Саша Суздаль - Замкнутые на себя
Они опустились на берегу, возле песчаного пляжа, на жёлтой поверхности которого не отпечаталось ни единого следа. Дальше, в глубине острова, находилось невысокое здание с единственной башенкой, ограждённое со всех сторон каменным забором, покрытым мхом и зеленью, которые скрывали серый, истинный цвет.
— Дальше я сам, — сказал Бартазар Блут, останавливая Флореллу, и та чуть не захлебнулась от огорчения: «кино не будет». Проследив Бартазара до дверей, которые закрылись за ним, Флорелла ,плюнув на приличия, понеслась к башне, и, прижавшись к стене, вытянула шею, прислушиваясь к голосам.
— Здравствуй, Фатенот, — сказал Бартазар Блут, вглядываясь в медное зеркало, которое отражало лицо женщины, сидящей к нему спиной. Перед ней стоял старинный ручной ткацкий станок, на котором она, не глядя, перебирала разноцветные нитки, странные сами по себе: цвет их менялся по длине то вспыхивая красным, то погружаясь в зелень, а то и вовсе обесцвечиваясь.
— Здравствуй Барти, — грудным голосом ответила женщина, не поворачивая головы и не прерывая своего занятия. Только бросила мимолётный взгляд в зеркало, приподняв голову от холста. Бартазар прикрыл глаза и продекламировал:
—Всё также ткёшь судьбу чужую, забыв на время о своей.
Всё также я тобой любуюсь, счёт потеряв ночей и дней.
Сказать мне «да», в том нет труда, а ты мне бросишь…
… никогда, — прервала его Фатенот, смеясь в зеркало. — Ты всё также говоришь стихами?
— Ты мне не оставила ничего другого, — печально сказал Бартазар, вглядываясь в странное лицо Фатенот: правая его сторона улыбалась, а левая была печальна. Флорелла громко хлюпнула носом под башней, заливаясь слезами, и Бартазар подозрительно выглянул в окно.
— Ты же знаешь, Барти, после того, как я рассталась с Харомом, я сама наложила на себя заклятие, — мягко сказала Фатенот. — Он меня любил, а я была глупой и самонадеянной и оттолкнула его, несмотря свою любовь к нему. Он исчез, и то, что совершилось, нельзя изменить – я сама соткала себе судьбу.
— А что же делать с моей судьбой? — спросил Бартазар, снова подозрительно выглядывая на окно. Фатенот улыбнулась и, вытянув из пучка какую-то ниточку, натянула её: — Хочешь, я её порву?
Бартазар схватился руками за голову и с искажённым лицом крикнул:
— Перестань! Ты же знаешь, как я это не люблю.
— Хорошо, — помолчав некоторое время, сказала Фатенот, — я изменю твою судьбу.
— Не нужно, — выкрикнул Бартазар, — моя судьба это ты.
Но было поздно: Фатенот вытянула из пучка ниточку и сплела её с натянутой. С улыбкой посмотрела в зеркало, вглядываясь в лицо Бартазара.
— Что ты сделала… что ты… — повторял Бартазар, пятясь от неё.
— Ты меня любишь? — мягко спросила она его.
— Да, — воскликнул он, погружаясь в себя, — …нет, …не люблю, …что ты сделала…
Бартазар выбежал в дверь, а Фатенот глубоко вздохнула. Она рассмотрела ниточку, которую только что соединила с Бартазаром, и в голове прозвучало имя: Элайни. «Красивое имя», — подумала Фатенот, размышляя о том времени, когда снова сможет увидит в зеркале своего любимого и откроет ему своё лицо.
Во дворе, прислонившись к стене, ревела, не таясь Флорелла, и на возглас Бартазара: «Полетели», — бросилась к нему, расправляя крылья и подставляя свою спину.
* * *Прилетевшие в лагерь глеев Элайни и Сергей застали Флорика и остальных глеев, только Флореллы там не было. Расспросы Флорика ничего не дали, он был рад возвращению сына, и эта радость притупила беспокойство за Флореллу. Решили заночевать, а утром, со свежими мозгами, подумать, что делать. Глеи, особенно самки, отнеслись к Элайни и Сергею враждебно, считая их источником угрозы их племени. Только влияния Флорика помогло погасить пламя, но горящие взгляды, бросаемые глеями, как уголь под пеплом, ждали случая, чтобы вспыхнуть вновь.
Элайни прижалась к Сергею и заснула, а он долго пытался, но тревожное настроение создавало в голове сумбурные картинки, превращая его сон в полудрёму. Ему казалось, что кто-то хватает Элайни и уносит с собой, но тёплое тело под боком, говорило об обратном, и он снова засыпал, и гнался за кем-то на Флорике, торопил и кричал, просыпался в поту, и, чувствуя рядом Элайни, снова засыпал. Уже поднялось солнце, когда он окончательно проснулся. Прижавшаяся к нему Элайни согревала его бок, и он осторожно повернулся, чтобы её не будить.
Большие глаза Фло, уставившиеся на него, были для него совсем не ожидаемым сюрпризом. Вероятно, тот притиснулся к нему, когда Элайни ушла. «Проснулась и решила умыться», — подумал Сергей и поднялся, собираясь сделать то же самое. Он обошёл их излюбленные места, умылся на берегу, но Элайни нигде не было. «Вероятно, разошлись», — решил Сергей, возвращаясь в лагерь. Но в лагере глеев Элайни тоже не было, и Сергей забеспокоился. Глеи, по своей привычке, ещё спали и Сергей принялся тормошить Флорика, но тот никак не реагировал, думая, что это Фло. Рассердившись, Сергей крикнул:
— Флорик, Фло пропал.
Вскочившая Панция грозно взглянула на Сергея, но, увидев лежащего Фло, взяла его зубами за шкирки и перенесла к себе. Флорик, нюхнув воздух, учуял чадо, уложил свою голову на лапы и снова уснул. Сергей от расстройства ругнулся. «Куда же она девалась?» — не понимал он, и тут увидел Флореллу, лежащую рядом с Флориком. «Так она вернулась, а я не заметил, — подумал Сергей, — вероятно, Элайни с ней беседовала и что-то решила сделать, о чем ему не сообщила», — домыслил он, дожидаясь, когда проснуться глеи. Прибытие в лагерь Флореллы его успокоило и он, опершись спиной на ствол дерева, опять задремал.
Разбудил его Фло. Он лизнул ему лицо и Сергей, улыбнувшись ему и погладив, поднялся на ноги, оглядываясь вокруг. Флорик уже встал и о чем-то говорил с Флореллой.
— Привет, — махнул рукой Сергей. — А где Элайни?
Флорик в недоумении посмотрел на него, потом сказал:
— Я не знаю. Я видел её, когда вы ложились спать.
Сергей застыл, потом уставился на Флореллу: — Ты видела Элайни?
— Я прилетела ночью и сразу легла спать, — растерянно сказала Флорелла.
Сергей метался мыслями и вдруг одна, несуразная, вырвалась наружу, сверля голову: — Её украл Бартазар Блут.
— Он не мог этого сделать, — решительно сказала Флорелла и захлёбываясь, и изредка пуская слезу, изложила свою версию жизни Бартазара Блута. Сергей слушал внимательно, но Флорелле, почему-то, не поверил. У него была спасительная мысль о Хамми, но того не было, и временно он был исключён из списка похитителей.
— Знаешь, что, Флорик, — решил Сергей, — давай слетаем к этой Фатенот и расспросим её.
Флорик согласился, и, забрав Сергея, вместе с Флореллой и её другом Бартиком поднялись в воздух, направляясь к странной женщине Фатенот, которую так любит Бартазар, что украл Элайни. Именно об этом рассуждал Сергей перебирая в уме слезливый рассказ Флореллы.
* * *Хамми совсем не икалось, когда его вспоминали в это прекрасное утро. Ещё ночью он, раскинув свои симпоты, нащупал в лагере глеев Элайни и Сергея и оставил их там заниматься своими делами, а сам, по кошачьей привычке, свернулся в клубок и неумело пытался спать, что у него никогда не могло получиться, о чем он и помечтал всю ночь.
А с утра попытался выпустить всех зверей из подвалов лаборатории. Первым на поверхность, порыкивая на Хамми, поднялся лев с львицею, знакомые между собой в подвале через решётку. Хамми выгнал их в сад, всё время отбиваясь от воинственного льва, решившего показать перед львицей, кто здесь хозяин, но, получив пару кошачьих ударов по носу, решил не связываться с гадким и мелким котом, чтобы не терять своего достоинства.
Хамми проделал дыру в металлической сетке забора, окружавшего сад. Сетка попалась настолько вкусная, что Хамми не удержался и сделал дыру побольше, при этом изрядно потяжелел. Выгнанные в дыру львы далеко не уходили, видать решили, что их накормят на дорогу, но выдворившее их существо не было благородным и кормить их не собиралось.
Следующему зверью приходилось показывать дорогу толчками, и напрасно Хамми забирался им в голову, рисуя путь к спасению. К тому же, оставшиеся у забора львы, желали поцеловать на прощанье антилоп и косуль, отлавливая их у забора. Хамми не выдержал и соорудил им из травы пару бифштексов размером с себя, но львы, заразы, синтетическую пищу только нюхали, а зарились на натуральную.
В конце концов, Хамми перепугал их огнём, и они удрали, но далеко не ушли. «Пусть победит сильнейший», — плюнул на всё Хамми, подобно Дарвину, запутавшись с распространением видов. До вечера он выгонял зверей, которые не хотели выходить с подвала, так как утром и в обед срабатывала автоматическая кормушка, и звери, покушав, укладывались отдохнуть, пожевать жвачку, а то и просто нагло поспать.
