Грэм Макнилл - Орден Ультрамаринов: Омнибус
— Давай обойдемся без этих мерзостей, — говорит он, надавливая пальцем на горло Исствана и проталкивая кислотную слюну вниз. — Ведь мы с тобой не из числа тех примитивных смертных.
Дзибан окидывает взглядом броню апотекария, считывая идентифицирующие знаки.
— Исстван? — произносит он. — У воинов ложного Императора это слово пользуется дурной славой.
— Оно напоминает мне о долге, — рычит тот в ответ.
— Но ты ничего не знаешь об этом мире, — говорит Дзибан. — А я был там. Я помню планету черных песков так хорошо, словно видел ее вчера. Это было великолепно.
— Ты чудовище, — рычит Исстван. — Гнусный торговец плотью и кровью. Я знаю, что ты ищешь, и ты это никогда не найдешь.
Дзибан ухмыляется, демонстрируя пилообразные акульи зубы.
— Отнюдь, — отвечает Дзибан. — Мы с тобой одинаковы. Мы — ценители тел, срезающие с них оболочку тайн, чтобы добраться до скрытой внутри истины. Когда-то и я носил священный нартециум и редуктор — пока Владыка Клонов, да будет благословенно его имя, не открыл мне глаза.
Слова Дзибана — не просто метафора.
Глаза предателя представляют собой вздутые сферы внутри глазниц, расширенных крючьями безумца. Чужая кожа на лице туго натянута нитями из сухожилий, концы которых вбиты в основание черепа.
Кузнец плоти из Детей Императора заводит руку за спину и достает несколько пробирок в стальной оболочке. Они поблескивают в тусклом свете тамбура, и видно, что на каждой кислотой выжжена Ультима Макрагга.
— Неужели ты действительно думал, что сумеешь спрятать их от меня?
При виде пробирок Исстван оседает.
— Я надеялся, — отвечает он. — Пусть они никогда не вернутся ордену, но я надеялся, что в твои руки они не попадут.
— И тем не менее ты так четко их пометил, — замечает Дзибан. — Может, я и поднялся на новый уровень плотского мастерства, но старые символы не забывал. Я видел кадуцеи, которыми ты их обозначил. Символ врачевателя с незапамятных времен. Ты рассчитывал, что твои братья-апотекарии станут искать эти тайники и увидят оставленные им крошки?
Исстван кивает.
— Я оскорблен, что ты усомнился в моей способности сделать то же самое, — говорит Дзибан.
— Ты и тебе подобные пали так низко. Я знал, что ты забудешь правду.
— Правду? — смеется Дзибан. — Я мог бы годами рассказывать про открытую мне правду — про правду, которую тебе подобные упрямо отказываются признавать. Но ты умираешь, и у нас нет этих лет. К тому же твой разбросанный флот уже перегруппировывается.
Развращенный апотекарий выбирает одну пробирку и срывает печать. По полированной стенке пробегает мерцающая на свету красная линия, а Дзибан между тем поднимает пробирку ко рту и глотает орган вместе с консервирующей суспензией.
Исстван пытается сохранять спокойное выражение лица, пока Дзибан по очереди открывает все пробирки и поглощает генетический материал.
— Давно у меня не было такого свежего материала, — говорит он. — Я изменил свои рецепторы омофагии и нейроглоттиса и наделил преомнор способностью отфильтровывать генокод, чтобы выделять нужные последовательности и зиготы из всего, что оказывается у меня во рту.
Исстван кивает, кашляет и оставляет на нагруднике Дзибана сгусток крови. Убийца стирает мокроту пальцем и облизывает его.
Он хмурится, распробовав вкус.
— Что ты сделал? — спрашивает Дзибан.
— Убил тебя… — отвечает Исстван, из последних сил бросается вперед и вгоняет нартециум Дзибану в грудь. Игла шприца пробивает многослойный силовой доспех и окостеневшую реберную клетку и пронзает сердце.
Воин из Детей Императора охает и резко опускает руку. Игла ломается и остается в нагруднике.
Из нее падают капли какой-то жидкости.
— Что… — произносит Дзибан.
— Компоненты тиранотоксина, — говорит Исстван. — Сами по себе безвредны, но становятся смертельными — даже для нас — при активации сверхбыстрым катализатором, который я только что ввел тебе в кровь.
— Нет… — выговаривает Дзибан, содрогаясь и хватаясь за горло. — Кадуцей… Я видел твои следы…
Украденное лицо предателя неспособно менять выражение, но когда его тело начинает пожирать себя, в глазах становится ясно виден страх.
— Ты последовал за ложных символом, — отвечает Исстван. — Кадуцей никогда не был символом врачевателей. Древний бог-целитель старой Земли носил с собой посох Асклепия, а не кадуцей. Тот был символом торговли, продавцов, лжецов и воров…
Исстван вновь прислоняется к переборке и улыбается сквозь вернувшуюся боль. Он чувствует вибрацию металла, слышит звук включающихся двигателей, абордажных торпед и «Громовых ястребов», пробивающих поврежденную обстрелами обшивку.
— Геносемя… Где? — хрипит Дзибан, сжимая пробирки. Некроз с пугающей скоростью поражает мышцы, виднеющиеся из-под кожаной маски. Яд был создан для тиранидов, но тело древнего легионера он уничтожает не менее основательно.
Дзибан машет головой. Он уже не может говорить из-за опухшего горла.
— Наследие моих братьев течет в моих венах, — говорит Исстван. — Я погибну, не дождавшись спасения, но все, чем мы были и можем быть, продолжит жить. А ты умрешь и будешь забыт. Плоть твоя обратится в пепел, имя твое с презрением сотрут.
Дзибан падает на бок. Изо рта валится мерзкая, испещренная фиолетовыми точками пена. Он хрипит, пытается сказать что-то, но растворяющийся мозг уже вытекает из ушей и собирается в лужицу под размягчившимися костями черепа.
Исстван слышит, как по кораблю разносится эхо болтерных выстрелов.
Смертные гибнут.
Перед глазами сереет, и он сжимает зубы, борясь с сжимающей в тисках болью. Автономные системы перехватывают у сознания контроль над организмом. Они останавливают его когнитивные процессы, направляя все ресурсы при-ан мембране.
Он позволяет ей утянуть себя в темноту, надеясь, что этого будет достаточно.
Смерть идет к нему, но он ее не боится. Не теперь.
— Воин, который действует из чести, не может потерпеть неудачу, — произносит он из последних сил. — Его долг — его честь. Даже смерть — если она благородна — является наградой и не может являться поражением, поскольку исходит из долга. Ищите честь, — и вы не будете знать никакого страха.
Мэтт Киф
Хозяева судьбы, рабы неизбежности
В помещении царила полная тишина, если не считать мерного гудения статики в коммуникаторе, столь слабого, что капитан Элогий вдруг поймал себя на том, что задерживает дыхание, чтобы различить этот звук.
Капитана поспешно вызвали на мостик «Длани Жиллимана», оторвав от молитвы. Именно по этой причине он был сейчас облачен в церемониальные белые одеяния, а не в голубую силовую броню ордена Ультрамаринов.
Впрочем, столь необычный внешний вид не вызвал никаких вопросов у остальных собравшихся. Все трое, как и он, были капитанами, и только это имело значение. Вместе они возглавляли четыре полные роты, руководили четырьмя сотнями космических десантников, хотя на боевой барже, где сейчас пребывали капитаны, едва набиралось несколько десятков Астартес. Многокилометровому кораблю требовалась лишь горстка космических десантников, поскольку всеми системами управляли тысячи преданных ордену слуг и машиноподобных сервиторов.
Остатки могущественного войска были распределены еще по двум боевым баржам, бесчисленным ударным крейсерам и стремительным малым кораблям, составлявшим флот Камидия. Время от времени один из этих кораблей проплывал перед огромным обзорным экраном, заменявшим носовую стену мостика.
Братья-капитаны Юний и Авл лишь молча кивнули, увидев Элогия. И только Омней не выказал вообще никаких эмоций. Он был единственным, кто надел шлем, и громкость коммуникатора была уменьшена именно ради него. Более четкий, хотя и приглушенный сигнал сейчас воспроизводился внутри этого, оборудованного сверхчувствительными системами шлема, в надежде хотя бы частично разобрать чудовищно искаженную помехами передачу. Остальные капитаны могли лишь догадываться о смысле тихого потрескивания, но проявляли терпение. Омней почти недвижно застыл возле консоли управления, лишь пальцы быстро бегали по клавишам.
Минуло еще семь или восемь минут, прежде чем Омней признал свое поражение и, покачав головой, снял шлем.
— Ничего? — спросил Элогий.
— Ничего, что я мог бы сказать, не опасаясь, что это окажется недостоверным, — произнес Омней. — Я могу выстроить тысячи версий исходя из услышанного, но они будут ничем не лучше тысяч образов, какие я могу увидеть, наблюдая за облаками над Ультрамаром.
Авл едва заметно улыбнулся, вспомнив о прекрасном Ультрамаре, и сжал ладонью наплечник Омнея, благодаря собрата за попытку.
— Там, где сломается машина, — заметил Авл, — там преуспеет человек.
