Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
Я уже открыл рот, чтобы прокричать приказ, но звонко и страшно пропела и с нашей стороны труба. Конница поспешно, но очень слаженно отступила, а вперед вышли ровными рядами пехотные части копейщиков.
Двигаясь четко и слаженно, они присели и, втоптав тупой конец длиннющего копья в землю и придерживая его ногой, нацелили острия в сторону бешено скачущей конницы.
За ними выходили еще и еще, повторяя движение, и вскоре вся линия ощетйнилась копьями в несколько рядов так густо, что между ними не проскользнул бы и заяц.
Наша конница продолжала отступать, и теперь стало видно, что они идут через ровные ряды лучников и арбалетчиков, что уже подняли свое оружие и ждут в полной боевой готовности.
Конница Мунтвига уже набрала разгон, скачут в беспорядке, явно новый император не верит в военное искусство, предпочитая боевую ярость берсер-ков, молодецкий удар и рыцарскую отвагу. Да если бы и захотели остановиться, вряд ли сумели бы, сзади напирают такие же. Тяжеловооруженной панцирной конницы столько, что просто обязана задавить и растоптать числом…
Донесся громкий вопль:
— Лучники-и-и… Пли!
Воздух прочертили тяжелые стрелы, а когда обрушились на скачущих, там сразу многие закачались в седлах, кто-то свалился под копыта, кто-то упал на конскую гриву. Раненые кони не слушаются поводьев, бросаются из стороны в сторону, внося сумятицу, а за первой тучей стрел пошла вторая, третья, четвертая…
И все-таки лавина достигла страшной щетины из копий. Ударила со всей мощью и пала, пригибая их к земле, однако копейщики торопливо выдергивают свои страшные жала и, отступив на шаг, снова направляют их в сторону противника.
Кони поднимаются на дыбы, отказываются идти на преграду, всадники пришпоривают, а в это время сверху бьют тяжелые стрелы, а копейщики с силой ударяют в грудь острыми копьями.
В первые же минуты перед ощетинившимся строем вырос целый вал из тел. Прозвучала команда, и первый ряд копейщиков отступил на два шага, а за ними и второй, и снова они застыли в настороженной готовности отражать удары.
Сердце мое бухает яростно, а кровь стучит в висках. В каждом из нас живет зверь, монстр, чудовище, доставшийся от того Змея, что соблазнил Еву и заделал ей Каина и Авеля. Этот зверь невероятно силен, и победить его невозможно.
Нет, вообще-то возможно, но для этого надо превратиться в аскета, вроде Симеона-столпника или святого Антония, ежесекундно сражающихся со своими бесами, но, на мой взгляд, это уже победа зверя, ибо он отвлек все внимание на себя и не дает строить Царство Небесное, в смысле — учиться, работать, развиваться, творить, изобретать, завести семью и нарожать детей, что тоже входит в понятие Царства Небесного.
Нельзя зверя в себе обмануть или попытаться как-то манипулировать им, но можно исхитриться использовать его звериную мощь в своих интересах.
В конце концов, все мы любим поесть, а это уступка зверю, все мы бросаемся с оружием в руках защищать свое жизненное пространство, своих самок и детенышей. Мы почти с наслаждением убиваем врагов, а это не то, что сдаемся зверю или даем ему взять над собой верх, это просто временная и точно рассчитанная уступка, ибо человек абсолютно чистый и светлый в нашем зверином мире просто не выживет. Потому и победили те, кто носит в себе свет, но время от времени выпускает из себя это чудовище, потому что оно лучше может постоять за себя, а светлый да благочестивый всем все уступит и уйдет, посыпая голову пеплом.
Мунтвиговцы продолжали накатываться вал за валом, но копейщики держатся, Макс через каждые четверть часа командует отступить на три шага, чтобы освободить место для новых трупов, а лучники уже начали жаловаться, что им не успевают подвозить связки стрел.
Солнце за это время успело подняться к зениту, задержалось там ненадолго и перешло на западную половину неба.
Я несколько раз садился на Зайчика и набрасывался на хитрецов, что пытались обойти копейщиков справа или слева, хотя те и сами могут перестроиться моментально и дать отпор, но я не мог стоять на холме и смотреть…
Бледный и трепещущий от возбуждения Макс сидит на коне рядом со мной, в какой-то момент он насторожился, вскрикнул счастливо:
— Вот оно!.. Трубач, давай атаку!
Труба на этот раз прокричала особенно звонко и страшно. Вся масса копейщиков поднялась и двинулась вперед. Командующий мунтвиговской кавалерией снова послал конницу в атаку, копейщики привычно уперли копья в землю и встретили так же стойко, а когда волна отхлынула, сами пошли вперед и вперед.
Их атаковали еще дважды, но слабее и слабее, и всякий раз копейщики поднимались и шли даже не в контратаку, а наступали ровно и уверенно. Конница стягивалась в тугой узел, однако мы вздохнули с облегчением: два столба черного дыма вдали показывают, что Клемент и Мидль замкнули кольцо, даже перегородили дороги поваленными деревьями, и теперь вся армия окружена целиком и полностью.
Макс звонко прокричал команду. Трубач повторил ее новым, еще не знакомым мне сигналом, копейщики растянулись широким фронтом, следом идут лучники и осыпают противника градом убийственных стрел, собирают на земле выпущенные ранее и снова стреляют и стреляют.
Солнце медленно склонилось к горизонту. Армия противника, отступив, пробовала выйти из окружения, но потеряла лучших рыцарей, пытавшихся пробиться через завалы. Конница Мунтвига лишилась лучших воинов, когда те спешились и пробовали растащить деревья, — с Сулливаном туда ушли еще и арбалетчики, Макс отдал их на время с легкостью, абсолютно уверенный в несокрушимости своей пехоты.
В самом деле, подумал я, даже лучшая в мире конница не проломится через глубоко эшелонированную оборону. Ее можно потрепать и расстроить боевые порядки только тучей стрел, однако и здесь у нас преимущество: стрелы из композитных луков летят на расстояние вдвое большее, а убойная сила этих тяжелых стрел с острыми стальными наконечниками усилена вчетверо.
Глава 17
Сулливан подъехал чуточку запыхавшийся, бок и левое бедро забрызганы кровью, хотя я строго велел в бой не вступать, сказал четко:
— Ваше высочество, противник деморализован. Эту ночь они проведут, каждую минуту ожидая нападения, и к утру будут совсем усталыми.
Принц Сандорин, усталый, но довольный, со сбитыми с гребня шлема перьями, сказал бодро:
— Зачем ждать утра? Мы можем ударить ночью, пока преимущество у нас!
Все обратили взгляды на меня, я подумал и ответил напыщенно:
— Я не краду победу.
И пусть не хочу нападать совсем по другой причине, но для нашего рыцарского сознания именно этот гордый и полный достоинства ответ самый понятный и приемлемый, он запомнится и пойдет в рыцарской среде, обеспечивая мне определенную репутацию благороднейшего человека. Ну, надеюсь.
Сулливан сказал с мрачным восторгом:
— Слова настоящего рыцаря!
— Мы не станем нападать ночью, — повторил я, — хотя этого ждут не только мунтвиговцы, но и мои военачальники.
Альбрехт, тоже в помятых доспехах, сказал непререкаемым голосом:
— Хотя мы, как и мунтвиговцы, устали, но они, ежеминутно ожидая нападения, к утру устанут еще больше. А наши отдохнут. Я расставил караулы вокруг их лагеря. Если там начнется малейшее шевеление, нам сразу дадут знать.
— Тогда пусть армия отдыхает, — велел я. — Пошлите гонцов к Клементу и Мидлю с благодарностью за четкое исполнение приказа. Это важнее, чем безумная отвага или победа в схватке. Когда все бесстрашны, это уже страшновато.
Принц, похоже, не понял, переспросил озадаченно:
— Ваше высочество?
— Герои нужны в минуту опасности, — объяснил я, — а в остальное время опасны.
Мне показалось, что и Сулливан нахмурился, даже Альбрехт посмотрел с укором, только что создал себе благородный образ, нельзя же тут же его рушить, и я сказал напыщенно:
— Опасность — это часть моей работы, как и вашей. Там, где нет опасности, какая радость от победы?.. Но наша отвага столь велика, что идем через опасности, не замечая их и не обращая на них внимания, потому что чем меньше страха, тем меньше опасности!
Они повеселели, расправили плечи, они такие, любые опасности для них не опасности, а так, ерунда всякая, привычная, и что других ужасает, для нас так, шуточки.
Мидль сказал осторожно:
— Бриттские войска просят позволения вступить в битву. Они готовы напасть и ночью.
Сулливан пробормотал:
— Бриттцы обладают изумительным даром сохранять хладнокровие, когда нет никакой опасности.
Я сказал быстро:
— Ни в коем случае!.. Передайте, недоброжелатели над их победой будут изгаляться, дескать, добили полумертвых. Зато, я обещаю, следующее войско противника отдаем им на растерзание!
Мидль наклонил голову.
