Михаил Русанов-Ливенцов - Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские
Обзор книги Михаил Русанов-Ливенцов - Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские
Михаил Русанов-Ливенцов
Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские
ДЕЛА ТОРГОВЫЕ
Глава 1
Солнышко за лес катилось.
День прощался алым закатом.
Ночь здоровалась яркой звездочкой возле полумесяца.
Время наступало тайное, и посадский люд спешил кто домой, а кто и в кабак.
Ночи никто не боялся, но уважал, стараясь не раздражать ночных духов. А как же, духи, они хоть и невидимы, а в жизнь людскую норовят нос сунуть. Людям, тайну ведающим, о том всегда было известно. Остальные — догадывались...
Потому ночью жгли костры, первый глоток бражки плескали в угли очага, посвящая его предкам, и старались не вспоминать нечисть.
Когда-то, очень давно, костры по ночам могли принести большие бедствия. Отсветы огня во тьме за многие версты видно. А вороги-кочевники не дремлют. Только и ждут случая напасть.
С тех незапамятных времен вошло в обычай держать при Посаде целую слободу дружинников, которых Посад кормил и снабжал всем необходимым. Взамен этого дружина в трудную лихую годину платила кровью собственной, воюя рати ворогов. Но те времена канули в Лету.
Находились, конечно, буйные головушки, уходили в леса, сбивались в шайки и ватаги, грабили обозы торговые, теша молодецкую удаль и тем живя. Но ловили их, сажали в остроги, самых лютых зимой в прорубь кидали на забаву водяному.
Надобность в дружине свелась к простой формальности, и в нынешнем ее состоянии кто-то видел умиротворение существующего порядка, а более прозорливые — разгильдяйство и безалаберность. Две сотни здоровенных молодцов шлялись по Посаду целыми днями и не знали, чем себя занять. Посад за многие годы спокойной жизни превратился в одну сплошную гигантскую ярмарку. И жалование (неплохое!) выплачивал дружине регулярно. Но кроме показательных (раз в месяц) кулачных боев, посмотреть которые собирались все живущие и гостящие в Посаде, дела дружина боле не знала. Всё остальное время дружинники ухаживали за молоденькими девицами, да кабаки посещали, где спускали всё свое жалование. Много раз на посадском собрании знатных поднимался вопрос дружины, но обычаи не так-то легко меняются. Посад мог позволить себе содержать воинов, а если так, то почему бы нет? Пусть все видят благополучие, первым признаком которого является сытая и довольная дружина.
Коренных посадских было не так уж много. Приезжающие на сезон торговцы (а сезоны сменяли один другой с завидным постоянством) ставили в Посаде добротные дома, постоялые дворы и лавки. Так вот они врастали в землю посадскую.
Посад ширился, рос и с каждой торговой сделки имел доход. За этим строго следили приказчики. Совет Посада назначал их на один год (чтобы не жирели за общий счет) и наделял огромной властью. Но они всё равно жирели, и потому попасть в их число стремились многие. Некоторые приказчики умудрялись и на новый срок остаться при должности своей. Как им сие удавалось — никто не знает. Вроде всё честь по чести — Совет назначает из списков самых достойных. Ан нет! Глядишь — человек знакомый, за прошлый год успевший надоесть хуже редьки горькой, опять при сделках присутствует, считает всё, мелочь не упустит!
Сплетнями, слухами обрастали такие случаи. Да толку — пошумят бабы на базарах, посудачат мужики в кабаках, и делов-то!
А у приказчика впереди — еще один год службы денежной, синекуры благословенной...
Так и жил Посад — с утра до вечера ярмарки и базары шумные, вечером гулянки с хороводами и пьянкой, ночью костры и кабацкие байки. Но находились такие, в основном из числа молодых дружинников, кто предпочитал провести вечер и часть ночи у Седоборода, обещая подружкам милым, что следующая ночь уж точно будет для них.
Седобород... Он был известен всему Посаду, да и за пределами оного известность эта не вызывала сомнения. Мудрый старец, ровесник самому Посаду, знал он много всяких историй о делах неслыханных и вещах невиданных. Говорили также о том, что знаком Седобород с нечистью, да и сам может творить ворожбу.
Что тут правда, а что вымысел, кто знает?
Но лечил он людей добротно. Кого от зубной боли избавит, с кого лишай сведет, а кому и мозги на место вставит. Бабы-повитухи перед каждыми родами посещали его, о чем-то шептались, после несли добрые слова роженице. И почти к каждому новорожденному Седобород приходил сам, долго смотрел на младенца, читая неведомым никому способом будущую судьбу маленького человека, и уходил, ничего не сказав. Ибо если начинал говорить Седобород, жди беды — слова его острыми бывали, а то, что они почти все заговоренные, никто не сомневался.
Седобород знал много, не счесть, о чем догадывался, а уж что умел, о том мало кто ведал. Да и к лучшему это. Его говорящий ворон доставлял ему новости от ворожей, волхвов и прочего странного люда, который предпочитал жить в дремучих лесах, подальше от людской суеты. Когда-то в Посаде их было много. Но постепенно численность их сошла на нет. Они ушли, покинули Посад, не найдя себя в делах торговых. Кто-то остался, продавал заговоренные на удачу побрякушки простакам.
Люди, силу истинную знавшие, к этому отношения не имели, но тень и на них пала. Стали они еще больше нелюдимыми. И лишь Седобороду посадский люд доверял во всём.
Поначалу и к нему подходили, просили на удачу поворожить, кто просил, кто уговаривал, а кто и требовал. Одни ухари (были они в черных плащах заморского кроя и шляпах, с угрюмыми мордами, откуда пришли — никто не знает) оружием ему угрожали — черного железа штучка, из которой с диким грохотом вылетают свинцовые наконечники. Неизвестно, что им Седобород ответил, но Посад они покинули в спешке.
Через сезон вновь объявились, но уже с другими намерениями. Пришли к Седобороду на поклон, он поговорил с ними ночь, а на утро совет Посада дал им добро. Они тут же основали какое-то ЗАО. Был среди них один худощавый, в костюме ладном, на длинном носу носил стекляшки, отчего потешались над ним посадские. Он и стал у них главным.
ЗАО ничем особенным не торговало. Так, какие-то ножички перочинные детишкам на забаву, да спиртным приторговывало. Но дело они так обтяпали, с какими-то бумажками, с печатями синего цвета, что теперь ни один кабак в Посаде без их спиртного не обходился. Чуть позже и вовсе они разошлись, да так, что теперь все хозяева кабаков Посадских ОБЯЗАНЫ были покупать у них спиртное. Кабатчики бросились к Седобороду. На жалобы он так ответил:
— Всё это грязная монополия! Но вы, дурачье, не узнав сперва, в чем суть, сами шеи свои в петли сунули. Пальцы слюнявили и к бумажке прикладывали! Теперь терпите.
Про «грязную монополию» никто никогда не слышал. Но раз Седобород слова эти сказал с брезгливостью, то народ целую неделю сплевывал через левое плечо, защищая себя тем самым от страшного наговора.
Пыталось ЗАО и обменным делом заняться. Купцы и торговцы из разных далей прибывали, деньги у всех несхожие. Вот и решили эти молодцы дело обмена под себя подмять, да просчитались. Предлагали они все деньги в одну валюту перевести (что такое «валюта» посадские ведать не ведали, отчего площади торговые опять оплеваны были), и называлась валюта та «гаксы». Понятно, посадским слово не понравилось, больно уж чем-то крысиным от него разило, и...
А когда увидели, что эти «гаксы» бумажные, тут уж вовсе ошалели, и быть бы этому ЗАО оплеванным с крыши до погреба, да Седобород вступился за сердешных. Мол, не знают они наших обычаев, лезут со своим уставом в чужой монастырь.
О монастыре спрашивать не стали и слюну сберегли. Но через два дня лавку обменную спалили. С тех пор претензий к ЗАО никто не предъявлял, да и хозяева кабаков роптать перестали.
Изба Седоборода находилась на окраине Посада. Да и не изба это была. Дом Седоборода называли так по привычке. Стоял он на земле основательно, вросши в нее всеми четырьмя углами. Крылечком дом был к Посаду, а оконцами резными в лес дремучий смотрел. Потому и сумрачно в нем было даже в полдень. Под вечер собиралось у него с дюжину молодых дружинников, пили брагу, на диком меде ставленую, и слушали его рассказы. А рассказывать он был мастер. И всегда новое говорил, еще неслыханное. Да-а, многое знал Седобород...
— Говорят, за звездными туманами есть миры иные. Дома там крышами небо шкрябают, вот и зовутся небоскребами...
— Чепуха! — лениво прервал старика Пустолоб. — Где же это видано, чтобы дом крышей небо касался?!
— Тьфу на тебя, башка пустая! Знать ничего не знаешь, а перебивать мастак! — одернул его Седобород, и продолжил: — Так вот... О чем это я?
Бывало, забудет старик, о чем речь вел, и долго потом вспоминает. Намекнуть, слово какое сказать, чтоб не мучился старый, никто не собирался. Обидится старик, потом греха не оберешься. Вот и молчали все, ждали.
— Да, вот значит, как... небо трогают. И огни везде.
— Пожар у них, что ли? — спросил кто-то и тут же спрятался за спину других. Взгляд Седоборода ничего хорошего вопрошающему не обещал. Вредным иногда бывал старик. Такое слово сказать мог, что ни к одной девке потом не подойдешь — сила мужская пропадет. Сам-то он к ним давно не ходок, но и молодых мог на век отучить.
