Дэн Абнетт - Сожжение Просперо
— Да, — нехотя признал Хавсер.
— Есть древний миф, — продолжил советник. Он остановился и взглянул на застывший круговорот никейского неба. – История о Тоте, боге Фаронской Эры. Он изобрел письмо и решил показать его правителю Эгипта. Но тот ужаснулся, ибо считал, что из-за письма люди станут все забывать.
Советник обернулся и вновь посмотрел на Хавсера.
— Мы пришли к тебе не с писаным словом или инструкциями. Мы не пытались повлиять на тебя через то, что можно было бы стереть или изменить. Мы говорили с тобой во снах и в особых случаях записывали воспоминания прямиком тебе в память.
— Другими словами, вы не оставили мне выбора, — ответил Хавсер. – Вы изменили мою жизнь и мой вюрд, и в данном случае я не имел права голоса.
— Каспер…
— Ты говоришь, забывчивость – настоящее зло? Тогда почему вы используете ее? Почему одни вещи я помню необычайно ясно, а другие остаются сокрытыми от меня? Если забывчивость худшее из зол, тогда почему вы применили ее на мне? Почему моя память избирательна? Чего я не должен помнить?
Взгляд Амона посуровел.
— Что ты хочешь сказать? – спросил он.
— Он хочет сказать, чтобы ты отошел, — сказал Медведь.
Одиннадцатая глава: Кровь и имена
— Отойди, — повторил Медведь с большим нажимом.
Амон из Тысячи Сынов повернулся и взглянул на Космического Волка, стоявшего за Хавсером. Его лицо вновь озарилось улыбкой.
— Ты целишься в родича астартес, Волк-брат? – спросил он с некоторым весельем. – Это разумно? Или, точнее… прилично?
Болтер Медведя не шелохнулся.
— Я защищаю скальда, как того требует мое призвание. Отойди.
Амон из Тысячи Сынов рассмеялся, после чего отступил на пару шагов от Хавсера и парапета. Кустодий, хотя все еще неподвижный, начал слегка дрожать, словно человек, пытающийся проснуться.
— Разве мы будем ссориться и драться, пока под нами творится история? – спросил советник.
— Не исключено, — произнес Аун Хельвинтр, бесшумно обойдя Амона сбоку.
— Уже двое? – с напускным восторгом заметил советник Тысячи Сынов.
— Скальд под нашей защитой, — твердо сказал рунический жрец.
— Но я ему не угрожал, — беспечно ответил Амон. – Мы просто разговаривали.
— О чем? – спросил Хельвинтр.
— О пустяках, — произнес Амон. – Невинных вещицах. О деревянной лошадке, подкладке регицидной доски, вкусе яблок, игре на клавире, вещах, связывающих жизнь воедино, о ностальгии и воспоминаниях.
— Отойди, — повторил Медведь.
— Вижу, у тебя совсем туго с юмором, — заметил Амон.
— Отойди и убери свою магию, — произнес Аун Хельвинтр. Рунический жрец застыл в ритуальной стойке – выставил левую ногу вперед, поднял левую руку, словно изготовившийся к атаке линдворм[148], правую же прижал к поясу, ладонью кверху и с согнутыми пальцами, будто крючки для ловли рыбы. Хавсер внезапно ощутил перепад давления.
— Что меня особенно умиляет, — сказал советник Тысячи Сынов, — так это ваше лицемерие. Вы преследуете нас за так называемое колдовство, но сами не гнушаетесь пользоваться им, шаман.
— То, что использую я во благо Стаи, и то, что практикуешь ты, разделяет огромная пропасть, чернокнижник, — ответил Хельвинтр, — и пропасть эта зовется «контролем». Лишь наивный будет полагать, что человечество сумело бы выжить без уловок и хитростей, но всему есть предел. Предел. Нам следует знать, что мы можем постичь, а что нет, и никогда не должны позволять себе переступать эту черту. Скажи, как далеко ты зашел за нее? На шаг? Три? Десять? Тысячу?
— Но благодаря нашему врожденному превосходству над вами, годи, мы овладели ими всеми, — ответил Амон. – Вы едва погрузили ступни в Великий Океан. Всегда можно узнать что-то новое.
— Есть такая вещь, как «слишком много», — сказал Хавсер.
Амон улыбнулся.
— Слова, сказанные этим предателем-жрецом Творцом Вюрда в день твоего пробуждения на Фенрисе.
Хавсер бросил взгляд на Хельвинтра.
— Его устами, — произнес он. – Не знаю, какое вам еще требуется доказательство того, что с тех самых пор, как я попал в Этт, Пятнадцатый легион следил за вами с моей помощью.
Улыбка сползла с губ Амона. Он бросил взгляд на приготовившегося рунического жреца.
— Аун Хельвинтр! – воскликнул он. – Твое имя отчетливо прозвучало в мыслях скальда! Теперь я знаю его, и ты ничего не сможешь мне сделать!
Воздух между советником и руническим жрецом разбух от взрыва. Хавсера отбросило на землю. Всех ослепило вспышкой невыносимо яркого света. Хельвинтр с дымящимися руками врезался в базальтовую стену галереи, от чего в ней осталась глубокая вмятина.
Медведь трижды выстрелил из болтера. Расстояние было до смешного близким, и он стрелял на поражение. Каждый выстрел был смертельным и с легкостью мог убить человека. Медведь даже не думал о том, чтобы просто покалечить советника Тысячи Сынов, когда тот напал на его брата-жреца и поставил под угрозу жизнь скальда. Его ответ был механическим, и в подобных условиях промахнуться не смог бы ни один астартес.
Перекатившись по земле, Хавсер ощутил, как раздувается и искажается само время. Он увидел прямо над собой спутные струи[149] масс-реактивных снарядов, словно хвосты комет, словно падающие на землю дурные звезды.
Снаряды разорвались прежде, чем успели попасть в Амона. Они разлетелись на мелкие пламенеющие осколки, которые осыпались на пол белой пылью, походившей на пепел или снег посреди суровой зимы. Амон с распростертыми руками ринулся через кружащуюся метель на Медведя, выкрикивая его имя. Хавсер понял, что советник выкрал имя Медведя из его разума так же, как и имя Хельвинтра. Амон знал имя Волка и обрел над ним власть.
Медведь отбросил ставший ненужным болтер и ударил Амона кулаком в лицо.
Советник с разбитыми в кровь губами врезался в стену парапета. Он отлетел настолько внезапно, что Хавсер едва успел откатиться в сторону. На окровавленном лице советника была написана возмущенная ярость с примесью изумления. Имя должно было остановить Медведя.
Медведь ударил его по голове еще раз, а затем с рычанием нанес пару ударов в корпус. Амон вновь врезался в парапет, от которого на этот раз откололись частички базальта. Советник ударил Медведя в ответ, но тот, казалось, даже не ощутил удара.
От шока концентрация Амона ослабла. Благородный кустодий, силой своего имени застывший на месте еще со времени появления советника, со сдавленным криком вновь обрел подвижность. Это был отвратительный звук, который мог издать тонущий человек, не чаявший вновь вдохнуть воздух или просыпающийся от ужасного кошмара. Он пошатнулся, а затем рванулся к воину Тысячи Сынов.
— Амон Торомахиан! – крикнул советник, и кустодий рухнул на пол. Казалось, его снесло тайфуном. От ураганной силы, ощущать которую мог лишь он, воина протащило по галерее с десяток метров, высекая по пути искры из скалы.
Советник протянул руку, и к нему полетело копье Амона Торомахиана. Оно с гулким треском упало ему в ладонь. Советник ловко перехватил оружие в обе руки и ударил им в Медведя. Острие задело левый наплечник астартес, и воина резко развернуло. От удара во все стороны полетели отколовшиеся кусочки керамита.
Медведь выхватил секиру и рукоятью остановил следующий удар. Он попытался отбить копье стража, которое было куда длинней его собственного оружия. Судя по тому, с каким мастерством Амон обращался с алебардой, Хавсер не сомневался, что он похитил знания о владении ею из разума кустодия. Лезвием советник выбил фенрисскую боевую секиру из рук Медведя, а затем замахнулся, чтобы добить безоружного астартес.
Каждый воин Тра, точнее каждый воин Стаи, знал, что превыше всего стоит победа. Чужаки считали, что Шестой легион славится своей дикой воинственностью, но это был просто неизбежный результат их мировоззрения. Влка Фенрика была готова на любые жертвы во имя победы.
На самом деле мы прошли самую жесткую тренировку из всех возможных.
Медведь немного подался вперед, и наконечник вонзился ему в бок, пробив броню под левой рукой. Астартес из другого легиона, столкнись он с подобной угрозой, попытался бы пригнуться и закрыться наплечником. В результате он лишился бы руки. Медведь же поднял руку и принял на себя всю мощь удара. С его губ сорвался рев боли. Хавсер широко открытыми от ужаса глазами увидел клыки Медведя и кровь, обильно текущую из продольной раны в боку астартес.
Медведь опустил руку, и алебарда, словно в клещах, застряла у него меж ребер. Волк ухватил скользкое от крови позолоченное древко и притянул к себе Амона. Несмотря на все усилия, советнику не удавалось вырвать оружие. Свободной рукой Медведь принялся бить воина Тысячи Сынов по лицу, каждый удар он наносил с болезненным но победным ревом, от каждого удара во все стороны хлестала кровь. Пятый или шестой удар попал Амону в горло. Вся верхняя часть его прекрасных доспехов алела от крови.
