Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
— Только не в пыточном подвале, — взмолился Альбрехт. — А пока, ваше высочество, не стойте так в ночи под факелом, очень уж хорошая мишень, а то и не доживете до счастливого момента, когда начнете с меня шкуру сдирать на свой личный барабан.
Мы вернулись в здание, они и на входе прикрывали меня телами, а я все думал, что Гизелла, скорее всего, как раз ничего и не увидела, как и другие не видели, это ее и ужаснуло. А тьма, ад и скрежетание зубов… это женские фантазии, хотя, конечно, каждый из нас носит ад и рай в себе. Хотя, может быть, она увидела Терроса?
В нижнем зале продолжается общий пир, но за столами народу все меньше, хотя многие возвращаются, но теперь больше ходят вдоль стен и между столами, весело переговариваясь, чем сидят.
Я заглянул внутрь, но входить не стал, не мое это дело — пить и говорить о подвигах.
У входа в зал стоит Зигфрид, рядом с ним двое из отряда Дарабоса, Норберт временно прислал их в помощь Зигфриду. Все трое весело чешут языками, довольные, сытые и уже чуточку пьяные, рассматривают всех бесцеремонно, довольно громко отпускают шуточки.
Сейчас они провожали хмельными взглядами одного из слуг, что с неловкостью несет поднос с блюдами через зал. Я видел, как они переглянулись, а Зигфрид сказал громко:
— Эй, Джон!..
Слуга оглянулся, Зигфрид сказал благожелательно:
— А почему не Клайнен?.. Тот носит половчее! А тебе больше подходит быкам шеи ломать.
Слуга польщенно улыбнулся.
— Клайнен на кухне. Там много работы.
Зигфрид сказал с сочувствием:
— Это в зал лордам? Давай я отнесу сам. А то ты обязательно в дверях запнешься.
Слуга явно заколебался, но Зигфрид уже требовательно протянул руки, и он с неохотой передал ему поднос. Зигфрид принял, отступил на шаг, а один из стражей моментально ухватил ошеломленного слугу за руки.
Зигфрид приставил ему к горлу острие меча.
— Замри, как муха в янтаре!
Слуга застыл, на лице сперва недоумение, затем страх, но следом проявилось и нечто иное, из-за чего у меня по спине пробежала дрожь.
Зигфрид ударил его в затылок рукоятью меча. Тот охнул и обвис в руках стражей.
Его быстро поволокли в ближайшую комнату и захлопнули за собой двери.
— Что с ним? — спросил я.
— Это не Джон, — пояснил Зигфрид. Он кивком подозвал одного из пробегавших слуг, сунул в руки нагруженный поднос и взглядом отправил в зал. — Совсем не Джон.
— А кто?
— Попробуем выяснить, — ответил он сумрачно. — Гад, как близко подошел!.. А наши маги никак не научатся распознавать их издали. А священники так вообще…
Я спросил в недоумении:
— Но как распознали этого? Я ничего не заметил!
— Вы и не должны замечать слуг, — отпарировал он. — Это наше дело — наблюдать и замечать все странности. Джон носит поднос ловко, на одной ладони, красиво даже, а сейчас держал двумя руками. Когда я спросил, где Клайнен, он ответил, что тот на кухне, но на самом деле никакого Клайнена здесь нет…
— Ловко, — сказал я. — Ты что, всех здесь знаешь?
— Работа такая, — ответил он.
Я вздохнул, в изумлении покачал головой.
— А кто был этот? Оборотень?.. Тогда его задержал бы священник у входа!
Он покачал головой.
— Нет, это человек, но продавший свою душу. Даже не душу, а позволивший кому-то, находящемуся очень далеко, овладеть на время своим телом и глазами.
— Значит, — сказал я, — это он сейчас только телом, но в нем сейчас кто-то другой?
— Был точно, — ответил он, — сейчас, возможно, уже оставил его тело. Говорят, колдуны хоть и не умирают, когда таких вот убивают, но им все равно больно.
Глава 8
В пыточный подвал Норберт просил не заходить, чтобы тот колдун, что в теле этого слуги, меня не слишком рассматривал, а то еще порчу наведет, кто их знает. Но через час примчался от него один из его людей и сказал, что теперь можно, уже проверили, колдун покинул его тело.
Я прошел в подвал, дивясь, как мои ребята все проделали так чисто, что герцог до сих пор не знает, что мы делаем в его замке. Едва открыл дверь, в лицо пахнуло запахом горелого мяса. Слуга висит в подвале, распятый на каменной стене, пальцы босых ног сожжены на раскаленных углях, лицо перекошено страданием, из глаз катятся слезы.
В подвале Норберт и Зигфрид, а граф и остальные мои соратники сейчас, как я понимаю, отвлекают герцога и его людей от суровых бытовых проблем.
В моем сердце закопошилась жалость, я приблизился и всмотрелся в простое крестьянское лицо распятого.
— За какие блага, — спросил я с сочувствием, — ты позволил чужаку занять твое тело и распоряжаться им?
Он простонал слабо:
— Всего за десять золотых… Он поклялся, что займет всего на несколько часов… и ничего со мной не случится…
Норберт сказал хмуро:
— Сделка с противником — предательство…
Слуга прошептал:
— Он сказал, что хочет только рассмотреть, в такой ли роскоши живет Ричард, как его господин…
— Кто его господин?
— Он не говорил…
Зигфрид прорычал:
— Теперь давай подробно. Кто предложил такое? Когда?.. Сам ли он нашел такого или ты предложил?.. Сколько раз он уже входил в твое тело?
Слуга принялся рассказывать, перемежая признание плачем и стонами. Я слушал, сам иногда задавал вопросы, картина вырисовывалась, с одной стороны, почти утешительная: заклятие это редкое, доступное только очень сильным магам, к тому же на этой стороне человек должен быть «подходящим», как я понимаю, восприимчивым; кроме того, против воли нельзя ни в кого вот так вломиться, человек должен сам желать этого и позволить чужому войти в себя и завладеть всеми органами… С другой стороны, вот по этому дурню видно, что если он согласился отдать свое тело на время в аренду за десять золотых, то такие еще найдутся.
Он испустил дух тут же, в подвале. Слугам объявили, что оказался подкупленным людьми Мунтвига, но все уже решено, праздник продолжается.
Гордые своей бдительностью стражи с удвоенной подозрительностью всматривались в каждого допущенного в замок, а в зале продолжался пир, готовый растянуться до утра.
Я вернулся на свое место, небрежным тоном рассказал герцогу о пустячном инциденте, пусть лучше от меня узнает, чем кто-то переврет, предложил ему выпить за прекрасных дам в зале, и он постепенно успокоился, тем более что я весь из себя довольная безмятежность.
Его милая Киринда тут же снова начала показывать мне женщин в зале, называть имена и шепотом рассказывать, какая чем хороша: кто знатностью, кто богатством, а кто и очень важными связями.
Я сделал вид, что очень заинтересовался одной особой, Джейн Гилфорд, улыбнулся довольной герцогине и выбрался из-за стола.
У леди Джейн Гилфорд вид сонно-соблазняющий, она делает глазки несколько механически, улыбается как бы через силу, ужимки по соблазнению самца несколько упрощенные, без той отточенности и ложности, какими могут блистать женщины, когда делают это с воодушевлением.
Я подошел тихонько, она перевела взгляд на меня и в очередной раз поощряюще улыбнулась, но точно так, как улыбнулась до этого простенькому прыщавому рыцаренку, даже не верится, что тот уже не оруженосец.
— Леди Джейн, — сказал я понимающе, — как же вам все это осточертело…
— Ваше высочество?
— В самом деле, — пояснил я, — одно и то же, одно и то же… Все так примитивно.
Она взглянула несколько удивленно, но на моем лице сочувствие и полное понимание, она поколебалась и спросила:
— Вы о чем, ваше высочество?
— Да эта вот игра, — пояснил я и широко зевнул, — простите.
Она переспросила:
— За что?
Я взял ее под локоть и, чувствуя на спине взгляд герцогини, повел леди Джейн из зала.
— За зевок, — пояснил я и добавил: — У нас это считается непристойным, особенно если при даме. Но что делать, мне тоже скучно. Если очень хотите, то можем отойти в сад, заросли хоть и чисто символические, но…
Она сказала поспешно:
— Нет-нет, я не очень хочу. А если честно, то совсем не хочу. Но мы при дворе герцога, а здесь если не вести эти игры, то вроде бы и не женщина.
Мы вышли на широкое крыльцо, воздух уже свежий, ночной, без примесей жареного мяса, пота, женских притираний, аромата воска…
— А мы, — сказал я с пониманием, — если не отвечаем моментально, то вроде и не мужчины. Хотя на самом деле это игры самцов и самок… вон, взгляните, как вон тот голубь пыжится и крутится перед той голубихой…
Какой-то прибитый голубь крутится недалеко от входа, совсем перепутал день и ночь, затем, явно уболтав, вскочил на самку и придавил ее к земле, распустив крылья и упираясь ими в землю для равновесия.
— Если есть желание… — сказал я.
Она покачала головой.
— Как-нибудь в другой раз. Вы, похоже, умный человек, ваше высочество?
