Фрэнк Герберт - Мессия Дюны
Не караул у гроба и не толпа скорбящих…
Душа Пауля молила о передышке, но видение влекло его дальше. «Осталось недолго», — напомнил он себе. Черная тьма без единого видения ожидала его впереди: место, где видение вытеснялось виной я горем, место, где упала луна.
Он вступил в эту тьму, пошатнулся и упал бы, если бы рука Айдахо, в нерушимой надежности своей разделявшего его горе, не подхватила его.
— Сюда, — сказал Тандис.
— Осторожнее, сир, — произнес Айдахо, помогая перейти через порог. Лица Пауля коснулись занавеси. Айдахо остановил его. Только теперь Пауль ощутил комнату: высеченное в скале помещение, каменные стены, скрытые гобеленами.
— Где Чани? — прошептал Пауль.
— Здесь, Усул, — отвечал ему голос Хары.
Пауль с дрожью вздохнул. Он боялся, что тело ее уже отнесли в рекламационные, где фримены извлекали из тела воду, принадлежащую племени. Так ли это было в видении? Слепота уже угнетала его.
— Где дети? — спросил Пауль.
— Они тоже здесь, милорд, — ответил Айдахо.
— Просто прекрасные близнецы, Усул, — проговорила Хара, — мальчик и девочка, видишь? Вон они оба в колыбельке.
Двое детей! — не переставал удивляться Пауль. В видении была только дочь. Он оторвался от руки Айдахо, осторожно шагнул вперед на голос Хары, наткнулся на твердую поверхность. Ощупал руками — колыбель из метастекла.
Кто-то взял его за левую руку.
— Усул? — это была Хара. Она опустила его ладонь в колыбель. Нежный-нежный комочек плоти. Теплый! Ребрышки подымало дыхание.
— Это сын твой, — прошептала Хара. Она, передвинула его руку. — А вот — твоя дочь. — Пальцы ее дрогнули. — Усул, теперь ты взаправду ослеп?
Он знал, о чем она думает: «Слепой должен быть оставлен в Пустыне». Племена не отягощали себя балластом.
— Отведи меня к Чани, — попросил Пауль, словно не замечая вопроса.
Хара развернула его, направила влево.
Теперь-то наконец Пауль ощутил, что Чани мертва. Он вступил в ту ненавистную ему Вселенную, и собственная плоть ныне мешала ему. Всякий вздох ранил его душу. Двое детей. Он подумал, неужели его занесло в тот временной коридор, где пророческое зрение более не вернется к нему?.. Впрочем, это неважно.
— Где мой брат? — послышался за спиной голос Алие. Пауль ощутил, как она рванулась к нему, как забрала его руку из ладони Хары.
— Я должна переговорить с тобой! — прошипела Алия.
— Подожди немножко, — ответил Пауль.
— Ни секунды! Речь идет о Лихне.
— Я знаю, — отвечал Пауль, — погоди минутку.
— У тебя нет минуты!
— У меня их много.
— Но не у Чани!
— Молчи! — приказал Пауль. — Чани умерла, — и он прикрыл рукой рот сестры, чтобы заглушить возражения. — Молчи, приказываю тебе! — почувствовав покорность ее, он отнял руку. — Опиши мне все, что ты сейчас увидишь, — проговорил он.
— Пауль! — разочарование и слезы слышались в ее голосе.
— Не обращай внимания, — проговорил он. И постаравшись насколько возможно обрести внутреннее спокойствие, заставил себя обратиться к пророческому зрению. Да, все так и было. Тело Чани лежало на циновке в круге света. Кто-то расправил на ней белую одежду, пытаясь прикрыть кровь от родов. Теперь все равно… он не мог оторвать своих глаз от лица ее, спокойствием своим отражавшего вечность.
Пауль отвернулся, но Чани оставалась перед его глазами. Она ушла и не вернется вовеки. И все теперь пусто: земля, воздух… вся Вселенная. Такое отмерено ему наказание… Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Или он уже слишком долго пробыл фрименом? Смерть Чани требовала от него влаги.
Поблизости пискнул ребенок, на него шикнули. Звук этот опустил пелену тьмы на видение. Вот она — другая Вселенная, — думал он. — Двое детей.
Из какого-то позабытого транса выплыла неясная мысль. Он снова попытался вызвать разумом непокорное зрение пророка, но не сумел. Перед внутренним оком его не проплыло и клочка видения. Он понимал, что теперь отвергает будущее… любое.
— Прощай, сихайя моя! — прошептал он.
Откуда-то из-за спины послышался резкий и настойчивый голос Алие.
— Я привела Лихну!
Пауль обернулся.
— Это не Лихна, — ответил он. — Это лицедел. Лихна мертва.
— Так говорит и он сам, — произнесла Алия. Пауль медленно повернулся на голос сестры.
— Я не удивлен тем, что ты жив, Атрейдес, — голос был похож на голос Лихны, но только похож, словно говорящий пользовался голосовыми связками девушки, не заботясь более о правдоподобности. Пауля даже удивила странная честность, угадывавшаяся в этих словах!
— Не удивлен? — спросил Пауль.
— Я — Скитале, лицедел-тлейлаксу, и хотел бы кое-что выяснить, прежде чем предлагать сделку Атрейдесу. Возле тебя находится гхола или Дункан Айдахо?
— Дункан Айдахо, — отвечал Пауль, — но я ни о чем не стану торговаться с тобой.
— Я думаю, ты ошибаешься, — возразил Скитале.
— Дункан, — бросил Пауль в сторону. — Если я попрошу, ты убьешь этого тлейлаксу?
— Да, милорд, — в голосе Айдахо слышалась едва сдерживаемая ярость берсерка.
— Подожди! — произнесла Алия. — Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься.
— Знаю, увы, слишком хорошо знаю, — отвечал Пауль.
— Значит, это и впрямь Дункан Айдахо, — помощник Атрейдесов, — проговорил Скитале. — Итак, мы сумели найти нужную кнопку! Гхола может вспомнить собственное прошлое. — Пауль услышал шаги. Кто-то коснулся его левого рукава. Голос Скитале раздавался чуть сзади: — Что ты помнишь из своего прошлого, Дункан?
— Всё. Даже детство. И еще тебя — возле бака, когда меня извлекали оттуда, — отвечал Айдахо.
— Чудесно, — востороженно выдохнул Скитале. — Изумительно!
Голос его перемещался. Видение бы! — твердил себе Пауль. Слепота так мешала сейчас. Опыт Бене Гессерит твердил, что сейчас Скитале безумно опасен, но Пауль мог только слышать голос, угадывать за спиной тень движения.
— Вот это дети Атрейдесов? — спросил Скитале.
— Хара! — вскричал Пауль. — Не подпускай ее к детям.
— Эй, оставайтесь на местах! — крикнул Скитале. — Все! Предупреждаю. Лицеделы могут разить быстрее, чем вы подозреваете. И нож мой успеет забрать их жизни прежде, чем вы прикоснетесь ко мне.
Пауль почувствовал, как кто-то коснулся его правого рукава… скользнул в сторону.
— Алия, — приказал Скитале, — хватит!
— Я виновата, — простонала Алия, — я виновата!
— Ну, Атрейдес, — обратился к нему Скитале, — начнем торг?
Пауль услышал за спиной хриплое ругательство. Горло его на мгновение стиснул невольный страх — так ужасен был голос Айдахо. Только бы он выдержал! Иначе Скитале убьет детей!
— Чтобы заключить сделку, надо иметь, что продать, — начал Скитале. — Не так ли, Атрейдес? Хочешь обнять живую Чани? Мы, тлейлаксу, сделаем ее заново. Это, правда, будет гхола, Атрейдес. Но она будет помнить всё! Но поспешим, пусть твои друзья внесут сюда криогенный бак, чтобы сохранить ее плоть.
Снова слышать голос Чани, — подумал Пауль. — Вновь ощутить ее присутствие возле себя. Ах-хх, вот почему они подарили мне гхолу — Айдахо… чтобы я знал, насколько копия может быть похожей на оригинал. А теперь сулят полное восстановление личности… но за свою цену. И я, наверное, останусь орудием в руках тлейлаксу. Вместе с Чани… В вечной тревоге за жизнь детей, снова под угрозой заговора Квизарата…
— Каким же способом вы вернете Чани память? — спросил Пауль, стараясь сохранять спокойствие в голосе. — Заставив убить одного из ее собственных детей?
— Мы воспользуемся тем способом, который удовлетворит нас, — отвечал Скитале. — Ну, что скажешь в ответ, Атрейдес?
— Алия, — сказал Пауль, — займись переговорами с этой тварью. Я не могу торговаться с тем, кого не вижу.
— Мудрое решение, — торжествовал Скитале. — Ну, Алия, и что же ты предложишь мне от лица своего брата?
Пауль опустил голову, заставляя себя обрести глубочайшее спокойствие. И вдруг прямо перед глазами он заметил — видение?.. Нет, не совсем. Рядом с ним был нож. Вот оно!
— Дай мне немного подумать, — проговорила Алия.
— Мой нож может и потерпеть, — проговорил Скитале, — но не плоть Чани. Постарайся не слишком затянуть свои размышления.
Пауль вдруг понял, что моргает. Этого не могло быть… но тем не менее! Он ощущал глаза. И видел… он глядел из какого-то непонятного места… взгляд его дергался из стороны в сторону. Вот! Перед глазами появился нож. Потрясенный, не веря себе, Пауль понял. Он видел глазами одного из своих детей! Он видел нож Скитале из колыбели, нож блестел совсем рядом. Да — Пауль видел и себя самого. Он неподвижно стоял, опустив голову, ни для кого не опасный, позабытый всеми в комнате.
