Стивен Эриксон - Врата Мертвого Дома
— Многие сочли бы твоё проклятье великим даром, — сказал Маппо, и по его лицу пробежала тень печали.
— Но только не я. Это схождение для меня — возможность. Оно способно дать мне ответы. Надеюсь, что сумею получить их, не прибегнув к оружию, но возьмусь за него, если придётся.
Трелль снова вздохнул — и поднялся.
— Боюсь, эту твою решимость скоро будут испытывать, друг. — Он взглянул на юго-запад. — По нашему следу идут шесть пустынных волков.
Икарий развернул роговой лук и одним текучим движением натянул тетиву.
— Пустынные волки не охотятся на людей.
— Точно, — согласился Маппо. До восхода луны оставался ещё целый час. Он увидел, как Икарий выложил перед собой шесть длинных стрел с каменными наконечниками, а затем прищурился, глядя во тьму. Холодный страх пополз вверх по шее. Волков ещё не было видно, однако трелль их чувствовал. — Их шестеро, но он один. Д’иверс.
Лучше бы это оказался одиночник. Превращаться в одного зверя — само по себе неприятно, а уж в нескольких сразу…
Икарий нахмурился.
— И — могучий, раз сумел принять облик шестерых волков. Не знаешь, кто бы это мог быть?
— Есть подозрение, — тихо проговорил Маппо.
Оба замолчали и стали ждать.
Полдюжины рыжеватых тел появились из неестественного сумрака в тридцати шагах от них. На расстоянии двадцати шагов волки рассыпались полукругом, не спуская глаз с Икария и Маппо. Пряный запах д’иверса заполнил ночной воздух. Один из поджарых зверей шагнул вперёд, но остановился, когда Икарий поднял лук.
— Не шестеро, — пробормотал Икарий, — но один.
— Я его знаю, — заявил Маппо. — Жаль только, он того же не может сказать о нас. Он не уверен, но принял охотничий облик. Сегодня ночью кровь в пустыне проливает Рилландарас. Интересно, он охотится за нами или за кем-то другим?
Икарий пожал плечами.
— Кто будет говорить первым, Маппо?
— Я, — ответил трелль и шагнул вперёд. Тут потребуется хитрость и коварство. Ошибка может стоить жизни. Он заговорил низким и хриплым голосом: — Далеконько от дому убежал, а? Твой брат, Трич, думал, что убил тебя. Где там была эта пропасть? В Дал-Хоне? Или в Ли-Хэне? Ты тогда был д’иверсом шакалов, помнится.
Рилландарас заговорил в сознании каждого из них голосом срывающимся и нетвёрдым, он очень давно им не пользовался:
— Меня мучает искушение посостязаться в острословии, прежде чем убить тебя, Н’трелль.
— Не стоит, — легко откликнулся Маппо. — Я странствую в такой компании, что, как и ты, давно не упражнялся в этом, Рилландарас.
Ярко-голубые глаза вожака метнулись к Икарию.
— Я не силён в острословии, — мягко проговорил яггут-полукровка едва слышным голосом, — но я теряю терпение.
— Глупо. Только обаяние и может спасти тебя. Скажи мне, лучник, ты вверяешь жизнь хитроумной лжи своего спутника?
Икарий покачал головой:
— Разумеется, нет. Я разделяю его мнение о себе.
Рилландарас был сбит с толку.
— Значит, вы странствуете вместе только ради выгоды. Спутники без доверия, без уверенности друг в друге. Ставки, должно быть, высоки.
— Мне становится скучно, Маппо, — заметил Икарий.
Шесть волков вдруг оцепенели, как один.
— Маппо Рант и Икарий. Ага, теперь мы понимаем. Знайте, что мы не питаем вражды к вам.
— Вот и сравнялись в острословии, — заявил Маппо, и его ухмылка на миг стала шире, а затем вовсе исчезла. — Ищи добычу в другом месте, Рилландарас, иначе Икарий может оказать Тричу непрошеную услугу. — Иначе он обрушит на мир всё то, что я поклялся предотвратить. — Ты меня понимаешь?
— Наши дороги… сходятся там, — сказал д’иверс, — где пролёг след демона Тени…
— Уже не Тени, — возразил Маппо. — Это демон Ша’ик. Священная пустыня пробудилась.
— Похоже на то. Вы запретите нам охотиться за ним?
Маппо взглянул на Икария, который опустил лук и пожал плечами.
— Если хочешь скрестить клыки с аптором, это твоё дело. Наш интерес он привлёк лишь случайно.
— Значит, наши клыки вопьются в горло демону.
— Хочешь сделать Ша’ик своим врагом? — спросил Маппо.
Вожак склонил голову набок.
— Это имя мне ничего не говорит.
Оба путника смотрели, как волки отошли восвояси и вновь исчезли в магическом сумраке. Маппо осклабился, затем вздохнул, а Икарий кивнул и произнёс вслух то, что оба они подумали:
— Скоро скажет.
Виканские кавалеристы верещали и дико кричали от восторга, когда сводили своих крепких коней по трапу с грузового корабля. В имперской гавани Хиссара воцарился хаос: всюду толпились буйные кочевники обоих полов, тут и там поблёскивали над заплетёнными в косицы чёрными волосами и остроконечными шлемами железные наконечники копий. Со своего наблюдательного пункта у парапета припортовой башни Дукер[1] смотрел на эту диковатую иноземную армию с большой долей скепсиса и растущей тревогой.
Рядом с императорским историком стоял представитель Первого Кулака, Маллик Рэл; он сложил на пузе толстые мягкие руки цвета промасленной кожи и распространял вокруг сильный запах арэнских духов. Маллик Рэл был совершенно не похож на главного советника командира всех малазанских войск в Семи Городах. То, что жрец-джистал Старшего бога морей, Маэля, должен был официально передать приветствие от Первого Кулака новому Кулаку Седьмой армии, было именно тем, чем казалось: хорошо рассчитанным оскорблением. Впрочем, поправил себя Дукер, этот человек очень быстро занял высокое положение среди имперских игроков на этом континенте. Среди солдат из уст в уста передавались тысячи слухов о гладком, спокойном жреце и власти, которую он приобрёл над Первым Кулаком Пормквалем, но всё это говорилось исключительно шёпотом, поскольку путь Маллика к должности советника Пормкваля сопровождался таинственными и необъяснимыми несчастьями, которые постигали всякого, кто мешал ему, и несчастья эти, как правило, приводили к смерти.
Политическая трясина, в которой увязли малазанцы, оккупировавшие Семь Городов, была непроглядной и смертельно опасной. Как Дукер подозревал, новый Кулак мало что поймёт в принятых здесь завуалированных знаках презрения, поскольку недостаточно разбирается в нюансах этикета, принятого среди более приспособившихся граждан Империи. Таким образом, перед историком стоял один вопрос: как долго Колтейн из Вороньего клана проживёт на новом посту.
