Александр Матюхин - Голова, которую рубили-1
— В очередь!
Оказалось, что я, как хозяин сего жилища, должен был начать есть первым.
Вот оно как! Воспользовавшись случаем, я, не слишком заботясь об аккуратности и забыв напрочь множество правил этикета, навалил себе полную тарелку Всего-Что-Попадалось-Под-Ложку и стал с ужасающей скоростью поглощать пищу. Картошка мгновенно обожгла рот, да так, что на глазах проступили слезы. Пришлось заедать ее сочной долькой ананаса и тремя странными зелеными фруктами с не менее странным названием фейхоа. Меня не особенно сильно волновало, что это за фрукт и где его добывают, но джинн не без гордости в голосе, разумеется, объяснил все в мельчайших подробностях и даже написал мне рецепт, как накладывать из фейхоа маску. Заслушавшийся Сева не сразу стал есть, а когда начал, то переплюнул самого графа Яркулу Берковича. Граф же, стоит сказать, ел с такой скоростью, что ни я, да, скорее всего, и никто другой в комнате не успевал следить за тем, как пища исчезает в его широкой пасти. К своему ужасу, я смог разглядеть в этой самой пасти великолепный ряд белоснежных клыков вверху и внизу. Каждый сантиметра по четыре в длину и идеально отполированные.
Лежавшая аккурат между кушавшим графом и оживленно беседовавшим с самим собой Ирдиком голова Сарь Сысоича начала травить анекдоты, а потом и вовсе запела протяжным скрипучим голосом. Вслед за Сысоичем запел и джинн. К еде он так ни разу и не притронулся, из чего я сделал вывод, что джинны не едят.
Ну а когда завыл и граф Яркула, причем нисколько не сбавив темп поглощения шашлыков вместе с шампурами, я совсем ошалел и поспешил все-таки подкрепиться арбузом. Пока я его ел, на столе возникли мелкие добавки, а точнее, чашки с разноцветными маслинами и клубникой в сметане. Первое стал глотать Сысоич, на время прекратив исполнение гимна России, а клубника мгновенно исчезла, но не с помощью волшебства, а с помощью моего пахнувшего луком друга. Он совсем разошелся и, откинувшись на спинку стула с выражением отъевшегося борова, сметану уже не ел, а глотал вместе с клубникой, не пережевывая.
Тут и Дидро потребовал чаю с лимоном и, получив его в прозрачном чайничке, начал пить из носика. Ирдик так и норовил подсунуть ему под руку пряники, хлебцы с икоркой, сухие, хрустящие крекеры, пачки с печеньем «Юбилейное», а также конфеты той же марки, но Дидро вежливо отказывался, ел и с набитым ртом повторял, что раз он уж записал джинну штраф, то вычеркнуть его не может ни при каких обстоятельствах. Ирдика это нисколько не смущало, и он все с той же невозмутимостью подсовывал Нефилософу под локоть все новые и новые лакомства, мило улыбался беззубой улыбкой и кивал головой, когда Дидро на него с выражением смотрел.
Под конец трапезы — а спустя час после ее начала лакомства все не уменьшались — я почувствовал себя настолько хорошо, что осмелился смачно отрыгнуть. В ответ на это Сысоич услужливо предложил мне поесть еще, я вежливо отказался и пересел на диван. Там было мягче и удобнее моему животу. Вдобавок захотелось спать.
Вскоре, как ни странно, насытился и Сева. Словно отмирающая конечность какого-нибудь монстра, он отвалился от стола и точно грохнулся бы на пол, если бы неведомая сила, сорвавшаяся с пальцев Яркулы, вовремя не подняла его в воздух и не перепланировала на диван. Сева довольно хрюкнул, разлепляя веки.
После дружной трапезы я предложил лечь спать. На это Ирдик ответил, что во сне он не нуждается. Граф многозначительно добавил, что по ночам вампиры работают, а сегодня к тому же ему необходимо перенести ко мне свой гроб.
— Между прочим, ручной работы. А на крышке у него вырезан крест и фамильный герб Берковичей — летучая мышь, обвившаяся вокруг копья какого-то рыцаря. А сбоку там написано кровью давно вымершего динозавра страшное заклятие. Если произнести его ровно в полночь, набив рукава кладбищенским сеном, а на шею повесить венок из сухого чеснока, то произойдет нечто настолько ужасное, что я даже не могу этого произнести вслух. Язык не повернется, чесслово.
Сквозь сладкую полудрему я бесцельно осведомился, как звали бедного динозавра, на каком языке написано заклятие и можно ли будет прочитать, чтобы заклятие свершилось... А Сева еще попросил разъяснить, как выглядит засушенный чеснок.
Граф терпеливо объяснил моему тощему и ушастому другу, что чеснок должен быть не засушенный, как Сева подумал, а сухой, то есть не намокший. В остальном же состояние чеснока, как и его внешний вид, никакого значения не имеет. На мои вопросы Яркула и вовсе отвечать не стал, но я как-то не обиделся, потому что к тому времени почти уснул.
Джинн же, громко откашлявшись, начал долгое повествование о священной лампе, в которой он имел счастье народиться в виде маленького синего комочка слизи; о волшебной джинновой силе, перешедшей к нему от матери, имя и воспоминания о которой джинн хранит до сих пор в своем сердце; о волшебных кольцах в носу; о наколке ниже пупка, гласившей «Аз есмь джинн». Потом он перешел совсем уж на непонятный древний язык, и, сморенный до кончиков пальцев на ногах, я провалился в сытый сон.
3
Заснуть было легко. Проснуться же оказалось не так просто. Мои веки упорно не хотели открываться, голова гудела, и где-то в глубине мозга отдавались эхом заунывные речи джинна о пользе всего сущего. Тюкаясь о всевозможные углы, задевая плечами и ногами мебель, я добрел до ванной и сунулся под струю холодной воды. Сильное облегчение, как ожидалось, не пришло, но и малой толики мне хватило, чтобы ясно осознать все то, что произошло со мной вчера.
Размышления в ванной комнате привели меня в конечном итоге к истине — у меня в квартире поселилась нечисть. Сарь Сысоич, граф Яркула, Ирдик, Дидро. Итого четыре. Одного я приволок сам, в пакете, перед этим отделив его совсем не хирургическим путем от тела (вернее, от энергетического носителя, суть не столь важна, чтобы заострять на этом внимание в дальнейшем), трое пришли сами, чтобы разобраться с пропажей, пока еще не поздно. С этим понятно. Дальше что? С нечистью я ел и пил за одним столом, может ли это означать, что теперь я повязан с ними по рукам и ногам и будут меня судить по межгалактическим законам как соучастника? Вот этого не знаю и знать пока не хочу. В дело еще замешан Сева, который, кстати, мог уже давно свалить под крыло своей жены Марьи, от него можно ожидать. Мусор вообще пропал без вести. Так что получается, Витек, тебе всю эту кашу расхлебывать и ею же давиться в случае чего. А думать надо было, когда в туалете водку жрал. Мозги есть, чего еще надо? Я же не Сева, который Мусора боготворит и все его идиотские задумки принимает за чистую монету...
Будто в подтверждение моих слов о Севе послышалось чье-то босоногое шлепанье, дверь заскрипела, и в ванную, спотыкаясь на ровном месте, вошел мой заспанный друг. Буркнув что- то в знак приветствия, он отодвинул меня в сторону, склонился над раковиной и принялся невозмутимо фыркать и сморкаться. Я смотрел молча, поражаясь тому, как обычный человек может издавать столь неприятные моему слуху звуки. Переборов раздражение, я спросил:
— Как думаешь, что теперь делать?
— А? — фыркнул из раковины Сева.
— Что делать, спрашиваю.
— Как — что делать? Что Сысоич скажет, то и делать.
После столь гениальной сентенции Сева взял мою зубную щетку, выдавил толстый-претол- стый слой почти закончившейся зубной пасты и без лишних церемоний приступил к утреннему туалету. Вдоволь поиздевавшись над моей щет-
кой и умывшись, Сева принялся вытираться моим любимым полотенцем. Сейчас для меня Сева был как нечистая сила.
Я хотел заметить, что Сева не имеет никакого морального права уничтожать мои вещи в ванной, но истошный визг друга и облако густого голубого дыма, образовавшееся прямо в ванне, известили меня о том, что появился джинн. Это и правда был Ирдик, только на этот раз он надел странную шапочку неопределенного цвета, а лицо его сияло дружелюбием и счастьем.
«Еще бы,— подумал я, разглядывая чешуйчатые лапы джинна,— вчера-то не пил совсем».
«Вот именно,— громом звездануло по ушам.— Я расчетливый, не то что некоторые!»
Взгляд на Ирдика убедил меня в том, что джинн и рта не открывал.
«Те-ле-па-ти-я,— снова громыхнуло в левом ухе.— И нечего удивляться. Мы, джинны, семейство колозупов, еще не то умеем. Мой двоюродный брат одним только взглядом своего шестого глаза расщепляет любое существо на молекулы. Потом, правда, обратно собрать не может — азами не владеет. Но зато в борьбе с каким-нибудь инопланетным злодеем помогает стопроцентно».
В это время фыркнул Сева. Лицо у него вытянулось от изумления, он шепотом поинтересовался:
— Вы, это, разговариваете, что ли? — Почти мгновенно он опустил глаза в пол, прислушиваясь, вероятно, к голосу Ирдика у себя голове, а затем громко хмыкнул:
— Ничего себе, п-прямо в глаз-з?
— Мне бы еще парочку засушенных приматов и гаечный ключ на тридцать шесть, я бы такой фокус показал, что о-го-го! Закачаешься!!
