Сергей Синякин - Реинкарнатор
Второвертов выпил еще, страдальчески морщась, подождал, пока водка освоится в желудке, закусил кусочком буженины и, задумчиво глядя на лысину хозяина, склонившегося к тарелке, сказал:
— Не мое это дело, конечно, Анна Леонидовна, но на вашем месте я с этим целителем связываться не стал бы. Наслышан я о нем, ох как наслышан! Этот самый Неплавный в своей области ба-а-альшой авторитет, особенно заговорами мастерски владеет.
— Промолчать? — Анна Леонидовна швырнула на стол косметичку. — Да вы знаете, сколько он с нас за эту драную душу содрал? Не-ет, я его, сволочугу старую, исцелю! Он у меня заговоры свои забудет! Он у меня всю оставшуюся жизнь кособоким ходить будет!
Дня! — простонал Валерий Яковлевич, трясущейся рукой щедро наливая себе из бутылки.
— Прощать, оно, конечно, не надо, — раздумчиво сказал Второвертов. — И деньги с него назад можно будет взять, только без горячки, без спешки излишней… А вот с дитем что-то делать надо. Сопьется малыш!
Супруги оторвались от тарелок и мрачно уставились на медиума.
— Да не в больницу же обращаться! — возмутилась Анна Леонидовна. — В наших больницах здорового залечить могут, что уж о больных говорить! Да и соседи меня не поймут, "если я дите малое кодировать по способу Довженко поведу! Я мужнин авторитет никак нельзя подрывать. Второй ведь срок кончается! Выборы на носу! Ехать надо, — с мстительным нетерпением сказала она, — ехать, ехать! — В клинику, оно, конечно, обращаться не след, — согласился Второвертов, задумчиво похрустывая болгарским маринованным огурчиком. — Но и Ваньку Неплавного лишний раз гневить не стоит. Осерчает мужик, больших бед от него ждать можно. Ему, Анна Леонидовна, семейный достаток порушить — раз плюнуть! Одно слово — ас! — Что же делать тогда? — всплеснула руками мать фальсифицированного гения. — Стерпеть? Утереться?
— Газетки читать надо, — посоветовал Второвертов. — Там сейчас каких только рекламных объявлений нет. Глядишь, и найдется человек, который вашему горю пособить может. Нынче жизнь сама талантливых людей выдвигает, найдется и такой, что самого Неплавного за пояс заткнет.
И тут Второвертов был прав. Конечно, самозванцев вроде Чумака и шарлатанов навроде Кашпировского у нас пока еще хватает. То речку зарядят, то по телевизору кого-нибудь обезболят. Народу к этому не привыкать. Но ведь и в самом деле иной раз какая-нибудь Матрена Филипповна наловчится сглазы вылечивать да порчу снимать, что вместе с этими чисто психическими отклонениями катаракту излечивает, простатит на нет сводит! Талант! И главное, что необходимо, это внимательно прессу разную читать. Настоящий талант рано или поздно, но себя покажет.
Валерий Яковлевич читал много и охотно. А что касаемо Анны Леонидовны, то она в рекламных объявлениях чувствовала себя как рыба в воде. А быть может, даже и посвободнее! Только ничего подходящего в газетах не обнаруживалось. Известное дело: искомого всегда днем с огнем не найти. Кругом шарлатан сидел на шарлатане, а в газетах сплошь и рядом предлагали свои услуги те, кто знал надежнейшие способы разбогатеть. От клиента, желающего обогатиться, ничего особенного и не требовалось — полтинник да конверт с обратным адресом. Простота эта Анну Леонидовну поразила: по почте деньги было легче зарабатывать, чем за прилавком. Даже обвешивать, рискуя нарваться на ОБХСС или госторгинспекцию, не надо — дурак, мечтающий разбогатеть, пер буром и даже не особенно обижался, получив честный ответ.
А вот специалиста, который и в самом деле мог помочь семье Брюсовых в решении их проблемы, не находилось. Было от чего прийти в полное уныние — Мишенька к тому времени на пиво начал глядеть с пренебрежением, и Валерий Яковлевич начал запирать от него свой домашний бар.
Глава 7
Людей в пивной почти не было.
Бармен сидел, подперев отвисшую, плохо выбритую щеку пухлой рукой. На вошедшего Даосова он посмотрел без особого интереса, словно на муху случайную — жужжит, зараза, людям настроение портит, от размышлений о жизни отвлекает. Уважаемый человек был бармен Фома Гордеевич Угроватов, известная всему микрорайону личность. Нет таких дураков, чтобы пива не пили. А Угроватов работал в пивбаре с молодых лет, грязные кружки начинал мыть. Фома Гордеевич еще раз взглянул на посетителя, и его словно подменили. Бармен напрягся, словно почуявшая дичь легавая, глаза его оживленно заблестели, и он принялся натирать кружку до немыслимого блеска, словно не в забегаловке работал, а, скажем, в «Метрополе» или «Савое», и не рядовой любитель пива к нему зашел, а французский президент со своей свитой. И кружку он пивом наполнил до самых краев. Дождался, когда пена осядет, и долил, как это обычно делал только для самых почетных посетителей.
Преданным взглядом бармен проводил Даосова до самого столика, потоптался за стойкой, потом, торжественно и вместе с тем несколько виновато неся объемный живот, приблизился к столу.
— Вялочки не желаете? — робко предложил он. — Или рачков свеженьких?
Даосов сделал несколько глотков и отрицательно покачал головой. Бармен некоторое время грузно переминался с ноги на ногу, все поглядывал на посетителя, словж но хотел что-то сказать и не решался. Пухлые ручки егб безостановочно обшаривали карманы несвежего белого халата, как если бы бармен искал мелочь для сдачи и не мог ее найти. «Черт! — с досадой подумал Даосов. — Пивка спокойно не попьешь!» Приснившийся после всех событий Ангел заставлял задуматься. Может быть, сон ему снился вещий? Может, и в самом деле наверху недовольны тем, что Даосов вселял женские души в мужские тела и наоборот? Но зачем сразу наезжать на него грузовиком и заказы делать? Да и черный эфиоп с грузовика на представителя верхнего мира был похож мало. Но тогда к чему Ангел приснился? А не надо было столько пить на ночь. Это еще повезло, что смирный Ангел приснился, мог и похуже ночной гость в сновидения забрести…
Бармен потоптался еще немного, застенчиво хрустя пальцами. На левом запястье бармена голубела расплывшаяся от времени и оттого неразборчивая татуировка. Наконец он решился, огляделся по сторонам и опасливой торопливой скороговоркой произнес:
— Ради Бога, я понимаю, собака… Так ведь не дворняга же, правда? Ведь породистая, верно? Даосов отхлебнул из кружки.
— Ну, разумеется, — слегка запнувшись от неожиданной откровенности бармена, сказал он. — Определенным образом не дворняга, Фома Гордеич. Фокстерьер… Да, фокстерьер…
Бармен криво заулыбался. Жалость, безмерная жалость к самому себе была в этой улыбке.
— Фокстерьер — это хорошо, — нерешительно протянул он. — Но, может быть, все-таки лучше дог? Ну что фокстерьер? Не дай Бог, на охоту потащат… Ведь подстрелить могут по пьяной лавочке, сами же знаете, каковы нынче охотники. Не успеют из машины вылезти, за бутылку хватаются;;
А догом надежнее, порода обязывает.
— Может быть, — согласился Даосов. — Видно будет. Жизнь, Фома Гордеич, сама все расставит на свои места, Вам же не завтра помирать.
Чувствовал он себя, однако, неловко. Однажды, будучи весьма раздраженным, пообещал Даосов Фоме Гордеичу, что быть тому после смерти все последующие рождения собакой. Со злом сказал, с чувством, так, что Фома Гордеич Угроватов сразу понял: не шутка это и не пожелание немножечко перебравшего лишку человека. Угроватов был человеком со связями, он быстро навел справки о своем посетителе и поверил в его возможности так, как могут только торговые работники уверовать во всемогущество ревизора, — решительно и бесповоротно.
Бармен с сомнением вздохнул и с наигранным обожанием глянул на собеседника.
— Родной вы наш, — нежно сказал он. — Вы заходите, заходите, не стесняйтесь. Ей-ей, здесь вам будет все, что только пожелаете. Воблу для вас держать буду! Еще пивка?
Борис Романович с сомнением оглядел кружку и отрицательно покачал головой.
— Пожалуй, довольно, — решил он. — Кружечка — это для удовольствия, все остальное лишь ненужная нагрузка на организм.
Бармен проводил Даосова до выхода. Следуя за посетителем, он так немыслимо гнул спину в пояснице и так умильно улыбался, что всякий хорошо знающий Фому Гордеевича, без сомнения, решил бы, что посетитель является не меньше чем обэхээсником или — бери выше — представителем госторгинспекции. И ошибся бы. Даже к городской прокуратуре бородатый и кареглазый Даосов не имел никакого отношения.
— Без стеснения, — бормотал Фома Гордеич, — ежели нужда какая или жажда замучит, милости просим, всегда готовы посильную услугу оказать. Не пропадет за нами, хе-хе, Господом нашим Вседержителем клянусь! Не сомневайтесь, дорогой мой человек, Фома Гордеич умеет быть благодарным!
Он бы и ручку посетителю с удовольствием поцеловал, если бы ему позволили, да что там целовать, ноги мыть готов был Фома Гордеич непонятному посетителю своему и воду с-под них пить, только гость внимания на него уже не обращал, поднялся по ступеням из подвала, посторонился, пропуская компанию молодых и излишне веселых людей, и пошел по тротуару в своем синем джинсовом костюмчике.
