Яцек Дукай - Иные песни
Мерцающий свет костра скакал по стенам, сталактитам и сталагмитам, каменистым развалам, одна конфигурация уже почти что означающая что-то, вторая — протяжное бормотание темноты.
Пан Бербелек рявкнул проклятие и зашвырнул чашку в глубину пещеры.
— Встань!
Старик повел головой, распрямив плечи, он глянул на склонившегося над костром пана Бербелека, замигал. Тени прыгали по лицу и фигуре Иеронима.
— Да, эстлос.
Они вышли на Площадь Алтарей.
— Куда теперь?
— Туда, эстлос.
— С головой уже все в порядке?
— Да. Прошу прощения. Я уже старик.
— Погоди, мне еще нужно забрать мешок.
По склону на северо-восток, потом снова вверх по поросшему пальмами склону переформированной горы (уж слишком регулярной была форма), и к источнику холодного ручья, затем между развалин приморской наблюдательной башни, и вот уже снова вниз, и по холмам вдоль побережья — так вел пана Бербелека лунный контрабандист, старый Нану Агилатила, который, как он сам утверждал, помнил времена царя Атапоса Четырнадцатого, последнего из династии Кафторских Еверитов. Как будто бы устыдившись собственного поведения в Эйлетии, теперь он, на всякий случай, не позволял пану Бербелеку сказать и слова, продолжая тянуть громкую байку о давно уже минувших временах:
— Ее святыни, ее лабиринты, Кноссос, Фест, Закро, Маллиа, Сидон, Ретимнон, Гурния, Монастираки; здесь она родилась, здесь появилась на свет из тени, из под земли; здесь услышала свои первые имена. Что дал ей Восток, что дал ей Эгипет — пол, место между небом и землей; ибо родилась она тут. Если тебе, эстлос, будет дано увидеть ее, хотя бы издали… Ах, до сих пор есть люди, которые ожидают ее возвращения, хотя, естественно, чужаку этого вслух они не скажут: Чернокнижник садит на кол, Семипалый посылает на костер, КАзура рубит голову, Навуходоносор тоже голову с плеч — как же они ее боятся. Люди до сих пор есть — но все, что они о ней знают, это легенды о легендах. Все в молчании. И заметил, эстлос, как согласно здесь о ней молчат? Я посещаю Кафтор раз, пару раз в год. И в них западает все глубже, это самое молчание, эта глухая тоска. Ведь в первые века После Упадка Рима Кафтор в ее ауре снова сделался первой силой Средиземного Моря, как четыре-пять тысяч лет перед тем, снова он управлял всей морской торговлей, распространял свои колонии по побережьям Европы и Африки; именно отсюда, ты сам видишь эти руины, эстлос, отсюда ежедневно выплывали сотни кораблей, сюда свозили величайшие богатства всего света — в ее храмы, в лабиринты; до сих пор все их тайны так и не раскрыты, не верь официальным версиям, она созывала текнитесов ге из самых дальних стран, веками работали они в подземельях, в подводных гротах, кажется, имеются тайные входы из горных святилищ; и вот там расстилается самый крупный лабиринт, вечная Форма Земли, стойкая ко всем катаклизмам, по всему Кафтору, и даже еще дальше — под морским дном: коридоры на сотни стадионов, комнаты пыра, сокровищницы, черные дворцы, древнейшие алтари, города в камне. Когда-нибудь она вернется.
В полдень они остановились на вершине приморского обрыва, в сотне пусов над волнами, в грохоте рвущимися на клыках скалистого залива — ни один корабль не заплыл бы сюда, никто бы не спустился по отвесной стене — и Агилатила в первый раз замолчал, когда они ели холодный обед: сыр и сухари, запиваемые горькой агрыттой. Небо было серое, тучи низкие, распухшие злыми ферментами аэра и пыра, сильный западный ветер гнал их над островом, сбивая в массивные фронты, и, благодаря этому, на короткие мгновения показывалось грязное небо.
Сыто рыгнув, старый контрабандист вытянулся навзничь, подложив руки под голову. Пан Бербелек понял, что это не стоянка на полдороги, что они уже добрались на место. Он сидел рядом, на своем плаще, пожевывая стебель зимней травы. Две рыбацкие лодки отважно боролись с волнами и порывистым ветром, их низко опущенные паруса то появлялись, то исчезали на фоне темно-зеленой кипени.
— Пятьдесят лет уже служу ей, — бормотал Нану. — Один раз мне удалось посетить ее царство. Я не дурак, понимаю, что она обо мне даже и не слыхала. И сколько же таких, как я, которые удовлетворяются тихой надеждой, частенько платят за нее собственной жизнью. Мы проходим, а вы остаетесь. И что же вы думаете о нас на самом деле?
Пан Бербелек жевал стебель. Все-таки, это «мы» из уст Агилатилы произвело на нем впечатление, хотя он и старался это скрыть.
— Тебе же не хочется откровенности, — тихо сказал он.
Старик уселся, поглядел на пана Бербелека.
— Хочется.
Иероним выплюнул траву.
— Вы не люди. У вас нет собственной воли. Вами правит чужая Форма. Пятьдесят лет, и что ты с этого имеешь? Даже не видел ее. Умрешь, тебя забудут, ничто не сохранится. Безусловная верность пристойна только доулосам.
— Гляди, эстлос, они уже здесь.
Агилатила поднялся и начал махать руками.
Сквозь завал грозовых туч на севере пробилась каменная башня, спадая по дуге над морем прямо к оврагу. Пан Бербелек тоже встал и засмотрелся на чудесное явление. Минарет планировал в воздухе, лежа на боку, куполом вперед; из окон и галерей вывешивались длинные штандарты, стреляющие на ветру словно рукаты. Вдоль верхней части башни было закреплено узкое веретено аэростата, раз в десять уже, чем самая худая воздушная свинья. Веретено было черным, а камни башни темно-красными, огненный мрамор — только сейчас до пана Бербелека дошло, что она полностью была сложена из оронейгеса. Архитектору башни, явно, полюбились формы раковин, спиралей, разорванных окружностей, несимметричных дуг — именно так укладывались в ней вертикальные и горизонтальные этажи, площадки, завернутые в оскалившиеся на воздушную бездну колоннады, серпантинные террасы, окруженные статуями богов, людей, животных, даймонов. На носовом куполе стоял каменный ангел и хрустальной косой указывал направление полета, от его крыльев тянулись длиной в несколько десятков пусов белые ленты, разодранные бинты, сорванные с выздоравливающего ветром; у ангела не доставало левого предплечья; видимо, его забрало какое-то поднебесное препятствие.
Башня спускалась все медленнее, достигнув, в конце концов, уровня обрыва и повернувшись к нему боком. Собравшиеся на главной террасе люди (Агилатила криком обменивался с ними шуточками и ругательствами) забросили на вершину скалы пару десятков тросов с крюками.
Пан Бербелек указал на черные бока аэростата и идущий вдоль серебристый узор: спутанные терновники словно цепочка стальных молний.
— Не знаю этого герба.
— Не думал же ты, эстлос, что я заберу тебя прямиком на Луну? — засмеялся старик.
— Тогда чей же это аэростат?
— Изгнанники всегда держатся вместе. Король Бурь остается верен Госпоже Иллее. Опять же, по— другому ему и не пристоит. Перепрыгнешь, эстлос, или мне тебя связать?
* * *Жизнь в Оронеее по сути своей не отличалось от жизни на поверхности Земли. В течение недели пан Бербелек нашел там одного врага, одного союзника и несколько подданных; а еще в него влюбилась некая ангелица.
Ангелы проходили мимо вознесенного неподалеку от края Оронеи Лунного Двора каждый день утром и на закате, когда отправлялись на жатву вихреростов, и когда возвращались назад. Ожидающие прибытия лунной ладьи путешественники выходили на луг перед Двором, присматриваясь к нерегулярной процессии. Ангелы были люди с аэровой морфой, потомки древнейших родов Оронеи, уже полностью пропитанные антосом Короля Бурь. Они носили богато изукрашенные доспехи из бронзы и железа, ноги и руки им обвивали цепи тяжелых украшений. Без них они были бы слишком легкими, естественное место ангелов находилось где-то между небом и землей. Это как раз они спускались вниз по вихреростам (стадионы и стадионы под плитой плоскогорья), ухаживая за ними и срезая в пору жатвы. Ангелы, даже если и сорвутся — не упадут. Даже когда они шли, смешавшись с толпой других сельскохозяйственных рабочих, их можно было распознать без малейшего труда: их волосы, если не обмотанные вокруг шеи или коротко подрезанные, вздымались за ними горизонтальной волной, расщепляясь в ореол отдельных локонов, когда ангелы поворачивали головы или делали шаг назад — словно воздух вокруг них обладал плотностью воды.
На полях и дорогах Оронеи лежал толстый слой ослепительно белого снега. Каждый день, чаще всего, перед рассветом, кратистос устраивал обильные осадки. Лунный Двор, точно так же, как и все другие дома (пан Бербелек не бывал в городе, но так рассказывали ему оронейцы), на крыше и на тылах имел огромные резервуары, из которых затем черпали дождевой или снежный гидор. После прибытия пана Бербелека выяснилось, что на Лунном Дворе уже пребывали в гостях двадцать пять путешественников, ожидавших прибытия ладьи на Луну; если учитывать слуг и постоянных обитателей Двора или же сезонных жильцов типа Агилатилы, оказалось, что воды может и не хватить на всех в тех количествах, которых они желали бы иметь, поэтому ее распределяли по порциям. Понятное дело, что величина порции соответствовала позиции, которую успевал выбороть для себя каждый из путешественников — так установилась иерархия (ведь какая-то иерархия устанавливается всегда), и это же было поводом для первых столкновений воли.
