Грэм Макнилл - Орден Ультрамаринов: Омнибус
Тем более если тот ранен и безоружен.
Он слышит, как они беснуются по всему кораблю, выкрикивая нечистые имена сущностей, которым следовало бы навсегда остаться безымянными. Они лишь немногим лучше зверей или плодов лабораторных экспериментов, обычно сжигаемых сразу после получения.
Исстван опирается рукой на стену коридора, когда колющая боль резко поднимается из паха в живот и грудную клетку. Основное сердце аритмично колотится. Оно скоро откажет, но на второе организм до сих пор не переключился.
Его рана не смертельна.
Во всяком случае, в обычных обстоятельствах он бы ее таковой не счел.
Он прислоняется к голому металлу переборки, но не чувствует вибрации от двигателей «Соджу», и собственное положение кажется ему еще более безнадежным.
Однако Исстван Кантарон — апотекарий Ультрамаринов, и безнадежные ситуации ему не внове. Каждый раз он из них выбирался. Он опускает взгляд на окровавленный наруч, прижатый к костно-белому нагруднику и наградной печати за Ичар IV. Отводит руку — и между пальцами пузырится кровь. У раны идеально круглое входное отверстие и абсолютно безобидный вид.
О себе дают знать десятилетия опыта и глубоко укоренившиеся принципы триажа, применявшегося к боевым братьям в разгар кровопролитнейших боев, — этой жестокой арифметики войны, которая решает, кому жить, а кому умереть.
Входное отверстие раны находится в левом боку, в трещине на стыке нагрудника и карапакса. Диаметр — два сантиметра.
Снаряд стаббера. Восходящая траектория. Выстрел с десяти метров.
Срикошетив от окостеневшего реберного каркаса, снаряд распался на осколки, которые направились вниз через тазовую полость.
Разрыв бедренной артерии
Без вмешательства внутреннее кровотечение его убьет.
Он мог бы сам провести спасительную операцию, но сомневается, что преследователи дадут ему время принять необходимые наркотики и усилители ясности.
Раньше мысль о столь недостойной смерти привела бы Исствана в отчаяние, но сейчас на кону не только его жизнь. С ним души павших братьев. Будущее любого ордена зависит от работы апотекариев — именно они собирают генетическое наследие возлюбленных сынов Императора.
Его братья по отделению мертвы — убиты в первые минуты атаки, когда предатели взяли «Соджу» на абордаж. Остался только он, а с ним — геносемя семи его товарищей. Он не успел добраться до двух последних прежде, чем их забрала пустота, и их героическое наследие потеряно навсегда.
Эта неудача висит на нем тяжким грузом.
Он поворачивает герметичный замок на нартециуме, и изнутри со свистом выпускаемого воздуха выдвигается пробирка в стальной оболочке.
— Такая маленькая, — говорит он. — Но как же много она значит.
Он опускается на колени и кривится, когда в животе вспыхивает боль. Отодвигает небольшую панель переборки и прячет за ней пробирку. Вернув панель на место, он быстро нацарапывает на ней символ: две змеи, обвивающие крылатый посох.
— Посмотрим же, как далеко ты пал, хирург-убийца…
Он опять поднимается и идет дальше, оставляя за собой блестящую дорожку из крови. Его дыхание затруднено, а предметы на периферии зрения кажутся серыми. По коже течет маслянистый пот: его загадочная физиология разгоняет механизмы исцеления до максимума.
Он знает, что они не справятся. Слишком велик ущерб, нанесенный его плоти разлетевшимися фрагментами снаряда. Ему следовало бы положиться на при-ан мембрану и позволить ей отключить все вторичные функции организма, но перед лицом долга жизнь становится недоступной роскошью.
Исстван спускается глубже в лабиринт нижних палуб. Когда-то давно он запоминал план «Соджу», но ее перестроили с тех пор, как он в последний раз летал на Марс со своей частью генетической десятины ордена.
Он больше не уверен, что идет по правильному пути.
Очередная пробирка прячется за вентиляционной решеткой, отмеченной торопливо нацарапанным крылатым посохом со змеями. Другая отправляется в разбитую люминесцентную трубку, обозначенную тем же символом. Ему больно при мысли, что не он поможет братьям переродиться в теле новообращенного воина ордена.
Раньше Адептус Астартес считали бессмертными, легендарными героями, которые смеются в лицо смерти и ступают по галактике с уверенностью полубогов. Великое Предательство разрушило эти представления, и их бессмертие превратилось в метафору, в преемственность героизма, существующую за счет мистического геносемени.
Он и ему подобные — стражи этого бессмертия, хранители будущего своих орденов. Но он не исполнил свой долг, и груз неудачи причиняет большую боль, чем повреждения умирающего тела.
Он успевает спрятать еще три пробирки, а затем преследователи нагоняют его.
Его чувства давно притупились. В обычных обстоятельствах он заметил бы, что предатели приближаются, и убил бы их, не дав даже себя обнаружить, но раны уже почти лишили его сил.
Исстван поворачивает за угол и оказывается под шквалом выстрелов.
Шесть культистов, замотанных в ураган цветов: синий-электрик, оглушительный розовый и тошнотворный фиолетовый. На них капюшоны, но ему видны декоративные шрамы и пирсинг, татуировки и ядовитые оттенки кожи.
— Дзибан! — кричат они, стреляя из примитивных стабберов и автопистолетов. Град снарядов отскакивает от керамитовых доспехов Исствана. Дух брони, разозленный своей прошлой неудачей, защищает от выстрелов и вводит ему дозу боевых стимуляторов.
Окутавший его туман усталости и нечувствительности спадает.
Восприятие обостряется, боль отходит, но он знает, что это временно. Когда эффект введенного средства спадет, ему станет хуже, чем раньше. Но может быть, этого хватит.
Исстван бросается на смертных, но они не убегают.
Генетические модификации Дзибана лишили их какой-либо возможности испытывать страх, и они отвечают на его атаку воем. Они не боятся его, но они — всего лишь смертные, а смертные умирают поразительно легко. Их конечности едва держатся на туловище, и им достаточно даже легкого удара.
Исстван уничтожает двоих одним взмахом кулака, превращая их черепа в чаши с кашей из мозгов. Третий гибнет, когда Исстван вырывает ему горло, а четвертого убивает удар локтем, раздробляющий ребра.
Оставшиеся два кидаются на него и пытаются поцарапать загнутыми кинжалами. Не будь у них нейрологических модификаций, их действия можно было бы назвать отважными, но твари почти не отличаются от автоматонов, и атакуют лишь потому, что это в них зашили.
Оба умирают меньше чем за секунду: костяная пила редуктора выпускает им внутренности, раскидывая в стороны ошметки плоти и кровь. Выпотрошенные тела падают, как мясо из пасти бешеного хищника.
Коридор превращается в скотобойню, в доказательство того, какими безжалостно эффективными в искусстве убийства сделаны космодесантники.
— Неплохо, сын Гиллимана, — раздается за спиной.
Исстван разворачивается, но стимуляторы уже начали истощать перевозбужденный организм.
Голова вдруг кружится, и он падает, когда взрыв масс-реактивного снаряда выбивает ему левое колено. Он прижимается к холодной переборке — системы жизнеобеспечения на «Соджу» сдают — и смотрит, как к нему шагает высокий воин в броне, даже более яркой, чем одежда культистов. Доспехи предателя представляют собой гротескный кошмар из причудливых узоров и фрактальных изображений рекомбинантных ДНК. И несмотря на туманящееся зрение и отказывающие органы, Исстван видит его с такой жуткой, резкой четкостью, что кажется, будто в глаза ему вбивают иголки.
Он узнает облачение Дзибана — он видел его в тысячах ненавистнеческих трактатов.
Дети Императора.
— Дзибан, — произносит он имя, ставшее проклятием в сотне языков. Они никогда не встречались лично, но Исстван наслышан о биологических и генетических ужасах, которые Дзибан творил в десятках звездных систем.
Ничто в его броне не указывает, как великолепна она когда-то была. Раньше ее покрывал финикийский пурпур и удостаивала величайшая честь носить императорского орла. Теперь ее иконографику уродуют богохульные символы Губительных сил, а цвета так отвратительны, что Исствану тяжело на них смотреть.
Он опускается перед Исстваном на колени.
— Ты знаешь меня? — спрашивает он.
Исстван не отвечает, чтобы не тратить воздух, и напрягает челюсть, активируя железу Блетчера. Он с такой силой плюнет едкой слюной в глаз своему мучителю, что та прожжет путь до самого мозга.
Дзибан выбрасывает вперед руку и хватает его за шею.
Он качает головой, как недовольный преподаватель в схоле.
— Давай обойдемся без этих мерзостей, — говорит он, надавливая пальцем на горло Исствана и проталкивая кислотную слюну вниз. — Ведь мы с тобой не из числа тех примитивных смертных.
