Алесь Куламеса - Быть рядом
– А Владимир?
– Он в студии, – ласково улыбнулась она, – пишет что-то. Пойдёмте, я вас провожу.
Она пошла вперёд, я следом. Шли мы не долго – много ли нагуляешься в трёхкомнатной квартире? Я поймал себя не странном поведении – я шёл и восхищался походкой девушки. Ладно бы – на зад пялился или, там, на ноги. Так ведь нет – именно восхищался, тем, как она идёт. Будто порхает.
Влюбляюсь, что ли? А и хорошо бы. В такую – грех не влюбиться.
Увы, всё хорошее имеет гадкое свойство заканчиваться. Мы подошли к закрытой двери, и девушка постучала.
– Володя не любит, когда кто-то входит неожиданно, – пояснила она слегка виновато и, когда никто не ответил, постучала снова.
На это раз из-за двери донеслось: «Можно!».
Мы вошли.
Владимир Лис оказался молодым парнем лет двадцати двух, двадцати трёх. Высокий, худой – обычный юноша. Ни за что не скажешь, что гений. А поди ж ты – уже в «Молодых да ранних» нашего журнала. И ни одного ругательного отзыва журналистов. Сплошь восторги. Чудны дела твои, Господи.
Я представился. Лис поднялся, отставил в сторону гитару и пересел за невысокий столик, и жестом предложил мне сесть напротив.
Не поздоровавшись. Не протянув для рукопожатия руку.
Если бы не редактор, кровь из носу требовавший это интервью, я бы тут же развернулся и ушёл. Не люблю, когда такие вот молодые, мало кому известные, звёздочки раздуваются от чувства собственной важности и выпендриваются почём зря.
Но я стерпел. Присел, достал диктофон, вопросы.
– Маш, – обронил Лис, – сделай-ка нам кофе.
Я внутренне скривился. Как по-барски, словно она ему прислуживает. Может, всё-таки уйти? Нельзя интервью делать без уважения и интереса к собеседнику. Никак нельзя.
Но Маша – как ей подходило это имя, просто удивительно! – только улыбнулась Лису нежно, поинтересовалась моими вкусами и вышла.
Мы начали. Всё стандартно – сначала немного о себе, чтобы было из чего делать подводку, потом обычные вопросы про творческий путь, вдохновение, кого из мэтров считает своими учителями.
Владимир отвечал многословно, с обильными лирическими отступлениями. Временами брал гитару, показывал кусочки своих песен. Надо сказать, очень интересных песен. Эдакая помесь раннего Гребенщикова и позднего Леонидова, сдобренная истеричностью Ромы Зверя, помноженной на отвязность Хендрикса. Действительно, что-то было в его музыке, что-то необычное. Я бы сказал – не от мира сего. Может, зря я на парня окрысился? Просто натура у него сильно творческая, эгоцентричная, вот Лис и ведёт себя так.
Маша принесла кофе. Владимир поблагодарил, но опять вышло по-барски, словно официантке сказал. Я внутренне скривился, но продолжил интервью.
Свой неожиданный взлёт Лис прокомментировал коротко: «Фишка попёрла» и больше ничего не стал говорить на эту тему, как я не допытывался.
Правда, музыкант обмолвился, что раньше «до Маши» писал совсем другие песни, но «она стала моей музой».
В этом месте я едва не наехал, мол, что же тогда ты себя с ней так ведёшь?. Но сдержался. Всё-таки чужая семья – потёмки не меньше, чем чужая душа. Может, это он при посторонних стесняется проявлять тёплые чувства? Молодой ещё, не знает, как себя с любимой женщиной при мне держать. Короче, хоть и не сильно хочется, но понять можно.
Через полчаса мы закончили.
– Давайте договоримся так,– сказал я, собирая свои вещи, – я в расшифрую запись диктофона, приведу всё в божеский вид, потом, максимум через неделю, отправлю вам – на утверждение. А потом уже в печать. Договорились?
– Да, – сказал Владимир и взял гитару, – дорогу сами найдёте?
Начиная привыкать к его беспардонности, я только вздохнул, попрощался и вышел из студии.
В коридоре Маша протирала многочисленные фотографии Владимира в рамочках, висевшие по стенам. Из-за двери зазвучала музыка.
– Закончили? – солнечно улыбнулась женщина.
– Да.
– Может быть, пообедаете? – легко и совершенно искренне предложила она.
Мне очень захотелось остаться. Но это было неправильно, и я отказался. В качестве компенсации я оставил Маше свою визитку, в тайне надеясь, что у неё когда-нибудь найдётся ко мне какое-нибудь, пусть даже самое пустяковое, дело.
Я ещё немного потоптался в дверях, потом, сообразив, что выгляжу как подросток, который никак не может расстаться с девушкой, попрощался.
Дома я зашёл в свой живой журнал и написал: «Сегодня видел самую красивую женщину мира. Через что – счастлив исключительно».
И закрыл запись ото всех, включая друзей.
***
Несмотря на обещание сделать всё за неделю, я изготовил интервью за три дня. Стимул был сильнейший – я хотел опять увидеть Машу. А как это сделать без повода, я не придумал.
Я отправил получившийся текст Владимиру по электронной почте и почти тут же позвонил ему на домашний.
Трубку сняла Маша.
– Это Удальцович, – сказал я, поздоровавшись.
– Да, Егор, я узнала, – даже не видя её, я понял – она улыбнулась.
– Маша, я отправил Владимиру текст интервью. Вот, хочу убедиться, что всё дошло.
– Я сейчас проверю. Подождёте минутку?
– Конечно.
С минуту в трубке слышались шорохи и скрипы, потом раздался Машин голос:
– Да, всё дошло, спасибо.
Я в ответ тоже поблагодарил её и положил трубку. И выругался.
Чёрт! Я – журналист в третьем поколении! – не смог найти слов, чтобы ещё немного продлить общение с этой женщиной. Плохо, плохо, плохо!
Чтобы успокоится, я сделал крепкого чаю, щедро заправил его сахаром и уселся за компьютер, уныло разглядывая рыбок в мониторе.
Потом зашёл в живой журнал, нашёл сообщество психологов и начал писать сообщение: «Нужна консультация. Скажите пожалуйста, что делать, если мне нравится (очень сильно) женщина, живущая с другим мужчиной. Понимаю, что неправильно интересоваться ею, но никак не могу заставить себя забыть о ней. Что мне делать?».
Я перечитал запись, сделал большой глоток чаю, почесал затылок и закрыл окно браузера. Нет. Как-нибудь сам разберусь. Нечего полоскать Машу на весь интернет.
Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, я принялся за другую статью.
***
Новый повод увидеться с Машей представился через два дня. Владимир утвердил текст, и у моего редактора тоже не было вопросов. Осталось только добавить фотографии. Конечно, можно было попросить, чтобы их прислали по электронной почте, но тогда не было бы повода.
Я позвонил Лису домой и снова попал на Машу. Она согласилась выделить мне несколько снимков («Володи сегодня не будет, но, я уверена, он не будет против»). Сказала, что я могу заехать за ними хоть сегодня.
Так я и сделал.
Дверь открыла Маша. Она почему-то была в тёмной бейсболке, натянутой почти до самых бровей. Я удивился, но виду не подал. И только потом, когда женщина посторонилась, пропуская меня в квартиру, увидел, что она постриглась почти под ноль.
– Разувайтесь и проходите, пожалуйста, на кухню, а я принесу фотографии, чтобы вы могли выбрать, – её голос звучал вроде бы как всегда, но что-то в нём было не то. Словно Маша болела ангиной.
Я прошёл на кухню и присел за стол, разглядывая обстановку. Мебель была старой, ещё советской. Видимо, Владимир, ещё не заработал на ремонт кухни. Эта мысль неожиданно порадовала меня. Тут же подумалось: «Если бы Маша была моей женой, я бы в лепёшку расшибся, но сделал бы её приличную кухню».
В кармане запиликал мобильник. Я вытянул его – на экране хмурился редактор.
– Да?
– Егор, новость, – наш редактор не любил долгие разговоры по сотовому, – интервью с Лисом переносится на следующий месяц, так что можешь не торопиться со сдачей.
– Ясно, – сказал я, пожав плечами – А с чем это связано?
– Нашлись более важные материалы, – усмехнулся редактор, – более настойчивые. Понимаешь?
– Понимаю, – мы нередко печатали заказные материалы – музыкантов хватает, всем хочется пробиться в звёзды. – Это всё?
– Да, всё. Отбой.
Я сунул трубку обратно в карман, и в этот момент на кухню вошла Маша, неся ворох альбомов, конвертов и просто отдельных снимков.
Я вскочил и снял часть, чтобы ей было удобнее класть ношу на стол. Она благодарно улыбнулась, я расплылся в ответной улыбке. А потом заметил, что глаза у Маши – красные и припухшие. Словно она всю ночь плакала. Я сдержал рвущийся вопрос и, положив фотографии на стол, сел обратно.
– Чаю?
– Да, с удовольствием, – ответил я рассеяно, занятый размышлениями о том, связаны ли остриженные волосы Маши с красными глазами и сипловатым голосом. Неужели Владимир, сукин сын, заставил её постричься? Но чем ему не угодила её коса? Хотя можно не удивляться – он, судя по тому, что я видел, вообще Машу в грош не ставит.
– Сегодня Володенька был в утренней передаче на Первом, – сказала Маша через плечо, занятая чаем. – Видели?
