Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
— Минуточку, — перебил я, выглядывая в окно. — Там какой-то шум у ворот.
— Господи Иисусе Христе, — почти простонала Яга. — Вот ещё кого нам не хватало, так тока юродивого! А ведь и не прогоним же, святой человек, грех на нас будет…
Я знал его. Тихий юродивый Гришечка, седой как лунь, волосы немытые, лохмы ниже плеч, возрасту неопределённого, где-то между восемнадцатью и сорока пятью, борода коротенькая, растёт кустами, ногти длинные, грязные, одет в драную рубашку ниже колен и вериги. Это что-то вроде кандалов, но ещё с пудовыми крестами, у Гришеч-ки их пять, разнокалиберных, медных и чугунных. Ко мне он всегда относился с явной симпатией, но чтоб вот так, запросто, зайти в отделение — это в первый раз…
— Мне опять наверх? — быстро сообразил я.
Бабка рассеянно кивнула. Обманывать юродивого нельзя, это как насмешка над божьим человеком, Господь не обрадуется и накажет по башке. А с другой стороны, Гришечка ведь врать не умеет и секреты не хранит, что где узнал — так всему честному народу и лепит с ближайшего забора, как Ленин с броневика. Узнает, что я жив, так в течение часа радостно оповестит об этом всё Лукошкино! И вот уж ему-то, не то что Марьяниным женихам, все поверят…
Стрельцы сопроводили юродивого гостя со всяческим почётом, с поклоном встретили, дверь перед ним распахнули, всё по уму и уважению. Баба-яга так же приняла бомжа-пророка в соответствии со статусом и с горьким видом безутешно-скорбной печали.
— Проходи-проходи, Гришечка. Благослови меня, сироту горемычную, вдову многократную, бабушку одинокую, ветку отрубленную, яблоньку засохшую…
Над последним я хихикнул, зная слабость Яги к лечебным настойкам на спирту. Как говорится, уж кто-кто, а она не даст себе засохнуть!
— Чаю не желаешь ли, Гришечка?
— Нет, благодарствую, бабушка.
— Может, плюшечек свежих али пирогов с капустою? У меня нонче Васенька замечательные пироги испёк, пальчики оближешь!
Это, кстати, неправда, пироги печёт домовой, а бабкин кот их лишь к столу подаёт на расписном блюде.
— Нет, и за то благодарствую, бабушка, — вежливо ответил юродивый. — Мне бы с участковым побеседовать надобно.
— Да ведь… преставился он, Гришечка…
— А Господь и не знает…
— Да как же не знает, коли к себе его прибрал, насквозь вражьим яблоком потравленного? — фальшиво всхлипнула Яга.
— Этим?
Стоп! Вот тут уже я сам не мог бы толком объяснить себе, какая сила толкнула меня с лестницы взашей и турнула в горницу на расследование. Видимо, это называется милицейская честь. Слово высокопарное, но другого не нахожу.
— Так, гражданин Гришечка. — Отодвинув в сторону онемевшую бабку, я осторожнейше забрал из рук доверчивого юродивого крупное наливное яблоко. По виду, форме и сорту очень уж похоже на первые два. — Откуда оно у вас?
— Добрые люди угостили.
— Когда?
— Утречком.
— Кто конкретно? Надеюсь, у вас не по Булгакову все люди добрые? Так я тоже книжки почитывал, могу напомнить, чем там вся история закончилась.
— Я на земле сидел, у храма Иоанна Воина, милостыньку просил, — чуть краснея от смущения, ответил наш юродивый. — А мне кто-то яблочко у ног и положил да в толпе скрылся. Я его вслед, не думая, благословил за добрый поступок, а человек вдруг как закричит страшным голосом, как задымится… да и бежать!
— Вы его поподробнее описать можете? — перемигнулись мы с Ягой.
Гришечка виновато развёл руками. Что с него взять, он под такие вещи не заточен, у него мозги по-иному устроены. Если, конечно, вообще есть…
— Гриш, а почему ты решил отнести яблоко в отделение?
— Тебе, сыскной воевода, отдать хотел. Ты умный, ты разберёшься…
— Так ведь я… вроде бы помер по официальной версии.
— А Господь про то не знает, — улыбнулся он. — И мне не сказал. Я-то всех мёртвых вижу, за всех молюсь…
— Хорошо, мы разберёмся, обещаю. — Я протянул руку, и Гришечка с некоторым удивлением и опаской её пожал. — Вы там будьте поосторожней, пожалуйста. Если тот, кто дал вам яблоко, узнает, что вы ходили в милицию… Короче, могут быть проблемы.
Он непонимающе уставился на меня. Потом взял со стола плюшку, поклонился Бабе-яге, зачем-то мелодично позвенел веригами и вышел вон. На мои слабо издаваемые звуки протеста даже не обернулся. Сумасшедший, в смысле юродивый… да практически одно и то же, что с него возьмёшь…
— Никитушка, я Митю кликну?
— Вы читаете мои мысли, бабуль! — подтвердил я, махая рукой в окно Еремееву.
Минуту спустя бодрый, прощённый и ко всему готовый Митька получил следующее оперативное задание:
— Только что от нас вышел широко известный в городе гражданин Гришечка. Кстати, кто-нибудь знает его фамилию? Нет? Что, вообще никто в городе не знает?! Ну ладно. Мить, ты ведь и без фамилии понял, о ком идёт речь, правда? Вот и отлично. Отправляйся вслед за ним и проследи, чтоб с его головы даже волоса не упало! Он очень ценный свидетель, понимаешь?
— Нешто у меня ума не палата, чтоб такенную малость не понять, — широко улыбнулся Митяй, поигрывая гиреобразными кулаками. — Оглобельку разрешите, спокойствия ради, с собой захватить?
— Одну оглоблю можно, — решили мы с Ягой. — А ежели что серьёзное, наряд стрелецкий о взаимопомощи просить могу?
— Можешь, естественно.
— А когда их там всех постреляют, дружину государеву в ружьё самому поднимать али сначала до вас, в крови, израненным, доползти?
— Митя, пошёл вон со своими фронтовыми фантазиями…
— Куда прикажете с ними идтить?
— В задниц… За ворота! — так же одновременно запнувшись и так же спохватившись, в один голос определились мы.
Моего деятельного напарника снесло за двери, сбив двух еремеевцев по пути, перекинуло через забор и отправило вдоль по улице с такой скоростью, что любая скаковая кобыла в завидки впасть не постесняется.
Баба-яга стряхнула зелёные искорки с кончиков пальцев и подула на них.
— Да не смотри так, Никитушка, ничего такого не было. Ну колданула вслед разочек, для лёгкости шага, и только! Могла бы и перышко для ускорения в нужное место вставить, но не успела…
— Уже спасибо.
— А я про что?!
Мы церемонно пожали друг другу руки. Воспитание Мити — наш ежедневный крест и святая обязанность, никуда от неё не убежишь и никак не избавишься, приходится с этим как-то жить. Нет, мы покуда справляемся. Где-то через пень колоду, где-то не мытьём, так катаньем, где-то кнутом, где-то пряником, но Митя тоже учится, он не безнадёжен, просто, как бы это выразиться-то поделикатнее… Не в меру активен и безмерно деятелен в том, чего, как правило, не умеет. Зато он с лихвой заменяет знания избытком энтузиазма, а расхлёбывать приходится нам…
— Может, хоть обед накрыть покуда? — после долгой профессиональной паузы предложила бабка.
— Я, пожалуй, за. Но только не на три перемены блюд, а перекусим по быстрому — и за работу. Если на яблоке остались отпечатки пальцев неизвестного дарителя, было бы хорошо всё про него выяснить.
— Эх, Никитушка, сокол ты наш ясный, — споро накрывая на стол, запричитала Яга. — Это ж сколько твержу: дались тебе энти отпечатки пальцев? Что мы с ними делать будем? Как в доказательную базу приобщать? Не верит у нас Горох в твою дактилоскопию…
— Не верит, — кивнул я. — Но за ней будущее. С прогрессом не поспоришь.
— Ну ясно, куда уж нам с сермяжным рылом супротив прогрессу-то…
Бабка даже не спорила со мной, так, слегка ворчала, по-стариковски. На самом деле в её-то годы сохранить физическую форму, здравый ум, природную интуицию и искреннюю любовь ко всему нашему отделению… Это дорогого стоило! Я ценил её помощь превыше любой другой, и она это знала.
Мой обед ограничился прозрачной куриной лапшой и половинкой кулебяки. Сама бабка скромно сгрызла сухарик с бледным чаем и больше ничего себе не позволила.
Пока я прихлёбывал вкусное и полезное лекарство из большой миски, предатель Васька быстренько освободил большую часть стола и Баба-яга приступила к экспертизе. По-здешнему к банальному колдовству…
— Ой ты, яблочко наливное, весёлое, разбитное! С какой яблоньки скользнуло, во чьи рученьки нырнуло? Кто тебя в ладонях держал, над тобой перегаром дышал? Как на море-окияне, как на острове Буяне да камне Алатырь лежит старая псалтирь, кто её читает — всё на свете знает. Вот и я тебя спрошу, на краешке положу, да ты и не падай — ответом порадуй!
Это то, что я успел записать себе в блокнот. Редкий случай, кстати. Обычно моя домохозяйка бормочет что-то полунеразборчивое себе под нос, абсолютно не задаваясь вопросом о том, что стихотвор-но-фольклорное творчество надо собирать по крупицам, беречь и лелеять.
Так в своё время говорила моя потерянная невеста. И хоть воспоминания о ней уже почти не ранили моё сердце, но в памяти ещё жили наши разговоры, телефонные звонки, редкие встречи. Останься я там, в современной Москве, всё могло бы быть иначе, мы могли бы…
