Фрэнк Герберт - Дюна
— КООАМ, — пробормотала Джессика. — Полагаю, они уже переделили доходы и трофеи с Арракиса…
— КООАМ! Что такое КООАМ? Флюгер! — ответила старуха. — Император и его приспешники сейчас контролируют пятьдесят девять целых и шестьдесят пять сотых, процента голосов в Директорате КООАМ. Разумеется, они видят, какое задумано прибыльное дельце, а когда и другие увидят это, у Императора прибавится голосов. Вот как делается история, девочка.
— Лекции о механизмах истории мне только и не хватало, — горько усмехнулась Джессика.
— Напрасно шутишь! Ты не хуже меня понимаешь, какие силы вовлечены в события. Наша цивилизация покоится на трех китах, трех силах: императорская семья противостоит Объединенным Великим Домам Ландсраада, а между ними стоит Гильдия с ее проклятой монополией на межзвездные перевозки. В политике, в отличие от механики, треножник — самая неустойчивая конструкция. Она достаточно плоха даже сама по себе, без феодально-торговой структуры, отвергающей почти всю науку…
Джессика с тоской произнесла:
— Щепки в потоке! Вот одна из них — герцог Лето, и вот другая — его сын, и вот…
— Ах, замолчи, девочка! Ты вступила в игру, прекрасно зная, по какой опасной дороге Придется идти.
— «Я — Бене Гессерит. Я живу лишь для служения», — процитировала Джессика.
— Именно, — сказала старуха. — И все, на что мы теперь можем надеяться, — это попытка избежать большой войны… и спасти, что удастся, из выпестованных нами ключевых генетических линий. Джессика опустила веки, чувствуя, как в глазах закипают слезы. Она справилась с внутренней и внешней дрожью, успокоила дыхание, пульс, заставила ладони не потеть. Наконец, проговорила:
— Я заплачу за свою ошибку.
— Но вместе с тобой заплатит твой сын.
— Я буду защищать его всеми силами.
— Защищать! — воскликнула старуха. — Ты сама знаешь опасность защиты: если ты станешь защищать его слишком усердно, он не вырастет достаточно сильным. У него не хватит сил для исполнения своего предназначения — каким бы оно ни было.
Джессика отвернулась, посмотрела в сгущающиеся за окном сумерки.
— Эта планета — Арракис — в самом деле так ужасна?
— Там достаточно скверно, но нельзя сказать, что уж совсем безнадежно. Миссионария Протектива неплохо на ней поработала и смягчила нравы ее обитателей… в какой-то степени. — Преподобная Мать тяжело поднялась, расправила складку облачения. — Позови сюда мальчика. Я скоро должна уходить.
— Должна? Уже?
Голос старой женщины стал мягче:
— Джессика, девочка… как бы я хотела поменяться с тобой и принять все твои испытания на себя! Но у каждой из нас — свой путь.
— Я знаю.
— Ты дорога мне, как любая из моих дочерей… но долг есть долг.
— Я понимаю… долг. Необходимость…
— Мы обе знаем, что и почему ты сделала. Но я хочу тебе сказать — я желаю тебе добра, Джессика! — что у твоего сына мало шансов стать Тем, кого ждет Бене Гессерит. Не обольщай себя чрезмерной надеждой…
Джессика сердито смахнула слезинку.
— Снова ты делаешь из меня маленькую девочку — заставляешь повторять мой первый урок: «Человек не должен покоряться животному», — выдавила Джессика и вздрогнула от рыдания без слез… — Я была так одинока.
— Надо бы сделать это одним из наших тестов, — сказала старуха. — Настоящие люди почти всегда одиноки. А теперь позови сына. Ему сегодня выпал тяжелый и страшный день. Но у него было время подумать и вспомнить, а я должна спросить его про эти сны…
Джессика кивнула, подошла к дверям Зала Медитаций:
— Пауль, зайди.
Пауль не спеша вошел в комнату с упрямым выражением на лице, взглянул на мать как на совершенно незнакомого человека. На Преподобную он посмотрел с. некоторой опаской, но на этот раз кивнул ей уже как равной. Мать закрыла за ним дверь.
— Ну, молодой человек, — проговорила старуха, — вернемся к твоим снам.
— Что ты хочешь знать?
— Ты видишь сны каждую ночь?
— Не каждую — если говорить о снах, которые стоят того, чтобы их запомнить. Я могу запомнить любой сон, но некоторые стоят этого, а другие — нет.
— А откуда ты знаешь, какой сон ты видел — пустой иди достойный запоминания?
— Просто — знаю.
Старуха быстро взглянула на Джессику, потом опять обратилась к Паулю:
— А какой сон ты видел этой ночью? Его стоило запомнить?
— Да. — Пауль прикрыл глаза. — Мне снились пещера… и вода… и девочка, очень худая, с огромными глазами.
Глаза — такие… сплошь синие, совсем без белизны. Я говорю с ней о тебе… рассказываю ей, как встречался с Преподобной Матерью на Каладане… — Пауль открыл глаза.
— То, что ты рассказывал этой девушке обо мне… сегодня это сбылось?
Пауль подумал.
— Да. Я сказал ей, что ты отметила меня печатью необычности.
— Печатью необычности, — беззвучно прошептала старуха и вновь бросила короткий взгляд на Джессику. — Ответь мне правду, Пауль: часто ли сбываются твои сны в точности так, как ты их видел?
— Да. И эта девочка мне уже снилась раньше.
— Вот как? Ты ее знаешь?
— Узнаю. Когда-нибудь мы встретимся.
— Расскажи мне о ней. Пауль снова закрыл глаза.
— Мы в каком-то маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но очень жарко, и через просветы в скалах виден песок. Мы… чего-то ждем… я должен куда-то пойти, с кем-то встретиться… Она боится, но пытается не показывать мне свой страх, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах твоей родной планеты, Усул». — Пауль открыл глаза. — Правда, странно? Моя родная планета — Каладан, про планету Усул я даже не слыхал никогда.
— Это все? Или ты видел еще что-нибудь?
— Видел. Но… может быть, это она меня называла — Усул? — проговорил Пауль. — Мне это только сейчас пришло в голову.
Он снова опустил веки.
— Девочка просит меня рассказать ей о водах — о морях… Я беру ее за руку и говорю, что прочитаю ей стихи. И я читаю ей стихи, только мне приходится объяснять ей некоторые слова — «берег», «прибой», «морская трава», «чайки»…
— Что это за стихи? — спросила Преподобная Мать. Пауль открыл глаза.
— Просто одно из сочинений Гурни Халлека. Тональный стих, «Песня настроения для грустного времени».
Джессика, стоя за спиной Пауля, начала негромко декламировать:
Я помню дым соленый костра на берегу,
И тени — под соснами тени —
Недвижные, чистые, ясные.
И чайки сели на краю воды —
Белые на зеленом.
И ветер прилетел сквозь, сосны к нам,
Чтоб тени раскачать под ними;
И чайки крылья распахнули,
Взлетают
И наполняют криком воздух,
И слышу ветер я,
Летающий над пляжем,
И шум прибоя,
И вижу я, что наш костер
Спалил траву морскую.
— Это самое, — подтвердил Пауль.
