Стивен Эриксон - Пыль Снов
У башни Азата скопились залежи ила. Курганы во дворе оказались полуразрытыми; корни накренившихся деревьев торчали наружу. Ступая по качающимся плитам дорожки, Странник видел кости, рассыпанные вокруг провалившихся могильников. Да, они наконец-то сбежали из тюрьмы, но смерть пришла за ними раньше. Терпение — рок долгоживущих. Оно способно погрузить потерявшую счет годам жертву в спячку, пока не истлеет плоть, пока не отвалится череп.
Он дошел до двери. Потянул, открыв.
Потоки из узкого коридора овеяли его, теплые словно слезы. Едва портал закрылся за спиной, Странник сделал жест. В следующий миг он стоял на сухом полу. В воздухе висело тонкое облачко дровяного дыма. По коридору плыл, приближаясь, огонек фонаря.
Облаченная в домотканую одежду фигура заставила Странника содрогнуться. Воспоминания взвихрились мутным илом; он словно на мгновение ослеп. Тощий Форкрул Ассейл горбился, словно доказательства и улики правосудия согнули его, сломали спину. Бледное лицо стало сборищем морщин, оно походило на мятую кожу. Измученные глаза лишь на миг впились в Странника. Затем Ассейл сделал шаг в сторону. — Огонь и вино ждут тебя, Эрастрас. Входи, ты знаешь дорогу.
Они прошли в двойную дверь на пересечении коридоров, в сухое тепло комнаты очага. Ассейл указал рукой на столик у стены, а сам подковылял к креслу около камина. Не принимая приглашения выпить — пока что — Странник подошел к другому креслу и уселся.
Они сидели и смотрели друг на друга.
— Ты малость поизносился, — сказал Ассейл, — с последней нашей встречи…
— Хохот Бездны, Сетч! Ты сам себя давно видел?
— Забытым не подобает жаловаться. — Хозяин поднял хрустальный кубок, поднес к лицу, созерцая мерцающий свет, запертый в янтаре вина. — Когда я гляжу на себя, вижу… угольки. Они угасают, они умирают. И это, — закончил он, — хорошо.
Ассейл выпил вино. Странник оскалился: — Жалкие слова. Но твои прятки окончились, Костяшки.
Сечул Лат улыбнулся старому титулу, и это была горькая улыбка. — Наше время утекло.
— Так было. Но ныне все возродится.
Сечул покачал головой. — Ты правильно сдался в прошлый раз…
— Это была не сдача! Меня вытеснили!
— Тебя заставили отдать то, чего ты оказался недостоин. — Мрачные глаза поднялись, захватывая взор Странника. — К чему роптать?
— Мы были союзниками!
— Да, были.
— И станем снова, Костяшки. Ты был Старшим Богом, ближе всех стоявшим к моему трону…
— К твоему Пустому Трону, да.
— Битва грядет. Слушай меня! Мы можем изгнать жалких новых богов. Мы можем утопить их в крови! — Странник подался вперед. — Боишься, что против них выйдем лишь мы двое? Уверяю, старый друг, в одиночестве мы не окажемся. — Он снова расслабился, уставился в огонь. — Твои смертные родичи, должно быть, нашли новую силу, заключили новые союзы.
Костяшки фыркнул: — Ты доверишься миру и правосудию Форкрул Ассейлов? После всего, что они с тобой сотворили?
— Я умею узнавать необходимость.
— Эрастрас, мое время подошло к концу. — Он пошевелил пальцами. — Оставляю всё на Близняшек. — Ассейл улыбнулся. — Лучший мой бросок.
— Отказываюсь верить. Ты не станешь в стороне перед грядущим. Я ничего не забыл. Помнишь силу, которой мы когда-то владели?
— Помню. Думаешь, почему я сижу здесь?
— Я хочу эту силу. Снова. И получу.
— Зачем? — спокойно спросил Костяшки. — Чего ты ищешь?
— Всего, что потерял!
— Ах, старый друг, ты не помнишь всего.
— О?
— Да. Ты забыл, что потерял в самом начале.
Повисло молчание.
Странник встал и отошел, чтобы долить вина. Вернувшись, поглядел на приятеля — Старшего сверху вниз. — Я пришел сюда, — произнес он, — не только ради тебя.
Костяшки моргнул.
— Я намерен призвать весь Клан Старших. Всех, кто выжил. Я Владыка Плиток. Они не смогут отказаться.
— Нет, — буркнул Костяшки. — Этого мы не сможем.
— Где она?
— Спит.
Странник скорчил гримасу. — Это я и так знал, Сетч.
— Сядь, Эрастрас. Прямо сейчас. Прошу. Давай просто… посидим. Выпьем за память дружбы. И за невинность.
— Когда кубки опустеют, Костяшки.
Он сомкнул веки, кивнул: — Так и будет.
— Больно видеть тебя таким, — сказал, усевшись, Странник. — Мы снова сделаем тебя прежним.
— Дорогой Эрастрас, ты ничему не научился? Времени плевать на наши желания, и ни один из существовавших богов не был безжалостнее времени.
Странник прищурил глаз. — Погоди, пока не узришь мир, который я переделаю. Ты вновь встанешь у Пустого Трона. Вновь познаешь наслаждение неудач, повергая мечтающих о лучшей доле смертных. Снова и снова.
— Помню, — пробормотал Костяшки, — как они сетовали на невезение.
— И пытались ублажить судьбу все новыми жертвами крови. На алтарях. На полях брани.
— И в темных сделках души.
Странник кивнул — обрадованный, утешенный. Да, следует выждать еще немного. Целительное мгновение. Оно всегда ему отлично служило.
Он может еще немного отдохнуть здесь.
— Тогда расскажи мне, — предложил Костяшки, — историю.
— Какую историю?
— О том, кто взял у тебя глаз.
Странник поморщился и отвернулся. Хорошее настроение испарилось. — Смертные, — буркнул он, — съедят всё.
* * *В башне Азата, в комнате, бывшей целым миром, она спала и грезила. Грезы ее жили отдельно от времени, и потому она вновь брела по местности, умершей тысячи лет назад. Но воздух все еще свеж, небо над головой чисто, сверкает ртутным блеском — как в день яростного рождения. Со всех сторон здания, ставшие грудами обломков, кривыми костлявыми курганами. Прошедшие потопы запятнали все илистой грязью до уровня ее бедер. Она шла, удивляясь и даже не веря глазам.
Только это и осталось? Трудно поверить.
Курганы выглядели странно одинаковыми — груды камня почти идентичного размера. На улицах не было видно мусора; даже грязь облепила все аккуратной ровной коркой.
— Ностальгия, — произнес голос сверху.
Она встала, подняла глаза на белокожую фигуру, усевшуюся на одном из курганов. Золотые спутанные волосы отросли, в них появился намек на какой-то алый оттенок. Белый двуручный меч прислонен к боку, и кристальное навершие рукояти сверкает под ярким солнцем. Оно принимает много форм, это существо. Одни прекрасные, другие — как эта — подобные плевку в глаза. Кислотой.
— Твоя работа, так?
Рука провела по эмалевому лезвию — касание любовника, заставившее ее вздрогнуть. Он сказал: — Мне противна твоя небрежность, Килмандарос.
— А ты делаешь смерть столь… опрятной.
Он дернул плечами: — Скажи, если в последний свой день — или ночь, без разницы — ты обнаружишь себя в постели, в комнате. Слишком слабой, чтобы встать, но еще способной оглядеться — но не больше. Скажи мне, Килмандарос, не утешит ли тебя опрятность всего, что увидишь вокруг? Ты будешь понимать, что оно останется и после, неизменное, привязанное к медленному, весьма медленному ритму увядания?
— О чем ты спрашиваешь, Оссерк? О ностальгии по комнате, в которой я сейчас сижу?
— Не это ли финальный дар смерти?
Она подняла руки, показав ему кулаки. — Иди сюда, получи мой дар, Оссерк. Я знаю это тело, лицо, которые ты мне явил. Я знаю искусителя, знаю слишком хорошо. Иди же сюда. Неужели ты не скучаешь по моим объятиям?
И Оссерк хихикнул в ужасной яви сна. Таким смехом, который врезается в жертву, злобно сжимает горло. Презрительный, лишенный сочувствия смех его говорил: «Ты мне больше не интересна. Вижу твою боль, и это меня веселит. Вижу, что ты никак не избавишься от пустячка, который я легко выбросил, от заблуждения, будто мы все еще нужны друг другу».
Столь многое в смехе сна, о да.
— Эмурланн распался, — сказал он. — Большая часть кусков так же мертва, как этот. Будешь корить меня? Аномандера? Скабандари?
— Меня не интересует дурацкое тыканье пальцем. Обвиняющему нечего терять и есть что скрывать.
— Но ты объединилась с Аномандером…
— Он тоже не любит укорять. Мы объединились, да, чтобы спасти что можно.
— Значит, тем хуже, что я пришел сюда первым.
— Куда делись жители, Оссерк? Их город ты уничтожил…
Он поднял брови: — Да никуда не делись. — Он повел рукой, показывая на ряды курганов. — Я отказал им даже в миге… ностальгии.
Она почувствовала, что дрожит. — Сойди же сюда, — проскрежетала она, — ибо смерть заждалась тебя.
— У тебя много конкурентов, — бросил он. — Поэтому я и… гмм… прохлаждаюсь здесь. Остался лишь один портал. Нет, не тот, через который прошла ты — он давно разрушился.
— И кто поджидает тебя в нем, Оссерк?
— Ходящий-По-Краю.
Килмандарос оскалила длинные клыки в широкой улыбке. И швырнула ему его же смех.
