Терри Пратчетт - Маленький свободный народец
— Раскудрыть! Мы ж не бурана хотели, а кокоптаху!
— Э, что бе, что ко… А ну, каждый хвать по ходуле!
— Ах-ха, все кокоптахи в сарае, тырь-хватай что есть!
— А ну цыть! Цыть, грю!
— Э, да кто услыхнёт-то, а? Тыке, йан, тан… тетра!
Баран чуть приподнялся, тревожно мемекнул и помчался прочь хвостом вперёд. Тиффани показалось, что над травой возле его копыт мелькнули рыжие волосы, но толком она ничего разглядеть не успела, потому что баран быстро растворился в тумане.
Она протиснулась сквозь кроличью лазейку, не обращая внимания на концы прутьев, царапающие кожу. Матушка Болен ни за что бы не позволила никому украсть животное из её стада, даже невидимкам.
Но туман сгустился, и к тому же теперь Тиффани услышала какой-то шорох в курятнике.
Баран, стремительно уносящийся в туманную даль задом наперёд, может подождать. Сейчас надо спасать наседок. За последние полмесяца в курятник уже дважды забиралась лиса, и уцелевшие куры почти перестали нестись.
Тиффани пробежала через огород, цепляясь ночной сорочкой за подпорки гороха и кусты крыжовника, и рывком распахнула дверь в курятник.
В курятнике вовсе не было того переполоха, который случился бы, явись туда лиса. Но куры возбуждённо кудахтали, а петух Фуфырь нервно вышагивал из угла в угол. Одна из наседок смущённо хохлилась. Тиффани быстро схватила её и подняла. Под курицей обнаружились два маленьких человечка с рыжими волосами и синей кожей. Каждый держал в охапке яйцо. Человечки уставились на Тиффани с очень виноватым видом.
— Ой, не! — вскрикнул кто-то из них. — Малюха! Она ж карга!
— Верните наши яйца! — сказала Тиффани. — Как не стыдно! И я вам не карга!
Человечки посмотрели друг на друга, потом на яйца.
— Каки-таки яйки? — удивился один.
— Яйца, которые у вас в руках! — строго сказала Тиффани.
— Чё? А, эти? Дыкс это яйки, ах-ха? — сказал тот, что заговорил первым, и вытаращился на яйца так, будто впервые их видел. — А мы-то дум-дум, что за штука така… Дум-дум, воно того, булыганы.
— Ах-ха, булыганы, — нервно подтвердил второй.
— Мы, того, шмыг погреваться, — продолжал первый. — Тля, тут повезде эти кругляксы насованы. Мы смекснули: ото ж кокоптахи и кудах-тахают.
— Ах-ха, кудах-тах-тах, кудах-тах-тах, — отчаянно закивал второй.
— Так мы им мал-мал подмогли…
— Положите — яйца — где взяли! — отчеканила Тиффани.
Тот, что больше помалкивал, ткнул приятеля локтем в бок.
— Слыхал, что она грит? Валит беда…* Лучше бум пай-пай. Поперёк Боленов — не того, а то кыкс… А она ж карга! Она зелён-бошку шандаракснула, а зелён-бошку ещё никто не шандараксал!
— Ах-ха, и кыкс я сам не смекснул.
Человечки с преувеличенной осторожностью положили яйца на место. Один даже подышал на скорлупу и бережно протёр её обтрёпанной бахромой своего килта.
— Всё типсы-топсы, хозяйка! — заявил первый, и человечки исчезли.
Только мелькнула вроде бы в воздухе пара рыжих всполохов да солома у двери выпорхнула наружу.
— Ия вам пока не хозяйка! — крикнула вдогонку Тиффани. — И не карга! И вообще, вы — вроде эльфов, да? И верните бурана… в смысле, барана!
Ей никто не ответил, только со стороны дома донеслось грохотание вёдер — семья начала просыпаться.
Тиффани забрала из туалета книгу, задула свечу и пошла домой. Мать уже разжигала печь. Она спросила, почему Тиффани в такую рань на ногах, и та ответила, что услышала шум в курятнике и пошла посмотреть, не забралась ли туда опять лиса. Она не покривила душой. На самом деле, она сказала чистую правду, просто немного укороченную.
Тиффани не была лгуньей, однако ей казалось, что порой вещи делятся не на правду и ложь, а на то, что другим знать надо, и то, что им пока знать не стоит.
Кроме того, она ещё не была уверена, что именно она сама узнала.
На завтрак была овсянка. Тиффани торопливо работала ложкой: ей не терпелось отправиться к загону и посмотреть, что осталось от барана. Может, следы в траве…
Что-то заставило её оторваться от миски и поднять глаза. Крысодав, до этого мирно дремавший у печки, теперь сидел и насторожённо смотрел на что-то. Тиффани почувствовала, как пушок у неё на шее сзади зашевелился. Она попыталась понять, куда смотрит кот.
На шкафу рядком стояли белые кувшины с синей росписью. От них в хозяйстве не было никакого проку, но это было наследство престарелой тётки, и мать очень гордилась ими, потому что кувшины были красивые. А поскольку на ферме было не очень-то много красивых, но бесполезных вещей, их берегли как сокровище.
Крысодав смотрел на крышку одного из кувшинов. Она медленно приподнималась, и вскоре под ней стало можно рассмотреть рыжие волосы и цепкие глаза-бусинки.
Под взглядом Тиффани крышка осторожно опустилась на место. Но вот раздался тихий шорох, а когда Тиффани посмотрела на кувшин, он уже тихонько покачивался и на шкафу оседало маленькое облачко пыли. Крысодав ошалело оглядывался вокруг.
Тиффани выскочила во двор. Предрассветная дымка исчезла, над склонами из травы выпархивали жаворонки.
— Если баран не вернётся сию же минуту, — крикнула Тиффани в утреннее небо, — я вам это попомню!
Её крик эхом отразился от холмов и вернулся. А потом где-то рядом раздались тихие голоса.
— Чавой она?
— Она нам попомнит!
— Ой-ёи-ёи! Ой, беда нам!
Тиффани огляделась, вся красная от злости.
— Мы в ответе за них, — сказала она.
Она слышала эти слова от бабушки как-то раз, когда, ещё маленькой, оплакивала ягнёнка. Матушка Болен сказала тогда, коверкая слова по-старинному, как всегда говорила: «Мы для скотины — навроде богов. Мы решаем, когда ей родиться, когда помирать. А между тем и другим мы в ответе за них».
— Мы в ответе за них, — повторила Тиффани спокойнее. Она сердито оглядела поле. — Не знаю, кто вы такие, но знаю, что вы меня слышите. Если не вернёте барана, вам… беда будет.
Над овчарней запел жаворонок, подчеркнув тишину.
Тиффани ждали дела. Ей надо было много о чём позаботиться, прежде чем у неё снова появится время для себя. Пора было накормить кур, собрать яйца, втайне гордясь тем, что её стараниями их на два больше, принести шесть вёдер воды, чтобы наполнить большой чан у печи. Но Тиффани решила, что эти дела подождут, они ей не очень-то нравились. Ей нравилось сбивать масло. За этим занятием можно было поразмыслить.
«Вот стану настоящей ведьмой в остроконечной шляпе и с помелом, — думала она, качая насос, — и сливки будут сбиваться в масло по одному взмаху моей руки. И никакие мелкие рыжие бестии не посмеют…»
За спиной у неё, там, где она выставила рядком шесть вёдер, чтобы идти к колодцу, раздался плеск. Одно из вёдер стояло полное, вода ещё покачивалась.
Тиффани вернулась к сбиванию масла, будто ничего не случилось. Но выждав немного, взяла горсть муки из короба и посыпала порог, после чего снова занялась маслом.
Несколько минут спустя позади снова плеснуло. Она обернулась: так и есть, второе ведро стояло полное. А на каменном пороге, присыпанном мукой, виднелись две цепочки крохотных следов: одна вела в молочню, вторая — из неё.
Вёдра были деревянные и очень тяжёлые. Тиффани с трудом поднимала одно полное ведро.
«Итак, — подумала она, — эти человечки не только невероятно быстрые, но и жутко сильные. И почему меня это нисколько не пугает?»
Она посмотрела наверх, на широкие деревянные балки под потолком. Оттуда медленно спланировал клок пыли, потревоженный кем-то, кто спешил скрыться с глаз долой.
«Наверное, надо прекратить всё это прямо сейчас, — подумала Тиффани. — С другой стороны, почему бы не подождать, пока все вёдра наполнятся?»
— А ещё мне надо натаскать дров в ящик у печи, — сказала она вслух.
Попытка — не пытка, верно?
Тиффани снова принялась сбивать масло и не стала оборачиваться ни когда за спиной у неё ещё четыре раза плеснула вода, ни когда со стороны дровяного ящика донёсся шорох и постукивание. Она обернулась лишь тогда, когда всё затихло.
Ящик был полон доверху, и вёдра тоже. Мука на пороге — вся истоптана.
Тиффани оставила масло в покое. Она чувствовала, что на неё смотрят. Множество маленьких глазок.
— Э… спасибо, — сказала Тиффани.
«Нет, так нельзя, — поняла она. — Что я лепечу, будто напугана?» Она отложила лопатку для сбивания масла, повернулась и напустила на себя по возможности грозный вид.
— А баран? — спросила она. — Я не поверю, что вы правда раскаиваетесь, пока не вернёте барана!
Со стороны загона раздалось блеяние. Тиффани выскочила в огород и заглянула за изгородь.
Баран нёсся назад через поля. Хвостом вперёд и очень быстро. У самой изгороди он резко затормозил и опустился — воры поставили его в траву. На голове барана мелькнула рыжая шевелюра — человечек подышал на рог и протёр его краем килта, после чего растворился в воздухе.
