Алесь Куламеса - Быть рядом
– Надо же, как повезло, – пробормотал отец, вернувшись в машину и трогаясь с места, – впервые в жизни радуюсь отсутствию дисциплины.
Выехав за пределы части, отец включил фары и поехал гораздо быстрее. Выбравшись на трассу, он и вовсе помчался стрелой.
Несмотря на довольно-таки рискованную скорость и необходимость уделять всё внимание дороге папа расслабился. Он расстегнул ворот, достал из бардачка между сиденьями смятую пачку сигарет и с видимым наслаждением закурил. Потом включил проигрыватель со своей любимой испанской гитарой. Стал тихо насвистывать в такт мелодии.
В этот момент я понял, что гроза миновала и отец – снова прежний. Поэтому я рискнул спросить:
– А в какую часть нас переводят?
Отец улыбнулся и подмигнул:
– А разве это важно, сынок?
Я улыбнулся в ответ:
– Просто интересно.
Отец кивнул, затянулся сигаретой и ответил:
– Тогда давай я скажу так: приедем – увидишь. Идёт?
– Идёт. А ехать далеко?
– Ну, – протянул отец, – надеюсь, к утру будем. Так что спи пока. Музыку сделать тише?
– Не надо, папа, – сказал я, устраиваясь поудобнее на сиденье, – и так засну.
– Ну хорошо, сынок, – тихо сказал отец и всё таки уменьшил громкость. Как всегда.
Он неисправим, успел подумать я, прежде чем провалиться глубокую дрёму.
***
Я проснулся из-за того, что болела затёкшая шея. За окном уже серели предрассветные сумерки.
– Доброе утро, – произнёс отец, – правда, здорово вот так, вдвоём, ехать навстречу рассвету? Согласись, что-то в этом есть.
Я посмотрел на него искоса, но ничего не ответил.
– Выспался? – поинтересовался отец.
– Так себе, – я потянулся и снова зевнул.
Отец, несмотря на то, что всю ночь провёл за рулём, совершенно не выглядел утомлённым. Напротив, он казался бодрым и свежим, словно хорошенько поспал. А ещё – очень счастливым.
Отец перехватил мой взгляд и подмигнул:
– Не расслабляйся, нам ещё долго ехать.
Я посмотрел на дорогу внимательнее. Странно… Это не автобан или шоссе. Впереди между рыжими стенами соснового леса петляла узкая линия, засыпанная сухими иголками. Обычный просёлок, по которому ездить можно только летом и то – на внедорожнике вроде нашего ВАЗа.
– Пап, а где мы?
– В машине, где же ещё.
– Серьёзно, пап. Почему мы по лесу едем, а не по нормальной дороге.
Отец пожевал губу и спросил:
– Если я тебе скажу, что так быстрее, ты мне поверишь?
– Нет. Ко всем частям ведут хорошие дороги, и ты это знаешь, – я снова стал волноваться за отца; кажется, у него ничего не прошло. – Куда мы едем?
Отец перестал улыбаться. Он замедлил ход машины и спросил:
– Ты в самом деле хочешь знать?
Я кивнул.
– Мы едем на Алтай, к моему другу. Он лесник.
– Чего??? Пап, причём здесь Алтай? Тебя же в другую часть перевели.
– Никуда меня не переводили. Просто я решил до поры до времени не говорить тебе правды.
– Какой правды, пап? О чём ты?
– Да о том, дурья башка, что я не хочу тебя потерять! – вспылил отец.
Я отшатнулся к дверце.
– Я не допущу, чтобы ты попал в зачетник, понимаешь? Ты – это всё, что у меня есть, и я не могу допустить, чтобы ты умер. Мы уедем на Алтай, спрячемся в горах, и никто нас не найдёт. В той глуши можно дивизию спрятать и никто не узнает. И не важно, что будет дальше, главное чтобы ты жил. Понимаешь? Сынок, ты понимаешь меня?
Я не мог ему ответить. Просто слова застряли в горле. В голове не укладывалось: мой отец – дезертир. Мой! Отец!! Дезертир!!!
– Папа, – вырвалось у меня, – но ведь ты присягу давал.
– Да пусть они подавятся своей присягой! – рыкнул отец, – Они не могут заставить меня отдать им своего единственного сына.
– Папа, но ведь нельзя так – Родина в опасности….
Отец вдруг резко вывернул руль, и мы соскочили на обочину, под кроны деревьев. Машина дёрнулась и остановилась. Отец повернулся ко мне:
– Сынок, да ты что? Причём здесь Родина? Через пару часов нашу часть повезут на смерть. И вместе с солдатами – их семьи. Жён, матерей, детей. Какая Родина, сынок? Это обыкновенное убийство!
– Но это же взаимозачёт, папа! Наши – их! – жизни приблизят победу! Так и должно быть. Так всегда было.
– Нет! – заорал отец, – Не всегда! Твой прадед сражался с оружием в руках, видя лица врагов. Он прошёл от Москвы до Берлина и вернулся. И он победил! И остался жив. А если бы он умер, то не было бы ни меня, ни тебя.
– А ты помнишь, что он рассказывал, – вспылил я в ответ, – про разорённые города и сёла, про разруху и голод? Про «всё для фронта, всё для победы»? Теперь-то всё совсем по-другому! Ни голода, ни разрухи, ни сирот и вдов. А всё потому, что ты и я, как твой сын, идём на смерть. Идём добровольно, чтобы наша Родина победила. Папа, это долг наш, понимаешь? Обязанность наша!
– Долг, Родина – это всё красивые слова! А ты знаешь, как всё выглядит на самом деле? Всех загоняют в большую камеру и травят газом. И вроде всё безболезненно, но видел бы ты лица людей и то, как они, лежат вповалку друг на друге.
– А то ты видел!
– Видел! И не хочу, чтобы ты оказался среди них.
– Папа, ну пойми ты, – я не знал, как ещё объяснить ему, – нельзя так. Мы должны и всё. Родина нуждается в нас.
– Знаешь что, – удивительно спокойным тоном проговорил отец, – в сорок первом году, когда немцы рвались к Москве, твой прадед пошёл на фронт. Потому что Родина нуждалась в нём. Потому что его винтовка могла остановить врага. И остановила. А наша с тобой смерть кого остановит?
– Такого же врага!
– Сынок, да забудь ты про то, что тебе в школе говорили. Всё изменилось! Раньше я мог вернуться с войны. А теперь – нет. Всё, билет в один конец. Вот поэтому и решили, что семьи военных нужно вместе с ними в зачётник отправлять. Чтобы сирот не плодить да на пенсии не тратиться. Конечно! Это гораздо экономнее. Мне тоже в школе рассказывали, что высвободившиеся после разоружения в восемьдесят шестом деньги помогли поднять экономику до заоблачных высот. Это так, это правда. Но! Понимаешь, твой прадед видел перед собой врага. А что увидишь ты? Стены газовой камеры? Раньше убивали хотя бы враги, чужаки. А теперь – травят свои. Арифметика проста: кто больше собственных граждан передушит – тот и победил! Ну да, экономика в порядке, разрушений никаких – чистенькая война. Политики пригрозили друг другу пальчиками и всё. А люди…Только вот что я тебе скажу, сынок: страны, которые сами – понимаешь, сами, добровольно! – убивают своих граждан, не имеют права требовать верности и преданности.
Он замолчал. И у меня тоже закончились слова. Отец положил мне руку на плечо и заглянул в глаза:
– До смерти твоей мамы я ни о чём таком не думал, сынок. Но когда она погибла, что-то во мне надломилось. Я не отдам тебя им. И плевать я хотел на долг, патриотизм и Родину. Ты им – не достанешься.
Я посмотрел в его глаза и ощутил, как заплясали на кончике языка нужные, правильные слова:
– Можно я скажу?
Отец кивнул.
– Пап, на самом деле ничего не изменилось. Подожди, дай я договорю!
Отец сдержался и промолчал.
– Ничего не изменилось, – повторил я, – что тогда, что сейчас – от нас зависит победа. От каждого из нас. Чем больше людей пожертвует своей жизнью – тем вероятнее наша победа. Разве раньше не так было? Да так же, один в один так же! У кого больше солдат, то и побеждал. Да, теперь это выглядит по-другому. Но суть осталась та же.
– Нет, – медленно проговорил отец, – не та же. Твой прадед сражался за Родину. И его враги – хоть и были не правы – тоже сражались. А нас – и тех, на другой стороне – заставляют за неё умирать . Неужели ты не понимаешь, что это совсем разные вещи? Диаметрально противоположные!
Я промолчал. Всё равно ему ничего доказать невозможно.
Отец хотел что-то сказать, но вдруг наклонился к рулю и впился глазами в небо. Я проследил его взгляд и заметил среди облаков чёрную точку. Она быстро приближалась.
– Ну вот, сын, – сказал отец, – нас, похоже, нашли.
Точка превратилась в десантный вертолёт. Он уверенно шёл в нашу сторону.
Отец сунул руку во внутренний карман и достал что-то металлическое. Я изумился – он держал пистолет. Я такой видел только в кино про войну.
– Трофей, – пояснил отец. – Называется «Парабеллум». Твой прадед с войны принёс. Когда проходило разоружение, прадед его спрятал. Потом передал деду, а тот мне. А я хотел тебе оставить. Семейная реликвия…
– И что ты собираешься делать? Это же…
– Ну да, – согласился отец, – это боевое оружие. А у них там – парализаторы. Повоюем? По-настоящему?
– Пап, ты что? Ты же убить можешь.
– Не просто могу, сын, – оскалился отец. – Буду. Я не дам нас захватить.
Он открыл дверцу и выкатился из машины.
– Папа, стой!
Отец прижался к стволу сосны, прячась под кроной. Вертолёт прошёл совсем низко, почти над самыми деревьями. Я смог разглядеть эмблему внутренних войск и лица десантников, выглядывавших из дверей.
