Михаил Русанов-Ливенцов - Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские
Промаялся Лад дома до полудня. Сначала принялся он дом осматривать и был приятно удивлен разумностью домашней обстановки, кроме гостиной, конечно. В спальне было чисто, постель бельем белым покрыта, на полу шкура медвежья расстелилась. Погреба ломились от запасов круп и муки, окороков копченых, рыбы соленой, жира и масла заморского — оливкового, бочонков меда и больших кулей сахара кускового. Очень обрадовало Лада наличие в погребе бочек с вином франзонским. Будет чем гостей знатных принимать.
После осмотрел он дворовое хозяйство. Побывал в свинарниках, на птичьем дворе, в кошарах овечьих. «Богат стал, — думал Лад, оглядывая хозяйство огромное, которое нечаянно свалилось ему на голову, — богат, да что-то не радостно мне».
Везде работа кипела — белье стиралось, на кухне что-то готовилось, свиньям есть давали, скотину поили. Попробовал он себя в роли хозяина, отдал пару распоряжений и понял — без него работа ладится. А раз так, нечего в дела хозяйские лезть.
Пополудни ушел он из дома тихо, без шума, никому ничего не сказав. Зашел в кабак Жадюги, заплатил гордо за вчерашнее. Увидев кошель полный на поясе клиента давешнего, Жадюга приветлив был без меры. Просил заглядывать в любое время, мол, для таких, как Лад, двери кабака всегда открыты.
Потом Лад отправился к Седобороду. По улицам Посада гуляли толпы праздные. Совет постановил гулять до тех пор, покуда всё съедено не будет. Вот мужики и старались, ели-пили, а еды не убавлялось. Тут кое-кто из баб смекнул, что пока столы на площади ломятся от яств, не видать им мужиков ни дома, ни на работе! Стали они тогда втихаря снедь со столов таскать на дворы скотные и свиньям бросать. Но всё равно выходило так, что еще два дня гулять и гулять!
— Пусть хоть два дня! — согласились бабы. — Это не неделя!
Другие откровенно ворчали.
— Чего это Зуб слабоумный удумал мужиков дармовщинкой угощать неделю целую?! Не этого хотела Гадина, когда уговаривала совет встречу организовать! Вечно у совета так, сначала ни в какую, а потом не остановить!.. Торговля в Посаде стоит, купцы заезжие убытки терпят, потому и мы, жители Посада, внакладе остаемся!
Не нравились Ладу речи такие. Если бы мужики говорили — это одно. А когда бабы разговоры такие ведут — это пугает. Негоже им, бабам, в дела торговые влезать! Настораживало его еще одно обстоятельство — в разговорах таких слышалось иногда имя жены его.
— Надо бы Гадине сказать...
— Правильно, пускай она узнает...
— Права она была насчет мужиков посадских, изверги они все!
Вопреки словам женским торговля в Посаде не хирела. Пройдясь по городу, Лад убедился — либо действительно полтора года прошло, либо он город торговый никогда так и не видел полностью. Казались ему ярмарки ярче, базары богаче, рынки шире, товары разнообразнее. Да и людей торговых вроде бы больше стало. Купцы знатные здоровались с ним как равные, спрашивали вежливо про дела. На пожатие плеч отвечали сочувствием, радовались его богатству, хвалили за деловую хватку, благодарили за товары редкие. Купцы средней руки поглядывали на него с улыбкой, за которой прятали зависть, кто белую, а кто и черную. А купчишки мелкие в лицо заглядывали, взора благосклонного искали и все услужить пытались.
После побывал Лад в квартале кузнечном. Вот где ничего не изменилось — печи дымились, прессы и молоты стучали, покрытые загаром и сажей кузнецы деловито сновали по кварталу по своим делам, и никто без дела не шастал. Там телега тащится с углем, там обозы с рудой ждут, когда их разгрузят, здесь торговец богатый подробно объясняет, что выковать ему надобно, а кузнец старый головой качает и улыбается. Знает старый все уловки дела своего, но не делится секретом с торговцем пузатым, и цену ломит разумную, копеечки медной не уступая. И знают оба — цена будет выплачена сполна, а вещь будет готова в срок и послужит купцу не один десяток лет...
Гудел городок кузнецов, словно и не было вчера праздника всеобщего. Посидели давеча кузнецы на празднике, уважили героев посадских, а сегодня снова за работу свою взялись.
Наковальня встретился Ладу в дальнем конце квартала, там, где стояли печи огромные, навесом крытые. В фартуке кожаном, с опаленной шевелюрой, высился Наковальня среди искр жгучих, словно бог огня возле горна жаркого, из которого солнышко наше выскочило на заре времен... Вокруг суетились кузнецы, готовились плавку принять, металл тягучий, жаркий усмирить. Зычным голосом Наковальня командовал:
— Поддай, еще поддай воздуху! Не жалей меха! А ну, взяли разом, вот... еще поддай мехами...
— Мечплугович! — окликнул его Лад, прикрывая ладошкой глаза от жара.
Обернулся кузнец, заметил Лада, и расплылась его физиономия грозная в улыбке. Поставил заместо себя выплавкой командовать Удара Молоткевича, молотобойца знатного, известного всему Посаду, и пошел к Ладу. Обнял, как родного, и вывел на свет дневной, от горнил жарких подальше.
— Здравствуй, Ладушка, здравствуй. — Весел был Наковальня, радостен. — Вот, видишь, чем занят. Эх, вроде дня два у печей не стоял, а соскучился, будто год прошел. Странно это, не правда ли?
— И не говори, — согласился Лад.
— По делу пожаловал али просто так, проведать?
— Проведать.
— Понятно, — протянул Наковальня. — Мы теперь ниточкой одной связаны, словно побратимы стали.
— Слушай, Наковальня, и охота тебе, теперь богатому и знатному, возле печей сажей мазаться? Сидел бы в конторе своей, заправлял бы хозяйством жарким в рубахе чистой...
— Не Яром же я! — обиделся Наковальня. — Возле печей жизнь моя идет, кровь греется, по венам бежит, сердце веселит... Это Яром, слышал я, зазнался. Пустолоба назначил себе в заместители, а сам сидит возле сундуков да серебро пересчитывает.
— На базарах поговаривают, будто решил он дружину в новую форму переодеть.
— Солдата во что хочешь одень, лишь бы меч держать умел.
— Значит, у тебя всё по-старому? Мысли не одолевают о странности похода нашего?
— Не до того мне, Лад. Видишь, работа кипит. Потом подумаю, на досуге. А вот ты поразмысли. Недаром юность твоя у Седоборода прошла, а потом в учениках самого Комер-сана ходил. Думай, Лад. Может чего и надумаешь. А как надумаешь, приходи. Выслушаю тебя с радостью.
Тут металл ударил белой струей, и Наковальне не до разговора стало. Бросился он в самую гущу спохватившихся кузнецов, схватил клещи пудовые и давай ковырять в печи, приговаривая:
— Эй, куй железо, пока горячо, горячо да мягко... Эх! Ну, чего стали, давайте все вместе... Эх!
Лад с минуту смотрел, как спорится работа в кузнях, и пошел прочь. Все делом заняты, один он мается, на вопросы странные ответы ищет...
Глава 6
Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, пребывал в превосходном расположении духа. Кутался в шелковый халат дорогой, ел осетрину парную, запивал вином дорогим и слушал доклад Пустолоба. Ничего умного тот сказать не мог, но силился, оттого речь его звучала бессвязно. Но Яром, в благодушии своем снизошедший до любви всякого ближнего своего, лишь с ленцой просил иногда заместителя ретивого повторить сказанное, но непонятное. Пустолоб повторял, вожделенно глядя на осетрину парную. Так и застал их Лад — Яром за столом, со стаканом в одной руке и вилкой в другой, а перед ним по стойке «смирно» — Пустолоб.
— Здорово, отцы-командиры.
— Ты бы стучал сперва, — озадачился Яром. Не ждал он Лада, и рад не был ему. — Не видишь, делом заняты.
— Как не заметить, вижу. Все в Посаде делом заняты, один я без дела маюсь.
— Ну вот шел бы и искал себе занятие по душе. А нам нечего мешать! Не дружинник ты теперь, и вот тебе порог, а вот...
— Зазнался ты, Яромушка, — сказал Лад, уходить не собираясь.
Яром покраснел, надулся как индюк и брови могучие к переносице сдвинул.
— Не хочешь вопрос себе задать, — продолжал Лад, не обращая внимания на злость Ярома, — отчего это судьба к нам так благосклонна? Почему удача так повернулась? Ночь в дороге провели и из утят серых в лебедей белых превратились. Совесть не гложет?
— А чего ей, сонной, нас терзать? — осведомился Пустолоб. — Не зря мы почести такие получили. Кровью своей оплатили. Самраев ужасных победили, обоз сберегли.
— Опомнись! — у Лада глаза расширились. — Ты чего мелешь? Каких самраев?! Ты хоть помнишь что-нибудь?
— Ничего я не помню! — Видел Пустолоб, как Яром улыбается на слова такие, вот и ярился, поддержку чувствуя. — Но люди говорят. А людям верить надо. Вот и выходит, что мы герои. И нечего на совесть кивать, она нам спать не мешает. И тебе советую: довольствуйся тем, что есть, и нам жить не мешай!
Изумился Лад. Вот уж у кого голова кругом пошла, решил он, глядя в пунцовое лицо Пустолоба.
— Слишком речист ты стал, Пустолобушка. Не замечал я раньше за тобой ораторского таланта. Что по делу сказать, так у тебя язык костенеет. А как славу липовую сберечь, прямо соловьем поешь. Ну вас к лешему! Хотел о деле с вами поговорить, да видно не пришло еще время. Жируйте, упивайтесь молвой людской. Только помните — молва как метла: сначала в одну сторону метет, потом в другую.
