Анатоль Нат - Приключения Вехтора
У них с экипажем даже возникла своеобразная игра. В которой каждое утро, экипаж разыгрывал лот, по которому кто-либо из их числа, включая и капитана, на чём особенно настоял Сидор, придумывал какое-нибудь оскорбление для кого-либо из троих стрелков. А они, в свою очередь, должны были угадать, кого оскорбили, и отомстить, попав учебным болтом с кожаным наконечником в отведённое для этого место на теле оскорбителя.
Трудность для стрелков была именно в том, чтобы угадать, кто оскорбил, кого оскорбили и в том, чтобы попасть в движущуюся мишень, совершенно не желающую подставлять свою шкуру даже под учебные болты. Понятное дело, что никто им не говорил, кто на этот раз их оскорбляет. Это надо было догадаться. И кого оскорбляют, тоже надо было угадать правильно. Иначе для них следовало наказание в виде потери одной медяшки и дополнительных занятий, плюс к обычной нагрузке, так же имеющее свою степень наказаний, в случае промаха или не укладывания в нормативы.
— Ну и почему это я должен был стрелять? — раздражённо накинулся Сидор на ухмыляющегося Димона, отсчитывая очередные медяшки в руку ухмыляющегося матроса. — Мы там оба стояли.
— Если бы я выстрелил, — ухмыльнулся Димон, — то поражение засчитали бы мне. А так как ты 'не' выстрелил, то поражение засчитали тебе.
— Вспомни ка, что послужило причиной оскорбления? — снова ухмыльнулся он.
— Да не было там никакой причины, — раздражённо откликнулся Сидор. — Ну подумаешь, попал не в десятку, а в девятку.
— А зачёт только по десяткам, — усмехнулся снова Димон. — Ты давай, давай, медяшки отваливай.
— О! — радостно подскочил он на кровати, на которой допреж сидел. — Песню придумал, — и хрипло запел, на манер старинной кабацкой песенки:
— А ты давай, давай, давай, монеточки подкидывай.
— А ты давай, давай, давай, медяшечки отсчитывай…
Дошло до того, что под конец месяца, уже вся команда, обозлённая стрельбой по ним, уже изгалялась над стрелками так, что иной раз, даже Сидор с Димоном, привычные к матерщине, только рот открывали и не знали, что и ответить.
Но и обозлённые стрелки, понёсшие к тому времени чудо-о-овищные потери в своих капиталах, потребовали от матросов изменения правил и ношения боевых шлемов рыцарей, каким-то чудом оказавшихся в трюме лодьи. Их вёз куда-то капитан, так и не сказавший, для какой надобности у него оказался, чуть ли не целый трюм, забитый глухими шлемами со сплошным сетчатым забралом на лице.
Вот эти то шлемы и потребовал Сидор от команды носить, чтобы они могли практиковаться в стрельбе по головам умников, обладающих столь высокохудожественным слогом. И тут они развернулись. Маня била в лоб. Сидор — в правый глаз, Димон — в левый, и все вместе в рот, за особо художественные выражения.
Больше всего, конечно, страдала от матерщины Маша, не привычная к подобной форме речи, но единственно о чём жалела сама Маша, так это о том, что её ненаглядная княжна, не могла видеть её успехи в ратном деле. Но тут уж ничем нельзя было помочь.
Невинная лихорадка, поначалу было привязавшаяся к княжне, подхваченная ею на переправе, разрослась в серьёзнейшее заболевание с высокой температурой, бредом и безпамятством. Доктор неотлучно находился рядом с ней, постоянно меняя компрессы и давая ей какое-то мутное, противно пахнущее питьё. Так прошёл месяц их путешествия.
Да-а, этот круиз разительно отличался от того, что они начали совместно с амазонками на Лонгаре. Тут у них не было не единой свободной минуты. Какие красоты, какие любования природой и окрестностями. Целыми днями они прыгали по палубе лодьи, как резиновые мячики. Сновали по реям, как белки-летяги по веткам деревьев.
Они гоняли экипаж, а экипаж платил им матом. Что за ор стоял утром, днём и вечером на палубе, трудно было даже представить. Но каждый вечер, довольные матросы выстраивались в очередь за получением причитающейся им мзды. Без ругани, конечно, не обходилось. И получение каждой монетки надо было ещё доказать, но что стрелков радовало и ужасно огорчало экипаж, так это то, что количество выплат неуклонно сокращалось. И, наконец, недели через три, прекратилось совсем. Теперь уже экипаж боялся даже вякнуть что-либо, как мгновенно получал немедленную и жестокую порку. Больше никто из стрелков не ошибался, кого оскорбили и за что. И игра потеряла интерес.
Тогда Корней ещё больше усложнил состязание, заставив их ещё и отрабатывать способы уклонения от выпущенной в упор арбалетной стрелы. И опять экипаж включился в соревнование, выгадывая моменты нанесения оскорбления. Только теперь им уже ничего не грозило. Только следовало получать свои медяшки, когда у кого-либо из ребят не получалось уклониться от болта.
Но и это задание они быстро отработали и теперь маялись, выискивая ещё чего-нибудь новенького.
Промаявшись, в установившейся на лодье тишине, целый день, Корней вынужден был констатировать, что этап стрельбы пройден, и ничего нового он придумать не может. А, следовательно, следует перейти к отработке навыков другого вида боя. И переключился на топоры.
И опять начались бешеные тренировки, только уже с топорами. Арбалеты были отставлены в стороны и с утра до вечера по палубе летали самые разные убийственные предметы во все возможные стороны.
Тут уж экипаж забился в угол, и не высовывал даже носа. А на предложение Димона, придумать что-либо подобное их предыдущей игре, ему ответили таким матом, что даже привыкшего и не к такому Корнея, покоробило.
Тем не менее, команда постаралась выжать всё, что только возможно из сложившейся ситуации. И, денек, понаблюдав за их тренировками, да послушав сожаления Корнея, что у них, кроме топоров, да ножей, ничего нету, выискала у себя, где-то в помойном углу ржавый серп со сгнившей от длительного лежания в трюмной, гнилой воде, ручкой и предложила Димону на продажу.
И Димон сделал ошибку, с радостью ухватившись за такую экзотику, как серп.
Вот тут то матросы на нём и оторвались. Потребовали за ржавый серп с гнилой ручкой целых две серебрушки, при цене нового серпа, где-нибудь на сельской ярмарке, не более одной, полутора медяшек.
У бедного Димона, от таких запросов, чуть не выпала челюсть.
— Вы чего мужики, — вытаращил он глаза на матросов, стоящих перед ним с довольным видом нашкодивших пацанов, — с дуба упали. Да ему красная цена полмедяшки.
— Не нравится, не бери, — насмешливо заметил один из команды, судорожно подёргивая глазом, с огромным жёлтым пятном вокруг.
— 'Левый, — с мстительным удовольствием, подумал Димон. — Моя работа. Значит, дешевле не уступят'.
Тем не менее, сразу соглашаться на такие бешеные затраты, у него не было ни малейшей необходимости, если только не считать всё более растущего желания приобрести чего-нибудь такого, экзотического. Да и Корней постоянно жаловался, что по настоящему учить бросать метательные предметы, надо с разным материалом, а не только с одними топорами, да ножами.
Ещё два дня Димон как-то продержался, но потом, не выдержал и, сломался. Плюнул на цену, и, решив, что свою шкуру надо защищать всеми возможными способами, решился таки выкупить у матросов ржавый серп, который они уже грозились привести в порядок и ещё более поднять на него цену.
Делать было нечего, и Димон пошёл к Мане, требовать денег, поскольку они, постепенно перевалили на неё ведение всех своих капиталов, случайно как-то определив, что она прекрасно умеет вести учёт и контроль.
— Ты чего, Димон, больной? — посмотрела на него, как на идиота, Маня. — Две серебрушки за кусок ржавого металла на гнилой деревяшке? — неверяще посмотрела она на него. — Да ему красная цена медяшка за десяток в базарный день, и то, если очень хорошо попросить, а ты хочешь выкинуть столько денег, как будто у нас их миллионы.
— Вообще-то, если приобрести серп, хуже не будет, — неожиданно поддержал Димона, специально для того и увязавшийся с ним, Корней. — Если есть деньги, то надо купить. Надо нарабатывать умение бросать всё, что подвернётся под руку. А здесь, на этом корабле, ничего кроме серпа и найти не удалось.
— Ну, если только для дела? — неуверенно заметила Маня, тут же пойдя на попятную. И, как-то неожиданно сменив гнев на милость, выделила серебрушки.
Но тут уж не выдержала экономная душа Сидора, и увидав радостную рожу Димона, спешащего к ожидающим его матросам, с деньгами, он вмешался.
— Так, — мрачно сказал он, подходя к толпе матросов, радостно поздравлявших Димона с новым приобретением, — быстро забрали обратно, почистили и приделали новую ручку. Если не уложитесь за час, открываю новый сезон охоты. Бесплатный! — угрожающе заметил он притихшим матросам, и весело насвистывая 'Чубчик кучерявый' отправился на корму судна, дальше тренироваться, с мрачным удовольствием наблюдая за брызнувшими в разные стороны матросами, бросившимися искать, кто новую деревяшку, а кто, пасту для чистки металла.
![Николай Леонов - Один и без оружия [Трактир на Пятницкой. Агония]](/uploads/posts/books/147565/147565.jpg)