Виктор Дубчек - Красный падаван
Но командир корпуса, в котором уже почти не осталось танков, мог опереться лишь на артиллерию. Это принесло плоды — девятый не только удержался от беспорядочного отступления, но и теснил немцев. Утром 25 июня ударом во фланг первой танковой группе Рокоссовский заставил немцев откатиться от Ровно. Но бесконечно такое жонглирование продолжаться не могло. Рано или поздно, — и, скорее, рано, — ресурсы всё равно будут исчерпаны.
С материальным обеспечением было скверно. Машин ничтожно мало, горючего недостаток, боеприпасов тоже ограниченное количество. Ещё в воскресенье, не дожидаясь указаний и разрешений сверху, Рокоссовский в своей неизменно вежливой, но жёсткой манере разогнал кудахтавших интендантов и приказал вскрыть центральные склады. Оставил там кучу расписок и кучу нервов, но хотя бы на время обеспечил корпус необходимым.
Корпус сражался. Такая работа.
Хуже всего было отсутствие связи. Пакет с директивой на случай войны генерал вскрывал под личную ответственность — не отвечали ни Москва, ни Киев, ни Луцк. Связь была нарушена с самого утра. Работали диверсионные группы, с самолётов сбрасывали особые мины, предназначенные для иссечения проводов воздушных линий. Подготовились, гады.
Рокоссовский вспомнил растерянного Кирпоноса, ощутил лёгкий укол раздражения. Что Павлов, что этот… Смелый, упрямый, не отнять. Но ведь мало смелости, мало упрямства — этих качеств самому Рокоссовскому было не занимать, и он привык относиться к ним как к минимально необходимым качествам всякого военного. Необходимы ещё скорость мышления, способность воздерживаться ото лжи себе самому, умение учиться.
Да, пожалуй, самое важное — умение и желание учиться. Как это сделали немцы, позаимствовав свой хвалёный блицкриг у Триандафиллова, из теории глубокого боя.
Рокоссовский поднял запылённое усталое лицо, негромко рассмеялся. Мозжухин покосился на неожиданно повеселевшего командира и обрадовался тоже, — потому что рядом с таким настоящим командиром нельзя было не радоваться, — но дорога была сложная, приходилось то объезжать тихо матерящуюся пехоту, то с опаской поглядывать на небо, и шофёр не стал мешать генеральским мыслям.
Гитлеровцы не смогли разгромить нас, думал генерал. Им удалось лишь потеснить наши войска, да и то ценой огромных потерь. Дивизии наши поредели. Но бойцы и командиры из необстрелянных стали обстрелянными. Значение этого нельзя недооценивать. Они на личном опыте убедились, что немцев можно бить. Словом, люди стали сильнее, люди будут жить и воевать.
Война — это жизнь.
Рокоссовский просто жил и делал своё дело.
Он всегда просто делал своё дело.
Если бы все блистательные маршалы просто делали своё дело — не пришлось бы после войны выдумывать бездарные страшилки про глупого недальновидного Сталина. Делай дело — и врать не придётся.
Это очень просто.
Глава 9. Из жизни отдыхающих
На пригорочке лежалось.
Небо, до которого Коля так и не долетел, светило прямо в глаза беззаботной синевой. Где-то там, высоко за редкими облаками висел огромный межзвёздный корабль пришельцев. Пониже болтались немецкие самолёты, вроде тех, что сбили их аппаратик. Но до этой опушки они уже не добирались, предпочитая обшаривать воздух над болотом, и теперь можно было отдохнуть хоть немного.
От удара Коля сознания не потерял, приземление вообще показалось ему довольно мягким. Ну, по сравнению с ожидаемым. Он сплюнул кровь. В кабине сделалось темно, верхнее освещение не работало. Треснутое лобовое стекло снаружи было заляпано грязью и клочьями травы. Коля дёрнулся было из сиденья, но его туловище удерживали как будто невидимые широкие ремни.
Он осторожно выпутался. Пол кабины накренился, и Половинкин вынужден был стоять скособочась, с опаской. Он поднял свой мешок, но тут же опомнился и повернулся налево, к пилоту.
Той досталось сильнее, нижнюю половину красивого лица заливала кровь, тёмно-синяя форма растрепалась, фуражки не было вовсе. Когда Коля подковылял ближе, девушка что-то пробормотала и раскрыла глаза. Глаза были, как у побитой собаки.
— Ты как, товарищ лётчик? — спросил Половинкин, протягивая руку, — встать можешь?
Девушка повернула голову, рассматривая лобовое стекло. Самолёт вздрогнул, в кабине сделалось ещё темнее.
Лицо пилота построжело, и, не принимая Колиной руки, она тяжело выбралась из кресла, поворачиваясь к боковым панелям. Раскрыла неприметную дверцу в стене, вынула длинный ранец, формой вроде боксёрского мешка. Попыталась закинуть себе на плечо, но, похоже, приземление бесследно не прошло: девушка закашлялась и оступилась, опираясь на пульт. Мелкие кумачовые брызги рассыпались по лампочкам.
Половинкин подхватил и её, и ранец. Девушка была мягкая, ранец тугой. Пол под ногами вздрогнул опять.
— Пойдём, — сказал Коля, с опаской принюхиваясь к возможному дыму, — выбираться надо.
Дыма не чувствовалось, но иголочки покалывали.
Девушка что-то произнесла, кивнула и потыкала пальцами в пульт. Лампочки уже привычно запиликали. Техника есть техника, подумал Половинкин, любую можно освоить. Надо только внимательно смотреть, как она это делает. И всё время учиться.
Пилот оперлась на его плечо, и они выбрались из кабины. Особых разрушений и мусора в самолёте не наблюдалось, только в конце коридора пластом валялся бесчувственный товарищ Старкиллер. Крови заметно не было.
Половинкин распутал модный серый плащ, приложил ухо к губам юноши. Дыхание было хриплым и прерывистым, но главное — было. Оклемается, парень крепкий, из работяг. Не стал бы только дураком — за неделю второй раз, считай, по маковке отхватывает.
Девушка раскрыла дверь, попыталась помочь со Старкиллером, но быстро отказалась от это затеи. Коля сперва собрался было нести тело юноши на плече, но, реально оценивая свои теперешние возможности, решил не форсить. Он подхватил Старкиллера за ворот комбинезона и выволок на трап. Пилот ковыляла рядом, одной рукой держась за поручень, а другой цепляясь за Колино плечо. Сзади, иногда зачем-то выписывая сложные восьмёрки, семенила говорящая коробочка.
Трап уже довольно сильно накренился, идти пришлось почти вверх. Дневной свет ударил в глаза. В ушах слегка гудело. Рюкзаки били по рёбрам. Пояс оттягивала кобура.
"Хорошо хоть Вейдер не прилетел", подумал Коля, "ещё его переть — я б не сдюжил".
Самолёт лежал неподалёку от рощицы нечастых берёзок, зарывшись носом в неприятно влажную грязь. Лето выдалось жаркое, многие болота пересохли, а им вот повезло. Нет, действительно повезло: мягкая почва сильно смягчила удар. Но теперь оказалось, что до сухой земли придётся брести по колено в зелёно-коричневой жиже, причём брести как можно скорее: самолётик медленно, но верно погружался в дружелюбно чавкающую трясину.
Половинкин знал, что в этом месте болото слишком уж глубоким не окажется. Но тонуть даже не слишком глубоко — всё-таки не хотелось. Девушка что-то спросила, указывая на берег.
— Не отставай, — хрипло сказал он ей, с тяжёлым выдохом наклонился, покрепче подхватил Старкиллера за шиворот и шагнул с трапа в беспокойную грязь. Пилот плелась рядом, то ли поддерживая, то ли повиснув на нём. Гул в ушах сделался громче. Коробочка плюхнулась с трапа в густую жижу и поплыла следом, не быстро, но без видимой натуги.
За два коротких шага тяжёлое тело юноши почти целиком погрузилось в болото, окончательно утрачивая остатки товарного вида. Тащить союзника, даже спасая тому жизнь, по такому вареву было тяжело, бросать — совестно. Теперь уж точно не отстирается, подумал Половинкин, и в этот момент иголочки взвыли, гул в ушах неожиданно сделался очень похожим на деловитое гудение авиационных моторов, а метрах в трёх из болота перед ним взметнулись наглые фонтанчики грязи. Через мгновение донёсся сухой стук пулемётных выстрелов, но Коля уже не обращал на это внимания.
Откуда силы взялись — одним движением он подхватил девушку, другим выворотил из жижи Старкиллера и высокими скачками понёсся к берегу. Страх надёжней совести, думал Коля, перемахивая широкую борозду, прорезанную их самолётом при аварийной посадке, и вылетая на сушу.
Сзади били выстрелы. Пилот кричала. Коробочка пиликала, загребая вслед. Коля шёл высокой иноходью, хрипел и мотал стриженой головой, разбрасывая крупные капли пота. Сапоги хлюпали холодной кашей.
Рощица, как назло, оказалась жидковатая, но делать было нечего, и беглецы углубились в неё, спеша укрыться от немецких самолётов. Половинкин даже не успел их разглядеть. Впрочем, он всё равно не очень-то разбирался во вражеской технике. Оставалось надеяться, что и немцы не успели разобраться, что за машину они только что приземлили.
