Яцек Дукай - Иные песни
— Не понимаю, как может существовать полностью аморфная Субстанция.
— И не может. Он обладает Формой, своей Формой. Просто, мы не в состоянии ее распознать. Погляди на небо. Если бы родители тебе не рассказали, знал бы ты, что эти несколько звезд — это Орион?
Гегемон выпил, снова долил себе вина.
— Гмм. Если мы не в состоянии увидеть их Форму… Откуда же нам известно, замечают ли они нашу?
— Это нам неизвестно. Но, — Нумизматик снова поднял палец, криво усмехнулся, — это они к нам прибыли.
Мрачный стон опал еще на половину гармонии. Зазвенели миски, кувшины и кубки.
— И все же, — отозвалась Хиратия. — Я же слышу в его голосе тоску, страдание, злость, печаль.
— Это не его голос. Тебе только кажется.
— Клавдий тоже это слышит, — упиралась ритер. — В следующий раз он привезет лиру, так что можно будет сыграть; в этом есть какая-то мелодия; сыграет, тогда сам убедишься.
— Фукидид Третий, Готские войны. Той ночью Замас и Илоксас по прозвищу Еуэксис решили неожиданно атаковать лагерь готов. Сняв тяжелые доспехи и покрыв лица грязью, они прокрались со своими людьми через болота. Никто их не заметил. Они уже видели костры неприятеля, слышали их голоса. Услышали они и песни, которые пели ночью варвары, чтобы не поддаться сонливости. Замос с Иоксасом, понятно, не понимали тех диких баллад, тем не менее, их сердца задрожали в холодной ночи, и воины заплакали беззвучно в темноте. На рассвете, когда Замос подал знак, они налетели на готов, которых застали врасплох. Хроники не упоминают, чтобы кто-то из варваров выжил.
— Есть!
Хиратия бросилась к машине, в скрежете и грохоте опуская длинный помост.
Назад он уже шел медленнее. Был голым, под натянутой кожей четко выступали ребра. При этом он останавливался, сгибался в половину, плевал и кашлял. От аэромате не осталось и следа. Волосы были всклокочены, на руках кровь. В левой руке он сжимал стилет с пламенным лезвием.
Спрыгнув со ступеней на террасу, долгое время стоял и шумно дышал, втягивая в легкие теплый аэр. При этом переводил дикий взгляд с гегемона на Хиратию, затем на Акера и назад. Пальцы на рукояти стилета были сжаты настолько сильно, что дрожала вся рука.
Софистес внимательно осмотрел тело Бербелека. Смена пигмента на левом бедре, дополнительная кость над правой ключицей и небольшой язык пламени, дрожащий на лбу — но это и все.
Гегемон сделал шаг к землянину, искры возбуждения с шипом стреляли под этхерным доспехом.
— Ты видел его, эстлос? — атаковал он. — Как выглядит? Ведь хоть что-нибудь сказать можешь? Он хоть тебя заметил? Эстлос!
Бербелек замахал руками, в том числе и той, что со стилетом. Все отступили на шаг. Но перед тем он успел зацепить краем ладони о около-плечник Хириатии, из раненной руки брызнула кровь. Похоже, Бербелек этого вовсе не почувствовал. Он засмотрелся на гегемона, наморщил брови, замигал. Открыл рот, только не издал ни единого звука.
Акер Нумизматик медленно подошел к нему, положил искривленную артритом ладонь на плече высокого мужчины.
— Спокойно, — шепнул он. — Потихоньку. Все вернется. Ты все вспомнишь. Слова в тебе, память в тебе, в тебе же и эстлос Иероним Бербелек, вернется. Пошли.
Эстлос Бербелек гневно дернулся. Дрожь охватила все его тело, вибрации достигали пика резонанса. Бербелек еще раз шевельнул губами и заорал:
— Сто девяносто четыре! Сто девяносто пять! Сто девяносто шесть! Ну, чего стоите? Пускай кто-нибудь меня осмотрит! Есть у вас здесь какой-нибудь демиургос сомы? Или, хотя бы, медик? Омиксос, в квартиру, сейчас упаду с ног. Налей мне этого вина. Когда Ведьма возвращается в Лабиринт, послезавтра? Что за дело с этими часами? Ты, старик, кто такой, как зовут?
— Акер Нумизматик, господин, софистес Лабиринта, у твоих ног.
— Вот теперь пришло время на вежливости. Эстлос Иероним Бербелек, Стратегос Луны. Чувствую, сейчас вырву, видно, что-то там глотнул, чувствую, как шевелится в желудке. Еще вина. Акер, расскажи мне все, что о нем узнали, и все, о чем только догадываетесь. А теперь отодвинься. О Боги, какое же дерьмо…
* * *— Госпожа.
— Встань.
Встает.
Земля, зеленый лампион, висит над самым Лабиринтом, над огненной живой изгородью и под спиральной вечно-макиной, точно напротив пана Бербелека; он поднялся, откинул голову, поднял глаза и теперь мигает, наполовину ослепленный. Это его раздражает, он кривится в гневной гримасе, дергается в потоке света, словно пришпиленное к матовому полумраку насекомое.
— Спокойно. Покажись мне. Так. Вижу, не осталось и следа. Ты именно тот, кого мы искали, Иероним.
— Моя цена тебе известна.
— Не бойся.
Пан Бербелек издевательски смеется.
— Присядем. Я всегда любила пруды, предпочитая их ручьям. То, что неподвижно, в большей степени остается собой, чем находящееся в движении. Не желаешь ли прогладиться? Это пуринический гидор, выпей.
— Уже пил.
— Ты сопротивляешься, это хорошо. Знаешь, что это было первым, что обратило ее внимание.
— Шулимы?
— Да. Легенда о стратегосе, что сломил морфу могущественнейшего кратистоса Земли. Ведь если кто-либо подобный не устоит под Формой арретеса, если он не нанесет удар кратистосу адинатосов — то кто?
— Ты. Другой кратистос.
— Ах.
— Только вот ваша жизнь слишком ценна, правда?
— Я. Ну да, естественно, встану на битву. Но знаешь, каковым будет мое сражение: Форма против Формы. В этом меня никто не заменит. Но кто-то должен приблизиться и уничтожить Материю.
— Нам не известно, умирают ли они вообще.
— Но, наверняка, существуют, раз существуют; и не существуют, раз не существуют.
— И мы не знаем, имеется ли здесь только один кратистос.
— В этом мы тоже можем быть уверенными. Мои астрологи следят за движениями планет. Ведь антос Арретеса искажает и Форму этхера, при этом меняются эпициклы небесных тел. Таким образом астрологи прослеживают перемещения их флота по звездному небу. И имеется только один фокус возмущений небесной гармонии.
— Их там может быть двое, трое.
— Два кратистоса в одном и том же месте? По определению — они не были бы кратистосами. Так или иначе, тебе нужно будет убить Самого Могущественного.
— Возможно, второй высадился на Земле.
— Это был первый вопрос, с которым я послала туда Лакатойю. Проверить дальность, силу и скрепленность в керосе плацдармов арретесов на Земле. Явно, что они высадились там значительными силами, не исключаю демиургосов и текнитесов, но никакого кратистоса с ними нет. Просто — просто они обживаются.
— Табак.
В этом пруду живут маленькие пырыбки с ярко мерцающей чешуей. Пан Бербелек следит за их совместными перемещениями, за танцем небольшой стайки. Форма волны подводных огоньков и ее скорость соответствуют высказываниям Госпожи. Как только она замолкает на длительное время, пырыбки застывают в бесцельном дрейфе, и стайка распадается на десятки отдельных струек жара.
— Когда атакуем?
— Когда я буду уверена в победе.
— Он сильнее?
— Такое возможно. Но проблема в том, что, как бы не маневрировать, сколько бы гиппырои я не выставила, и сколь великий стратегос нас бы не вел — в космосе, на небе я одна не окружу адинатосов, чтобы они не смогли сбежать из-под моей морфы. Их необходимо замкнуть, по крайней мере, с четырех сторон.
— Если бы я…
— Если они сбегут из-под людского антоса, ты ничего не сделаешь. Возможно, единственный твой шанс — это удар, нанесенный именно под Формой жизни и смерти, хрупкого тела и драгоценной крови.
— Так что?
— Именно такой была вторая цель Шулимы: деликатно проверить готовность других кратистосов к участию в наступлении против адинатосов. Ты должен понимать, насколько сложная и рискованная такая миссия. К Шулиме отнесутся серьезно, зная лишь то, от кого приходит, кто она такая; а как только узнают — ее убьют еще до того, как она успеет что-либо сказать.
— Из этого делаю вывод, что особых успехов она не достигла.
— Ты должен понять натуру ситуации. Это гордиев узел, которого не разрубит никакой Александр. Кратистос, покинувший Землю, после возвращения должен будет заново сражаться за каждый пус кероса, захваченного в короны соседей сразу же после отступлению его короны. Короли и народы его земель падут жертвой соседних властителей и цивилизаций. Так что нечего и думать о таких договорах, клятвах, перемириях — таков естественный порядок вещей. Гляди, как вода стекает вниз и заполняет пустые углубления; так сила заполняет всяческий недостаток силы, то есть — слабость. Никто из кратистосов добровольно не отправится в Изгнание, только лишь потому, что звезды, аккурат, чуточку изменили свои пути на небе.
— Но если бы ты им сказала, как ситуация выглядит на самом деле… Сказала уже кому-нибудь из них?
