Как стать богом (СИ) - Востриков Михаил
СЮЖЕТ 31/4
«Что он здесь делает?», — думает Роберт.
А рядом со страхагентом объявляется между тем еще один белый халат, и еще один, и еще целый консилиум вдруг образовывается в коридоре, тихий, почтительно взирающий на краснолицего (все как один с папками подмышкой, с докторскими наушниками на шее, в белых шапочках, и почти все — в очках). Человек пять. Может быть — шесть. Ежедневный обход — с главврачом во главе — медотряда специального назначения. Страхагент (главврач?) завершает деликатную свою процедуру, и на лице его обнаруживается улыбка, показавшаяся Роберту зловещей, хотя на самом деле она, скорее всего, ироническая, а может быть, даже приветливая.
— Двуг мой! — провозглашает главврач (страхагент) голосом скрипучим, но громким и даже, пожалуй, звучным, — Какая вствеча! Вад тебя видеть!
Обнаружив его пред собою, Сэнсей (что-то бормочущий только что про силу веры или веры в силу) замолкает и делает безуспешную попытку выбраться из дивана. Роберт подхватывает его за вытянувшуюся вперед руку и помогает подняться.
СЮЖЕТ 31/5
— Что вы здесь делаете⁈ — восклицает Сэнсей, глядя на страхагента почти с ужасом. — Как? Вы — здесь?
— Я собиваюсь пвиобвести это богоугодное заведение, — объясняет страхагент, приближаясь с улыбкой, теперь уже явно доброжелательной, и еще сильнее картавя.
— Собственно, я его уже пвиобвел. Можешь меня поздвавить: я — владелец!
— Поздравляю, — говорит Сэнсей с видом полного и безнадежного непонимания.
— Спасибо. Я надеюсь, ты поздвавляешь меня искренне?
Сэнсей издаёт неопредленный звук, а Роберт вдруг видит вражеского телохранителя — тот стоит столбом, руки по швам и ест страхагента (главврача? владельца?) преданными глазами. Наступает что-то вроде классической немой сцены: остолбенелый телохранитель, почтительнейше замершие в позах безусловной готовности врачи, Сэнсей, ничего не понимающий, а посредине — благодушно и жутковато улыбающийся человек с лицом черно-красным и блестящим, словно головка дорогой курительной трубки.
СЮЖЕТ 31/6
И тут вдруг распахивается дверь палаты, и в коридор выезжает в своей коляске пестрый инвалид, на плече он держит рулон прозрачной ткани, а коляску ему катит скрюченная ведьма с землистым лицом, полуоткрытым ввалившимся ртом и красными глазами.
— «Тебе говорю: встань! — провозглашает инвалид пронзительно и ликующе, словно в трубу трубит, — Возьми постель твою и иди в дом твой! Каждому да воздастся по вере его!»
Никто опомниться не успевает, и никто не успевает даже удивиться, как колени женщины подламываются, она закидывает страшное лицо свое с помертвевшими вдруг глазами и валится на ковер — мягко и бесшумно, как умеют падать опытные эпилептики. Или алкоголики, утратившие наконец чувство равновесия.
СЮЖЕТ 31/7
— Может быть, все-таки закуришь? — спрашивает Тенгиз осторожно.
— Нет. Воздержусь. Я думаю, он сейчас придет, — Роберт старается говорить по возможности спокойно.
Перед глазами у него Татьяна Олеговна — как она падает навзничь, закинув к потолку мертвое свое лицо… и бегущие к ней со всех сторон развевающиеся белые халаты… и тревожные какие-то звонки все еще дребезжат в ушах, и нечленораздельный гомон многих голосов, и визгливые невнятные приказы: «тара-ра-зепам, струйно!», и страшный голос страхагента-владельца:
«Идиот косматый! Мозги в голову удавили? Кветин безгвамотный!»
И поверх всего этого — сухой непреклонный голос Сэнсея:
«Идите в машину, Роберт. Я прошу Вас — в машину!» — голос командора, а у самого ноги трясутся, старческие тощие ноги в узких брюках в полоску…
— Совсем плохо? — спрашивает Тенгиз сочувственно.
— Да уж хорошего мало, — бормочет Роберт.
— Если бы точно знать, что с человеком происходит после смерти, — говорит глубокомысленно Тенгиз, — Ни за что жить бы не стал.
— С человеком после смерти ничего не происходит. Всё, что потом происходит, происходит уже с трупом.
— Потому вот и скрипим помаленьку, — говорит Тенгиз.
— Не философствуй. Не умеешь.
— И не собираюсь. Просто отвлекаю тебя от мрачных мыслей.
— Самым лучшим способом?
— Естественно. Как отвлечься от неприятных мыслей? Вспомнить, что ты смертен. И сразу все встает на свои места. Масштаб появляется, понимаешь?
— Понимаю. Только: «Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить…». Вон он, кажется, идет. Заводись.
— Давно. Печка же работает…
СЮЖЕТ 31/8
Роберт его не слушает. На обширное крыльцо выходит и сразу же зябко обхватывает себя руками Сэнсей, и он не один. Страхагент-владелец выходит вместе с ним, и они останавливаются на самой верхней ступеньке, продолжая разговор. У обоих неважная артикуляция, и поначалу Роберт читает по губам только странную фразу владельца:
«Во все тяжкие, что ли? Я тебе что обещал?».
Тут он отворачивается, и Роберт перестаёт видеть его рот, а Сэнсей говорит с возмущением:
«А почему я должен вам верить? Что вы такого сделали, что я вам должен верить?».
Владелец отвечает что-то невидимое, поворачивается в профиль, делается похож на ворона, и тут Роберт вспоминает, как Сэнсей называл его давеча: Лахесис. Он называл его Лахесис.
«Она умирает, — говорит Сэнсей, — Я вас тысячу раз просил: сделайте что-нибудь».
«Ничего сделать нельзя. Она уже умевла. Смивись. Все, что можно сделать — вевнуть ей вазум. На несколько дней».
«Хоть на час. Я попрощаться хочу».
«Да не хочешь ты этого. Пвизнайся…».
«Вы просто кусок ржавого железа, — говорит Сэнсей, — Я вас ненавижу».
«Пвинимаю. Это твое пваво. Удавь меня, если хочешь».
«Это было бы противоестественно».
«Ничего, не ствашно. Все, что пвоисходит — естественно…»
Сэнсей ничего на это не отвечает, и некоторое время они молчат, глядя друг на друга в упор, глаза в глаза.
«Сейчас Сэнсей ему врежет по мордам» — думает Роберт с мстительным удовлетворением.
СЮЖЕТ 31/9
И тут Тенгиз спрашивает шепотом:
— Кто это такое? — У него даже лицо осунулось.
— Лахесис, — говорит Роберт, криво усмехнувшись.
— Кто?
— Лахесис. Мойра. Мужеска пола мойра. Клото — прядет нить судьбы; Лахесис — проводит человека через превратности; Атропос — нить перерезает.
Тенгиз все смотрит и смотрит неподвижными глазами.
— А ты не врешь? — говорит он почти жалобно.
— Не знаю, — говори Роберт честно.
— Врешь, блин. Мойры ведь — женщины, разве нет?
— Это в Древней Греции они были женщины. А у нас в России — мужчины. Как видишь.
— Страшное какое, — говорит Тенгиз.
— Все такие будем, — говорит Роберт, — Подожди, не мешай.
Старики снова говорят, и теперь стало совсем уж непонятно, о чем речь.
«Вы напрасно меня испытываете, — говорит Сэнсей, — Я все равно не буду работать с вашей протеже».
'Это почему же?"
'Сто раз объяснял вам: я не работаю с женским полом".
«Обвати внимание: я бы мог сказать тебе то же самое. Слово в слово…»
«Вы просто кусок ржавого железа, — повторяет Сэнсей онемевшими губами, — Я вас ненавижу».
«Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и поквуче…».
Красно-черное лицо его светится самодовольством, а на лице Сэнсея не только ненависть, на лице еще страх.
…Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боится. Что еще за протеже? И вдруг он понимает: «Злобная Девчонка». Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже.
«А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода…»
Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир «всеизлечающее зло», а Сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует…
Он смотрит, как старики раскланиваются — старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он видит слова Лахесиса:
«Я по-пвежнему жду ответа».
И слова Сэнсея:
«Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить…»
