Сергей Лукьяненко - Остров Русь (сборник)
— Пройдемте, граждане.
— Куда? — полюбопытствовал Холмс, вынимая трубку изо рта.
— Куда следует! — радостно сообщил второй милиционер, коренастый и улыбчивый.
— Вначале гляньте мои документы, — торопливо предложил Кубатай, протягивая маленькую книжечку, напоминающую карманный разговорник. Милиционер подозрительно повертел ее в руках, спросил:
— Это на каком языке написано?
— На всеземном… вы дальше гляньте, на сорок шестой странице.
Послюнив палец, милиционер пролистал книжку и прочел:
— «Податель сей ксивы — в натуре генерал-старший сержант ДЗР. Имеет следующие обязанности: отлавливать безнадзорных кошек/котов, а также инопланетян, уничтожать запасы валерьянки всеми возможными средствами, препятствовать путешествиям во времени, запрещать колдовство и чародейство. Для выполнения оного имеет следующие права: конфисковывать прыгоходы и иные средства передвижения, размагничивать дискеты с текстами сказок, пользоваться муми-бластером, учинять диверсионные акты любой крутизны.
P.S. В порядке исключения разрешено посещать остров Русь.
Все вышесказанное удостоверяю, падлой буду, директор Департамента Защиты Реальности Ережеп».
Минуту царила полная тишина. Люди и без того старались к нам не приближаться, а теперь, когда милиция подошла, за сто метров стали обходить. Лишь вдалеке гудела электричка.
— Откуда у вас пингвин? — продемонстрировал познания в зоологии коренастый милиционер.
— Это не пингвин, это Кащей Бессмертный, в быту — Манарбит, — неосторожно признался Кубатай.
— Психи, — решил коренастый милиционер.
— Вяжем! — отважно подтвердил тощий. И они бросились на Кубатая: видно, боялись, что он саблю достанет.
Не на того напали! Эх, жалко Стаса не было, посмотреть на Кубатая-разгневанного, Кубатая-диверсанта!
Тощего милиционера Кубатай поймал за ухо и пригнул к земле. Коренастому отвесил такую оплеуху, что тот зашатался и отступил назад. А там его уже поджидал Кащей-пингвин! Он ловко подставил милиционеру ласту, и тот полетел в канаву.
— Бей ментов! — завопил Смолянин, подпрыгивая и отвешивая пинки тощему милиционеру. Холмс и Ватсон нерешительно топтались на месте, явно не готовые к нападению на представителей власти. К счастью, их вмешательство не понадобилось. Милиционеры позорно бежали. А мы не сговариваясь кинулись к электричке. Холмс так припустил, что мне пришлось спрыгнуть с его плеча и лететь следом, махая крыльями изо всех сил.
Ватсон, наверное, тоже перепугался. Он даже не стал восхищаться тем, что поезд двигается на электрической энергии. Заскочили мы в тамбур, причем я еле успел влететь между сходящихся дверей, и поезд тронулся.
— Костя, где ты, малыш?! — тревожно воскликнул Холмс. Я покружился рядом и сел ему на нос. Холмс успокоился и укоризненно сказал Кубатаю: — Генерал, стоило ли так… с полицией…
— Стоило, стоило, — хохотнул Кубатай.
— Что ж, вам виднее, — неохотно произнес Холмс. И мы в молчании поехали. Народа в тамбуре не было: видно, все пингвина боялись. Да и в вагоне через пять минут никого не осталось. Но мы туда не пошли, потому что Холмс, как всегда, дымил своей трубкой, давая время от времени затянуться разволновавшемуся Ватсону.
— Милиция — это мелочь… мусор, как метко сказал Смолянин, — веселился Кубатай. — Не то должно нас волновать! Стас! Как он захватил власть? Вот в чем вопрос! Давайте все подумаем!
Взрослые задумались. А я спорхнул с носа Холмса — очень уж там табаком воняло, подлетел к окну и стал любоваться пейзажем.
В Москве я был давным-давно, еще маленьким. И теперь разглядывал пригороды, мимо которых мы проезжали, пытаясь сообразить — настоящая это Москва или нет.
Вроде настоящая. Дома большие, люди все не ходят, а бегают, на каждом перекрестке бананами торгуют…
Электричка притормозила на какой-то станции, и в наш тамбур влетел молодой мужик с огромным чемоданом. Был он таким запыхавшимся, что пингвина даже и не заметил. Улыбнулся радостно и сказал:
— Еле успел! На последней секунде!
— Гонишь… — меланхолично ответил Смолянин. Мужик слегка смутился, но разговор продолжил:
— Вы небось приезжие?
— В какой-то мере, — осторожно ответил Холмс.
— Из провинции. За товаром, — вынес диагноз мужик. Все промолчали. И он, приняв молчание за согласие, вкрадчивым голосом пропел: — Хотите великолепную вещь предложу?
Все молчали.
— Набор посуды! — похлопывая по чемодану, продолжал мужик. — Швейцарский! Нержавеющий! Вилочки для куропаток, щипчики для фазаньих язычков, специальная кастрюлька для варки перепелиных яиц…
— Яйца любишь? — вступил в разговор Кащей. Мужик повернулся и впервые заметил, с кем он едет. Лицо его побледнело, он сглотнул и тихо сказал:
— Нет… никогда не ем. В них холестерина много!
— Ах, холестерина тебе много! — Кащей похлопал крылышками по бокам. — Тебе яйца наши не нравятся?!
Тут электричка притормозила, и мужик со своим чемоданом вылетел из тамбура. Пулей.{107}
Все развеселились, и до Москвы мы ехали без приключений. Когда поезд медленно втянулся на вокзал, взрослые вышли, а я выпорхнул из вагона. Выпорхнул и сразу почувствовал знакомый с недавних пор запах. У мухи-то обоняние — ого-го! А милиционеры пахнут своеобразно, для мухи чем-то даже приятно…{108} Через мгновение я их и увидел.
На перроне стояло штук двадцать милиционеров с дубинками, наручниками и автоматами. Все они хмуро смотрели на нас.
— Ох… — убитым голосом произнес Кубатай, обмякая. — Совсем забыл, что в двадцатом веке уже изобрели телефон…
Один из милиционеров поднял мегафон и заорал:
— Руки вверх! Шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству! Взмах крыльями — провокация! Бросай оружие!
Ватсон тоненько охнул, стал медленно оседать и, наверное, упал бы, не подхвати его на руки Шерлок Холмс.
Кубатай преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Санкт-Петербурге, глаза метнули огонь, усы стали медленно приподниматься.
— Никогда! — воскликнул генерал. — Никогда Кубатай не бросал оружия!
Положение было хуже некуда. Московские милиционеры явно обиделись за своих мытищинских коллег. И тут Смолянин, нервно комкая юбку, заголосил:
— Люди добрые! Помогите! Честных людей обижают! Животных мучают! Помогите!
Я, конечно, догадывался, что это нам не поможет, но все-таки от смолянинской отваги стало приятно.
— Считаю до трех! — продолжал кричать милиционер. И торопливо начал считать: — Раз, два, два с половиной…
— Отставить! — раздался вдруг чей-то тонкий голос. Ватсон встрепенулся и начал озираться. А я благодаря своим мушиным глазам сразу увидел маленького, лет восьми-девяти, мальчика, который как раз вышел из соседнего вагона и наблюдал за происходящим.
А самое удивительное, что милиционеры его послушались! Опустили оружие… правда, лица у них при этом стали — смотреть страшно!
— Товарищ мальчик! — дрожащим от ненависти голосом произнес милиционер с мегафоном. — Это преступники!
— Доложить как положено, — лениво ответил мальчик, поправляя воротник джинсовой курточки.
— А-а-а! — простонал милиционер, комкая мегафон. — Товарищ мальчик, разрешите доложить?
— Разрешаю.
— Майор Брайдер{109}. Задерживаем опасных преступников, террористов. Напали на представителей власти… хулиганили…
Мальчик подозрительно посмотрел на нас, увидел пингвина… и заулыбался. Подбежал, храбро схватил Кащея за крыло-плавник, погладил и заискивающе спросил у Кубатая:
— Это… это ваш?
— Э-э-э… Наш! — смешался Кубатай.
— Ручной?
— Дрессированный, — кокетливо улыбаясь, сообщил Смолянин. — Орликом зовут!
— Здорово… А что они на вас так разозлились?
— Не знаем, — покривил душой генерал. — Шли мы, шли, никого не трогали. Мы — знаменитые цирковые артисты. Это — рыжий клоун Смолянин, а я — зеленый клоун Кубатай. Гастролируем по миру с Орликом… всем нравимся. А тут напали, негодяи… Орлика хотели ударить!
Мальчик явно был из тех ненормальных юных натуралистов, у которых дома аквариум, клетка с канарейками, вольер с хомяками и пара дворняжек. Он побледнел, еще раз погладил пингвина и заорал на милиционеров:
— Разойдись!
— Нет! — храбро возразил майор Брайдер.
Мальчик нахмурился, прищурил глаза… И откуда-то сверху скользнули к земле быстрые серо-стальные тени! «Птицы», — понял я, метнулся к Холмсу и забрался ему под сюртук. Что ни говори, мушиные инстинкты — вещь полезная…
Только эти птицы мух не ловили. Были они металлические, с блестящими, как хрусталь, глазами и длинным клювом, на конце которого дрожал огненный шарик.
