашему товарищу? Крео переводил взгляд с Лалджи на Баумана и обратно.
— Лалджи?
Лалджи глубоко вздохнул, все еще не сводя взгляда с Баумана.
— Говорят, он может подорвать энергетические монополии. Может воссоздать «СоюПРО».
Крео на миг обомлел:
— Это невозможно! Бауман пожал плечами:
— Для вас, может быть. Но для человека, обладающего знаниями?.. По доброй воле посвятившего жизнь спиралям ДНК? Более чем возможно. — Он обхватил руками свою худущую девчонку и прижал к себе. Улыбнулся Лалджи. — Итак? Мы пришли к какому-нибудь соглашению?
Крео покачал головой, сбитый с толку.
— Я-то думал, ты затеял денежное дело, Лалджи, но это… — Он снова покачал головой. — Не понимаю. Как, черт побери, мы сможем сделать на таком деньги?
Лалджи одарил Крео мрачным взглядом. Бауман улыбался, терпеливо дожидаясь, а Лалджи боролся с желанием запустить лампу в лицо этому человеку, такому методичному, такому уверенному в себе, такому верному…
Он резко развернулся и пошел к лестнице.
— Бери компьютер, Крео. Если из-за его девчонки у нас будут какие-нибудь неприятности, мы вышвырнем обоих в реку, а его знания останутся с нами, — бросил он на ходу.
Лалджи помнил, как его отец отодвигал тхали,[73] притворяясь, будто бы уже сыт, хотя дал[74] едва покрывал дно стальной тарелки. Он помнил, как мать подкладывала ему лишний кусочек. Он помнил Гиту, глядевшую пристально и молча, а затем все они поднимались с общей кровати, на которой сидели с поджатыми под себя ногами, и лихорадочно принимались за какие-то дела, нарочито не обращая внимания на него, доедающего дополнительную порцию. Он помнил вкус лепешек-роти во рту, сухих, как зола, которые он все равно заставлял себя глотать.
Он помнил посадки. Он сидел на корточках рядом с отцом в знойной пустыне, весь облепленный желтой пылью, и сажал семена, которые они сберегли, сохранили, хотя их можно было бы съесть, скопили, хотя с их помощью Гита могла бы потолстеть и выйти замуж; и отец, улыбаясь, говорил:
— Эти семена породят сотни новых семян, и тогда все мы будем есть досыта.
— А сколько семян они породят? — спрашивал Лалджи.
И отец смеялся и раскидывал руки во всю ширь и казался таким сильным и большим со своими белыми крупными зубами, красными и золотыми серьгами, с морщинками вокруг глаз, когда кричал в ответ: «Сотни! Тысячи, если ты будешь молиться!» Лалджи молился, молился Ганеше и Лакшми, Кришне и Рани Сати,[75] Раме и Вишну,[76] каждому богу, какого мог припомнить, присоединяясь к множеству крестьян, делавших то же самое, пока он поливал водой из колодца крошечные зерна или стоял на страже в темноте на случай, если кто-нибудь захочет выкопать бесценные семена и перевезти на какое-нибудь другое поле.