Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
— Почему это важно?
— В суму твоего костюма, Монео положил сушеную еду, — сказал он. — Поешь немного, а я тебе объясню.
Она нашла в суме сушеный кубик протамора и сжевала его, не отрывая взгляда от Лито. Это была настоящая еда старых Свободных, даже со слабой добавкой меланжа.
— Ты ощутила наше прошлое, — сказал он. — Теперь ты должна обрести особо чуткое ощущение нашего будущего, Золотой Тропы.
Она сглотнула.
— Я не верю в Твою Золотую Тропу.
— Если тебе предстоит жить, ты мне поверишь.
— Так вот в чем Твое испытание? Или поверь в Великого Бога Лито, или умри?
— Ты нисколько не обязана верить в меня. Я хочу, чтобы у тебя была вера в саму себя.
— Тогда почему же это важно, как далеко мы забрались?
— Тогда ты поймешь, как далеко тебе еще предстоит идти.
Она поднесла руку к щеке.
— Я не…
— Как раз там, где ты стоишь, — проговорил он, — ты находишься в безошибочной середине бесконечности. Погляди вокруг себя на то, что значит бесконечность.
Она поглядела налево и направо на непотревоженную пустыню.
— Нам нужно выбраться пешком из этой пустыни, — сказал он. — Только вдвоем.
— Ты не пойдешь пешком, — усмехнулась она.
— Фигуральное выражение. Но ТЫ пойдешь. Заверяю тебя в этом.
Она оглянулась туда, откуда они пришли.
— Значит, вот почему ты спрашивал меня о следах.
— Даже если бы были следы, ты не могла бы вернуться назад. В моей Малой Твердыне нет ничего, что хоть как-то помогло бы тебе выжить.
— Никакой воды?
— Ничего.
Она нашла водосборную трубочку у себя на плече, пососала из нее и убрала на место. Он отметил осторожность, с которой она закрыла конец трубочки, но отворот защитной маски закрывающий рот она не застегнула, хотя Лито слышал, как отец ее об этом предупреждал. Она хотела, чтобы рот ее был свободен для разговора!
— То есть, Ты говоришь мне, что я не могу от Тебя сбежать? — проговорила она.
— Сбегай, если хочешь.
Она сделала полный круг, оглядывая пустыню.
— Есть поговорка об открытой земле, — проговорил он, — что одно направление не хуже любого другого. В некоторых отношениях это до сих пор правда, но я стал бы на нее полагаться.
— Но я действительно свободна оставить Тебя, если захочу?
— Свобода может быть очень сомнительным достоянием, — сказал он.
Она указала на крутую сторону дюны, на которой они останавливались.
— Я могу просто спуститься вон туда, вниз…
— Будь я на твоем месте, Сиона, я бы не стал спускаться туда, куда ты указываешь.
Она сумрачно на него взглянула.
— Почему?
— На крутой стороне дюны, если только не двигаться по естественным изгибам, можно растревожить песок и оказаться похороненным под осыпью.
Она поглядела на уходивший вниз склон, усваивая сказанное.
— Видишь, как слова могут быть прекрасны? — спросил он.
Она перенесла взгляд на его лицо.
— Следует ли нам двигаться?
— Здесь учишься ценить бездеятельность. И вежливость. Нет никакой спешки.
— Но у нас нет никакой воды, кроме…
— Стилсьют, если мудро его использовать, сохранит тебе жизнь.
— Но сколько времени нам понадобится, чтобы…
— Твое нетерпение меня тревожит.
— Но у нас есть только эта сушеная еда в моем кармашке. Что мы будем есть, когда…
— Сиона! Заметь ты говоришь о нашей ситуации, как о взаимной.
Что МЫ будем есть? У НАС нет воды. Следует ли НАМ идти? Сколько времени это У НАС займет?
Она ощутила сухость во рту и попыталась сглотнуть.
— Разве не может быть так, что мы — взаимозависимы? — спросил он.
Она ответила с неохотой.
— Я не знаю, как сохранять жизнь в пустыне.
— Но я знаю?
Она кивнула.
— Почему я должен делиться столь драгоценным знанием с тобой? — спросил он.
Она пожала плечами — жалостный жест тронувший его. Как же быстро пустыня развеяла все ее прежние повадки.
— Я поделюсь с тобой моим знанием, — сказал он. — А ты должна найти что-то ценное, чем ты можешь поделиться со мной.
Она скользнула взглядом по всему его телу, задержавшись на мгновение на плавниках, бывших некогда ногами, затем опять устремила на лицо.
— Соглашение, достигнутое с помощью угроз — не соглашение, — произнесла она.
— Я не предлагаю тебе никакого насилия.
— Есть много видов насилия, — сказала она.
— Один из них — что я завез тебя туда, где ты можешь умереть? — Ведь выбора у меня не было, да?
— Трудно быть рожденной Атридесом, — сказал он. — Поверь мне, я знаю.
— Ты не должен был осуществлять это так, — сказала она.
— Вот здесь ты не права.
Он отвернулся от нее и заскользив по синусоиде, направился вниз. Он услышал, как она следует за ним, оскальзываясь и спотыкаясь. Лито остановился глубоко в тени дюны.
— День мы переждем здесь, — сказал он. — Расходуется меньше воды, когда путешествуешь ночью.
* * *Айдахо отыскал Монео в длинном подземном коридоре, соединявшем восточный и западный комплексы Твердыни.
Уже два часа, с самой зари, Айдахо рыскал повсюду, ища мажордома, и вот он, наконец-то, неподалеку, беседует с кем-то, скрытым за порогом комнаты. Но Монео можно узнать даже на расстоянии — по его осанке и белому мундиру.
Пласткамень стен здесь, в пятидесяти метрах под землей, был янтарного цвета, освещали его глоустрипы, включенные сейчас на дневной режим. Холодны — и ветерок продувал эти глубины с помощью простого устройства, — свободно вращающихся крыльев, стоявших подобно колоссальным закутанным фигурам по всему периметру башен на поверхности. Сейчас, когда солнце согрело пески, все эти крылья повернулись на север, качая в Сарьер потоки прохладного воздуха. Айдахо учуял кремнистый запах, идя по этим коридорам.
Он знал, для чего предназначен этот коридор древнего сьетча Свободных: коридор был широк и достаточно велик, чтобы Лито на его тележке мог проехать. Изогнутый потолок выглядел совсем как скала. Но двойной ряд глоустрипов был не к месту. Айдахо, до того как впервые попал в Твердыню, не видел глоустрипов: В ЕГО ДНИ они считались непрактичными — потребляли слишком много энергии, слишком дорого обходились. Глоуглобы были проще, да и легче заменялись.
«А если Лито чего-нибудь захочет — кто-нибудь ему это да обеспечит.»
В этой мысли на миг почудилось что-то зловещее, и Айдахо размашистым шагом направился к Монео.
Вдоль коридора шли небольшие комнатки, на манер сьетча, никаких дверей, только тонкие занавески из ржаво-коричневой материи, колыхавшейся на ветерке. Айдахо знал, что здесь, в основном, расположены кельи молодых Рыбословш. Он узнал палату собраний с прилегающими помещениями — оружейный склад, кухня, трапезная, различные хранилища. За занавесками, не дающими настоящего уединения, увидел он и другое — то, что лишь еще больше распалило его ярость.
При приближении Айдахо Монео обернулся. Женщина, с которой он разговаривал, отступила в комнату и опустила занавеску, но Айдахо успел разглядеть ее властное немолодое лицо. Эту офицершу Айдахо в лицо не знал.
Монео кивнул, когда Айдахо остановился в двух шагах от него.
— Стража сказала мне, что ты меня ищешь, — сказал Монео.
— Где он, Монео?
— Где — кто?
Монео окинул взглядом фигуру Айдахо, отметил старомодный мундир Атридесов: черный с красным ястребом на груди, высокие сапоги, начищенные до блеска. Во всем облике Айдахо было что-то РИТУАЛЬНОЕ.
Айдахо неглубоко вздохнул и проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Не затевай со мной эти игры!
Монео отвел взгляд от лезвия в ножнах на поясе Айдахо. Нож, с его украшенной драгоценностями рукояткой, выглядел музейным экспонатом. И где только Айдахо его достал?
— Если ты имеешь в виду Бога-Императора… — сказал Монео.
— Где он?
Монео ответил мягким и спокойным голосом.
— Почему ты так рвешься умереть?
— Мне сказали, что ты с ним.
— Уже нет.
— Я найду его, Монео!
— Не прямо сейчас.
Айдахо положил руку на свой нож.
— Мне что, надо использовать силу, чтобы заставить тебя заговорить?
— Я бы тебе не советовал.
— Где… он?
— Ну, раз уж ты настаиваешь, он в пустыне с Сионой.
— С твоей дочерью?
— Разве существует другая Сиона?
— Что они делают?
— Она держит испытание.
— Когда они вернутся?
Монео пожал плечами, затем сказал:
— Зачем этот неуместный гнев, Данкан?
— Каково оно, испытание твоей…
— Я не знаю. А почему ты так взбудоражен?
— Меня мутит от этого места! Рыбословши! — он отвернулся и сплюнул.
